Роберт Динсдейл - Хижина в лесу
Когда старик затих, мальчик расправил концы маминой шали, обмотал ими колено, поднатужился и завязал слабым узлом. Потом напрягся и завязал потуже.
Приоткрыв рот, дедушка застонал, его бил сильный озноб. Одна его рука метнулась вперед, пальцы вытянулись, пытаясь вцепиться в мальчика. Схватить внука старик не смог, но ему, видно, чудилось, что он кого-то держит. Потом дед сделал рукой движение, словно отталкивая его прочь.
— Извини, дедушка.
Впервые в глазах старика скользнула тень понимания. Когда они замерли на мальчике, стало видно, что старик понимает: перед ним внук, а не призрак кого-то из тех, кто погиб в лесу.
— Я тебя перевязал, деда. Теперь тебе должно полегчать.
Взгляд старика переместился к ногам. Он приподнял одну руку, но ее кисть повисла плетью. Другая рука, судя по всему, не пострадала. Зато его тело словно окаменело. Опираясь на здоровую руку, старик приподнялся. Вопля при этом он не издал, и мальчик решил, что это из-за поврежденного языка. Дед просто не может кричать, у него крик застревает в горле.
Старик приоткрыл рот и издал звук, не похожий ни на человеческий голос, ни на рев животного. Мальчик решил, что так, должно быть, говорят деревья.
— Воды, деда? Ты хочешь пить?
Мальчик повернулся к рюкзаку. Там оказалась наполовину заполненная консервная банка с водой. Он поднес гнутый краешек к губам деда. Бо́льшая часть воды стекла по измазанным кровью усам, но кое-что все же попало по назначению. Дед вздрогнул. Мальчик вылил почти всю оставшуюся воду ему в рот.
— Деда, у тебя, кажется, нога сломана.
Голова деда запрокинулась, стала видна шея, покрытая седой щетиной. С неимоверным трудом, помогая себе здоровой рукой, старику удалось сесть. Мальчик посмотрел туда, куда сейчас глядел дед. Старик разглядывал сломанную ногу. Должно быть, он упал на нее.
Показать рукой дед не мог, иначе опрокинулся бы на спину, и только дернул в том направлении подбородком. Лишь со второго раза внук понял, что от него требуется.
Мальчик подсел к сломанной ноге. Внизу она тоже опухла, выперла за край голенища сапога и отвердела.
— Не могу, деда.
Во взгляде старика читалось: «Надо».
Сапоги были без пряжек и без шнурков. Мальчик взялся обеими руками за голенище и потянул. Дед повалился на спину и ударился затылком о стену. Его тело начало корчиться от боли. Мальчик отпрянул, дрожа. На маминой шали расползалось темное пятно.
Постепенно старик справился с неровным дыханием, вытер глаза и сделал внуку знак.
Мальчик снова взялся за сапог. На этот раз дед подготовился. Несколько секунд мальчик просто держал ногу в руках. На деда он не смотрел. Если он будет смотреть ему в глаза, то довести дело до конца просто не сможет.
Дрожь в ноге деда тем временем унялась. Мальчик сжал руки и потянул.
Дед начал корчиться, но не кричал. Глаза его были закрыты. Ладонь здоровой руки сжалась в кулак. Казалось, он кусает то, что осталось от его языка.
Одной рукой мальчик вцепился в каблук. Сапог сползал с большим трудом. Вначале нога, похоже, застряла, но потом поддалась. Открылась потемневшая до черноты ночи кожа.
Мальчик уже наполовину стянул сапог, когда заметил, что дед лежит, не подавая признаков жизни, и, дрожа всем телом, прижался ухом к груди старика. Стук сердца свидетельствовал, что дед жив. Мальчик немного успокоился. Снимать сапог с деда, пока он без сознания, будет легче.
Если уж решился, то сейчас самое время. Мальчик вернулся и полностью стащил сапог. Внутри он оказался мокрым и липким, мальчик бросил его возле огня.
Дедушкина ступня на человеческую была похожа только отдаленно. Какой-то уродливый комок плоти с двумя пальцами. Куда исчезли остальные — неизвестно. Где-то в этом месиве оставались раздробленные кости, поврежденные жилы и вены.
— Деда!
Мальчик подполз к голове старика и провел рукой по его волосам, жестким, словно стебли травы. Но даже такое легкое прикосновение могло причинить ему боль. Видно было, как припухли раны на дедушкином лице, а рассеченная бровь дернулась.
Мальчику хотелось обнять дедушку, но руки отказывались повиноваться. Он не хотел сделать старику больно, тот и так испытал слишком много страданий.
— Я обещал маме, — прошептал он. — Я обещал ей, деда.
Всю ночь старик беспокойно ворочался во сне.
* * *Мальчик стоял под осинами. Ветерок обдувал его лицо.
