Герд Тайсен - Тень Галилеянина
И правда. Теперь послышался целый хор голосов. Как лозунг на демонстрации, они выкрикивали один и тот же стих:
Придите ко мне, все труждающиеся
и обремененные, и я успокою вас!
Придите ко мне, все труждающиеся и обремененные, и я успокою вас! [151]
Снова и снова повторяли они эти слова. Выдержать было невозможно. В конце концов Костабар встал и вышел наружу. Он потерял терпение. Я слышал, как он заорал:
– А теперь я хочу, чтобы вы успокоились! Немедленно вон! Проваливайте! Мы хотим спокойно посидеть!
Хор умолк. Только детский голос спросил:
– А сейчас ты пригласишь нас за стол?
И снова раздался похожий на карканье голос старика:
– Костабар, разве ты не слышал притчу Иисуса:[152]
Один человек сделал большой ужин и звал многих, и когда наступило время ужина, послал раба своего сказать званым: «Идите, ибо уже все готово». И начали все, как бы сговорившись, извиняться. Первый сказал ему: «Я купил землю, и мне нужно пойти посмотреть ее; прошу тебя, извини меня». Другой сказал: «Я купил пять пар волов и иду испытать их; прошу тебя, извини меня». Третий сказал: «Я женился и потому не могу прийти».
И, возвратившись, раб тот донес о сем господину своему. Тогда, разгневавшись, хозяин дома сказал рабу своему: «Пойди скорее по улицам и переулкам города и приведи сюда нищих, увечных, хромых и слепых». И сказал раб: «Господин! Исполнено, как приказал ты, и еще есть место». Господин сказал рабу: «Пойди по дорогам и изгородям и убеди прийти, чтобы наполнился дом мой. Ибо сказываю вам, что никто из тех званых не вкусит моего ужина, ибо много званых, но мало избранных».
Я заметил, с каким вниманием все слушали старика. Даже Костабар, казалось, заслушался. Когда он закончил, Костабар неожиданно сказал:
– Ты рассказал притчу не до конца! Там есть продолжение:
«Царь, войдя посмотреть возлежащих, увидел там человека, одетого не в брачную одежду, и говорит ему: «Друг! Как ты вошел сюда не в брачной одежде?». Он же молчал. Тогда сказал царь слугам: «Связав ему руки и ноги, возьмите его и бросьте во тьму внешнюю; там будет плач и скрежет зубов»;[153] ибо много званых, а мало избранных.
Один из детей возразил:
– У Иисуса не было такого конца. Ты сам его придумал. Он фальшивый! Это вранье!
Костабар начал выходить из себя:
– Конец настоящий. И вы сейчас узнаете это на своей шкуре. Прочь, грязный сброд! Убирайтесь к черту!
Я сидел, словно на раскаленных углях. Выбежать наружу и успокоить их? Притча мне понравилась. Ребенок прав: конец, рассказанный Костабаром, противоречил всему остальному. Но я понимал и Костабара: когда тебя все время допекают такие люди – это настоящее наказание!
Наконец, у Костабара что-то получилось. Я слышал, как нищие пошли прочь. Он вернулся в дом:
– Уходят! Эти люди – настоящая чума. Раньше они радовались каждому куску хлеба, который им давали. Они брали хлеб и уходили. Но с тех пор как Иисус, Левий и им подобные поселили в них надежду, они стали настырными: они ждут великих перемен, прихода Царства Божия. Тогда они воссядут за богато накрытые столы вместе с Иисусом – они, хромые и калеки, чахоточные и уроды. Тогда настанет их черед получить свой кусочек счастья, который Бог приготовил для них, а люди в нем отказали. И вот с тех пор они лелеют свои бредовые надежды. Они хотят того, что ни одна деревня, ни одно государство и ни один человек не в силах дать им. Таким требованиям место в каком-то другом мире, а не в нашей стране!
– Детей жалко, – сказал я, – что они могут поделать, родившись в бедности.
– Да, ты прав, – согласился Костабар. – Думаешь, мне легко прогонять их? Но что прикажешь делать? Стоит один раз начать подкармливать нищих и детей, как они ринутся ко мне со всей округи. Так поступал Левий. Он приучил людей к тому, что здесь им дают еду. Иногда мне кажется, что это и есть причина, почему он пропал. Просто не смог больше выдержать. Впрочем, может быть, он слишком много взвалил на себя. Какие его доходы, чтобы содержать долгое время всех этих людей? У него, наверное, остался только один выбор: или объявить, что деньги кончились, или бросить таможню! Как бы то ни было, но он исчез. Он ушел с Иисусом. Ты понимаешь, я не хочу кончить тем же. Я хочу, чтобы моя служба здесь кормила меня и мою семью. Я не могу вот так просто бросить все и уйти. Как Левий, разориться из-за благотворительности. Единственное, что я могу, – это вносить свою долю в кассу для бедных. Больше ни на что не хватит.
