Павел Кочурин - Коммунист во Христе
Так вот, по воле Провидения, в добровольческом страдании, через усмешку над со-бой, в хмельном угаре, и начинает выявляться веками укоренившийся порок. И тем бли-зить настание взывного своего взгляда со дна мертвого котлована на белый свет. В этот смрадный коќтлован, как в глубокую пропасть, нас втюрили опять по нашему покорќному "надо". А где-то и по лености, как больно праздно любопытствующих. Мы — это ведь не только те, кто натужно ходит по своим ухабистым дорогам в мрачной теснине, а и те, кто ходил по ним сотни лет до нас. Но как вот с сегодняшними нами могло случится, что мы перестали даже называться теми, какими рождены по воле Творца. Нас окрестили колхоз-никами, превратили как бы в стадо, чем и наши предки неќвольники не были. Сами себя уже без сумления клеймим в анкетах — "колхозник". И совсем не осознаем, что же это та-кое за тварное существо?.. Демиургены, улавливая неподобие этого слова, заменили его на другое понятие — сельскохозяйственный рабочий. А молва тут переиначила это прозва-ние, изрекла свое — "сельхозраб". Не "роб" вот, а "раб". В земледельце от роду дух хозяи-на земли не может изжиться и истребиться. Пробивается к свету, как росток зерна из-под камня. Этот дух хозяина нивы, словно невидимый домовой, охраняемый жилище от бед, и держится в доме Кориных. От дедушки Данила унаследовал дар крестьянина внук его — Иван. Перенимается он и Светланой, по воле судьбы вошедшей в дом Кориных. Пока еще живет в них сокрыто, без вольного высказа. Предреченное им как бы исходит к ним с вы-си небесной. Воссотворяется в них так же, как был сотворен Мир Божий во стихии и во хаосе. В обуявшем нас всеобщем неладе — все в начале и должно перемешаться, перемоло-титься, чтобы иному воссоздаться упорным творящим трудом во благе. Иначе-то как из-бавиться от скверны, напущенной на тебя в неверии твоем в мирство земное.
2
Иван понимал, что он, должностное лило, помимо своего инженерного дела, обя-зан наставлять подчиненных, быть как бы смотрителем над ними и верховодить. Оцени-вать каждого механизатора, разузнавать особенности и наклонности его. Обман начальст-ва — это уже особое, новое "положительное" качество колхозника. Без этого никому нынче не прожить в своем миру. Иначе чем-то не походить на остальных, это уже "порок" твой. Каждый ждет поблажек. Да и сам ты не так уж и далек от этого. Тоже добиваешься распо-ложения тех, кто над тобой ловекобожком. Сколь честно к сельхозработнику не относись, каким справедливым с ним не будь, у него все равно впереди мысли получить выгоду, пусть и сиюминутную. Он живет одним днем и ничего не ждет от самого дела, на которое его "нарядили". Чтобы уверованно ехать — ездок сам должен запрягать свою лошадку. Но вот запрягать-то он и не торопится. И лошадка не его, и ехать как и куда он хотел бы ему не дозволено. И он говорит требующему быстрей запрягать: "Как не надо скоро, знамо на-до". А про себя помышляет: "Так сам бы и запрягал, раз такой быстрый". И остается лени-во безучастным и к чужой лошадке, и к чужой телеге. А заодно и к себе. Все это в нем от врожќденной уже в него неволи.
Лошадка ушла в небытие. На полях теперь, как сказал писатель, железный конь. Иван помнил Голубку, на которой они с дедушкой объезжали колхозные поля. Любил ее, живую услужницу. С нынешней, колхозной Голубкой, нет уже у него взаимного приятия. Она не твоя, а как бы уже всех. К колхозной технике у Ивана полное прилежание. Это для него крестьянский инвентарь. В этом полное совпадение с дедушкой. Только у дедушки первой любовью была своя Голубка, а у внука она любование в воспоминаниях. Иван, как и дедушка понимал все изъяны техники и вред, какой от нее пахотной земле. Лошадь-то роднилась с полем, и со всем, что на нем произрастает. Живое берегло живое. Техника ничего беречь не может, у нее нет боли. Бережителем земли-нивы должен быть механиза-тор. А он, покоряясь машине, потакает ее мертќвой силе. Так ему велят. Он — "раб-отник". Такой выговор слова "работник" Иван услышал от Симки Погостина. Вряд ли Симка осознавал, что высказал. Скорее где-то услышал и решил щегольнуть, обозвал так Тара-пуню. Причем слово само высказал навыворот — "отник-раб". Тарапуня в ответ с высме-хом ответил: "Чего у тебя отняли-то, отничек?.. Полбункера овса!.. Так зачем он тебе, лошадям и то не хватает". В смехе все и увязло. И все же подумалось, что лошадь не-вольно возвращает нас "к тому" времени, изжитому уже. Куда от этого. Мерой силы и "железного коня" остается все же лошадиная сила.