Со времени падения деда прошло уже шесть дней. Шесть дней и семь ночей мальчик вылезал из старой землянки и искал в лесу что-нибудь съестное. За все это время дед ни разу по-настоящему не поел. Мальчик варил бульон из листьев растений и тушки молодого зайца, а потом, зачерпнув его консервной банкой, вливал деду в рот. Старик пил маленькими глотками, но это варево не производило того волшебного эффекта, какой оказывают на огонь костра сухие ветки. Лоб его горел, лицо было изможденным и исхудавшим, словно лес зимой.
Мальчик ел то, что оставалось. Его живот вроде был полным, но он постоянно испытывал голод.
Сегодня ночью он пробирался среди холмов, в которых когда-то жили партизаны. Его карманы были набиты грибами, но мальчик не знал, какие из них вкусные и полезные, а какие — ядовитые и могут погрузить в вечный сон. Когда он добрался до убежища, то увидел, что из отверстия поднимается легкий дымок. Надо будет притащить бревнышко, тогда топлива хватит на всю ночь. Топор был там, где он его оставил, лезвие глубоко вонзилось в ствол дерева. В последние дни все свободное время мальчик тратил на то, чтобы прокопать достаточно широкий выход из землянки, ему не хотелось сорваться со стропил или быть засыпанным землей. Встав на четвереньки, он с трудом протиснулся внутрь землянки.
Дед полусидел, прикрыв глаза. Рядом с ним лежали скорлупки яиц, добытых мальчиком из гнезда в высокой болотной траве. Сырые яйца дедушка мог пить, не крича от боли.
Мальчик опорожнил карманы, и дед принялся подавать глазами знаки, отделяя съедобные грибы от несъедобных. Ядовитые мальчик выкидывал в огонь.
— Деда, я хочу пойти за помощью.
Старик прекратил осматривать грибы, так до конца и не проверив.
— Ты мне помог, деда, а теперь я помогу тебе.
Старик отрицательно качнул головой и издал гортанный возглас.
— Я могу…
Тот же самый повелительный возглас…
Мальчик вернулся к кострищу. На большой камень посредине землянки он положил тушки трех птенцов, забранных сегодня из гнезда. Их мать в это время летала вокруг и истошно кричала. Он приготовит мясо деду, но тот, скорее всего, есть не станет. Мальчик положит приготовленных птенцов около старика, а ночью подползет и примется обсасывать малюсенькие косточки.
Рюкзак упал на землю. Мальчик взглянул вниз и увидел пряничное печенье мамы.
— Деда, а может…
Глаза старика вспыхнули гневом. Опухоль сошла, и левым глазом он уже мог видеть. Рассеченная бровь покрылась струпьями и походила на застывшую лаву.
— В них — настоящий мед, деда. От меда тебе сразу полегчает. Я растворю его в воде…
Старик отрицательно мотнул головой.
Мальчик понурился. Из открытого рюкзака на него смотрели шесть пряников. Теперь они сморщились и затвердели, а рисунок в виде пшеничных колосьев и звезды вообще нельзя было различить. На каждом прянике он отчетливо видел вмятины, оставленные маминым большим пальцем.
— Мама пекла их, когда я болел. Я ел и сразу же выздоравливал. Почему бы тебе…
Старик приоткрыл рот, послышалась нечленораздельная речь. В последнее время дед только мычал, стонал и кричал. Впервые со времени падения он произнес что-то, похожее на слова.
Его глаза сверкнули.
— Что, деда?
Старик вновь произнес три коротких слова. Вот только понять, какие это слова, внук не смог.
Мальчик понурился. Дедушка дышал тяжело, со свистом.
— Я голоден, деда.
Мальчик поднял голову и посмотрел на старика. Тот едва заметно кивнул. Мальчик решил, что дед дает добро, и полез в рюкзак. Он извлек завернутые в бумагу пряники. Твердые, словно камень.
Издав глухое рычание, старик вырвал пряник из рук внука.
— Прошу тебя, деда. Мы голодаем.
Рычание не смолкало. Мальчик пытался не обращать на него внимание, но не смог отделаться от назойливого звука.
Голод, впрочем, вопил в его желудке куда громче, и он поднес пряник ко рту. Глядя на огонь, он зажал его между зубами. Корочка оказалась ужасно твердой, но откусить немного мальчик все же смог. Кусочек был сухим и твердым, у него даже заныли зубы. А потом пряник начал размокать, и во рту появился сильный привкус меда.
Когда кусочек размяк, мальчик проглотил его с трудом, словно это не хлеб, а кусочек свинца. Есть, впрочем, меньше не хотелось. Он снова кусал, сосал и жевал, громко чавкая, пока от пряничного печенья ничего не осталось. Во рту было сладко и липко.
![Айрин Эльба - Лучшее впереди. Книга вторая [СИ]](/uploads/posts/books/5908/5908.jpg)