Тягу к технике в Иване зародил тоже дедушка. Приучал чувствовать ее
через свои руки. Мальчишкой Иван дивился, как ловко дедушка в своей мастерской стро-гал, пилил, сверлил. Инструмент сам ходил в его руќках. Дедушка учил внука не просто делать какую-нибудь штуковину — ящичек, скворешницу, пенал себе, а разуметь, почему так делается и этим инструментом, а не другим. И потому в рубанке, коловороте, перке Ивану виделось уже что-то особенное, чудесное. Секреты всякого мастерства дедушка объяснял так: "Душа зовет, голова думает, а руки делают. И надо, чтобы руки научились слушать голову, а голова знала, что любо сердцу и душе. И учила твои руки". Это она, голова-то, обязана знать, объяснял дедушка, иначе сраму не оберешься, без души сварга-нишь, что ни тебе, ни другим никогда не понадобится. Когда с дедушкой пахали, Иван безотрывно смотрел, как пашня бурлит под отвалами плуга, кипит под бороной. Тогдаш-ние уроки, загадки жизни, навеянные вроде бы случайными высказами дедушки, теперь и разгадывались… Иван заставал в поле тракториста, копошившегося в моторе трактора. Парень раздражался, сердился, будто на норовисќтого ишака, застывшего на месте. На гла-зах незадачливого ораля Иван устранял неисправности. Хотелось и показать как он, инже-нер, разбиќрается в технике. Садился в кабину, брался за рычаги. Парень дивился, каким вдруг послушным стал его трактор. Был смущен, бубнил: "Лешой его знает, я то же самое делал".
Дедушкина опыт-наука оказалась куда для дела полезней институтской образова-тельности. Чуму многие учат — может любой перенять. А земля, она всегда ждет своего чудодейца. Это врожденное, от роду тебе данное, и есть ты вам — неповторимый. Настоя-щее — неповторимо, как и сам человек.
3
Иван со Светланой, рассуждая о человеке, задумывались о его назнаќчении в этом земном мире. Для чего-то вот он сотворен таким непохоќжим ни на что другое и ни на кого на земле. Горд вот он, самолюбив и заносчив — гомо сапиенс. И в то же время наивен до святости, и греховен до неразумия, податлив и доверчив. Таких принято называть "про-стым" человеком. Но все они — и "простые", и "непростые", так или иначе, понуждены из-ворачиваться, ловчить, зависеть друг от друга. И вмеќсте с тем как бы прятаться и от самой жизни, и от себя, и друг от друга, не осознавая, что хитрят-то во вред себе, как олукавлен-ные. Ходят под своим демиургыном как под черным ангелом, искушаемые. И утешаются присловием: "Живи как живется, делай, что придется и бери, что берется, а дела нет — так и не дело ладно". Дело-то само и верно, если тебе не известно для чего оно, то самому-то тебе оно уже побоку.
Борение с равнодушием к делу начинается со смелости уважать прямое слово, ска-занное без лукавства. Речено ведь — в начале было Слово, и Слово было Бог, и Слово было от бога. Значит Слово праведное и Бог — равноедины. А тут выходит, что желающий жить по нынешней правде — кривит слоќвом как бы во спасение свое. И потому в невольном гре-хе, окаянен. И через это свое согрешение — поступается верой… Но неверие — это тоже ве-ра. Только она понуждает тебя к неправедности, и ты выхваляешься уже своей греховно-стью. Такие думы в осмыслении своей крестьянской жизни сквозили в высказах стариков. Иван эти высказы впитывал с малолетства и так складывалось свое разумение о жизни. Все сводилось как бы к простому: пахарь должен знать и чувствовать, как ему ублажить свою ниву. Мало знающий не должен гнушаться совета более знающего. Свое знание то-же не таить — всякое знание от Творца. Оно как бы и не твое. Но только вольный духом не устает выпытывать других о деле ему дарованном. И такому думается, что мало знает от жажды знать больше. Но как к этому придти без уверования в праведность своего дела. А вот уверования свои как бы велено ныне тебе скрывать, а пытливость не выказывать. И мнением своим пренебрегать с легкостью.
Иван как-то подъехал к Косте Кринову, пахавшему поле за Есиповым, отведенном звену Тарапуни. "Не пойму вот, капризничает что-то", — сказал Костя о тракторе. Прошли гон. Иван подсказал в чем неисправќ ность… По морозцу возили торф к ферме. Костя при-слушался к трактору Симки Погостина. Сказал о неисправности в моторе. Симка отмахќнулся. Костя рассмеялся, сказал: "Такое усек в моем тракторе Иван Дмитрич. Вон он на площадке, спроси сам. Симка погордился спросить: "И так сойдет".
Иван уже не выпытывал себя, отчего это у тех же механизаторов "не желание" больше знать о своей земле и лучше на ней работать. Ответ опять же был как бы подска-зан тогдашними моховскими стариками в раз говорах с дедушкой Данилом. Все мы, так или иначе, участвуем в однодневной "помощи" осиротевшему или немощному. А кому — и сами не знаем. И где он — тоже не ведаем. Земля, на которой мы живем, сама стала сирот-ской, а мы на ней заленились как зимогоры. И как тут быть родќным сироте?.. У самых жа-лостливых и совестливых и то отношение к си роте только как к своему, а не как к кровно родному. От привлеченќ ной к "помощи" колхозника непререкаемо требуется одно: посе-ять поле, затем убрать его и выполнить "первую заповедь". Чего бы крестьянину о таком говорить, и тем более требовать. Он ведь один на один с Божьей землей и творит Божье дело — добывает для обремененќного люда хлеб насущный.