Было уже поздно. Если мы хотели вовремя попасть в Вифсаиду, нам нужно было отправляться. Верхом на ослах мы не спеша затрусили вдоль берега. Галилейское море блестело в солнечных лучах. Над ним, как бледные тени, высились горы. Близился вечер. Во всем чувствовались спокойствие и безмятежность.
Как вдруг, неизвестно откуда, на дорогу выскочили оборванные дети, с которыми мы повстречались на границе. Они взялись за руки и перегородили нам дорогу.
– Что вы делаете? – спросил я.
– Мы играем в мытарей.
– Какая же тут граница?
– Здесь начинается Царство Божие!
Я уже хотел накричать на них. Но сдержался. Почему бы не доставить радость этим малышам? Я решил подыграть им.
– Ну и что нужно сделать, чтобы войти в ваше царство?
Дети засмеялись. Самый старший сказал:
Если не обратитесь и не будете как дети,
не войдете в Царство Небесное![154]
– Кто же правит этим царством?
– Мы правим. Дети. Нам принадлежит Царство Божие.[155]
– И сколько я должен заплатить за въезд?
– Дай нам чего-нибудь из еды!
– И это – вся плата?
Нет другого царства, в которое так легко попасть. Ты должен только поделиться тем, что у тебя есть. И тогда ты принят.
Я не понял, была ли это игра, или они говорили серьезно. Я сказал:
– Договорились! Вот плата, пустите меня в свое царство.
И я дал им несколько лепешек и фрукты. Их глаза сияли. Они освободили дорогу. Теперь мы могли ехать дальше И эта граница осталась позади.
* * *Дорогой господин Кратцингер,
Мне, конечно, очень приятно, что Вам понравилась последняя глава. Однако Ваш строго научный подход не может не побудить Вас задаться вопросом, а не является ли рассказ о застолье в доме мытаря (Мк 2, 15–17) отголоском проблем, имевших место в общине: во времена раннего христианства люди нуждались в предании, которое бы рисовало Иисуса пирующим вместе с мытарями и грешниками. Так можно было оправдать совместные трапезы христиан-евреев и христиан-неевреев, хотя язычники в еде не придерживались тех же правил, что евреи. В Антиохии конца 40-х годов эта проблема стояла очень остро (ср.: Гал 2:11 слл.). Не была ли вся эта история придумана только затем, чтобы помочь ее решить?
В рассказе изображается таможня на Галилейском море (в Капернауме). Это может быть только одно место – во времена Иисуса между Капернаумом и Вифсаидой пролегала граница, которая потом, el е. н. э., исчезает. С 39 по 44 г., когда Агриппа I объединил части страны к западу и к востоку от Иордана, границы не было. Она исчезает и при его сыне Агриппе II, так что начиная с 54 г. и до конца I в. ее нет. Трудно судить лишь о десяти годах – между 44 г. и 54 г. Но скорее всего обе территории входили в состав одной римской провинции. Отсюда вывод: история о застолье в доме мытаря предполагает ту ситуацию, которая налицо во времена Иисуса, а после 39 г. меняется. Таким образом, этот рассказ возвращает нас в тридцатые годы. Мы оказываемся в том времени, когда совместные трапезы иудеев и язычников в раннехристианских общинах еще не превратились в больной вопрос. Во времена Апостольского собора (в 40-е годы) она в любом случае еще не стояла так остро.
Итак, ведь может же быть, что рассказ о застолье в доме мытаря хранит воспоминание о реальных исторических событиях? При этом никому и в голову не приходит спорить с тем, что его использовали позднее для решения проблемы совместной трапезы в общине!
С пожеланиями всего наилучшего,
остаюсь искренне Ваш,Герд ТайсенГлава XIII
Женщина протестует
Хотя мы повсюду расспрашивали про Иисуса, но так нигде его и не встретили. Он не попался нам ни по дороге в Вифсаиду, ни на обратном пути, когда берегом Галилейского моря мы возвращались в Тивериаду. Люди кругом, конечно, были наслышаны о нем, много было и таких, кто его видел. Казалось, он был чуть ли не везде одновременно. Слушая повсюду рассказы о нем, где он только что побывал, волей-неволей верилось и в ту поистине невероятную скорость, с которой он переходил с места на место. Поэтому я не удивился, когда кто-то рассказал нам, что Иисус может пройти по воде.[156] В некоторых местах он возникал неожиданно и скоро снова исчезал. Еще одной загадкой было, как у него получается кормить столько людей, толпами ходивших за ним по стране. В народе потихоньку говорили, что из одного хлеба он может сделать много. В одной деревне нам рассказали о семи хлебах на четыре тысячи человек. В другой – о пяти на пять тысяч.[157] Я, конечно, не верил ни единому слову. Стоило заговорить об Иисусе, как все вдруг оказывалось возможным. Люди ведь как думают: если кто-то лечит больных, то для него уже нет ничего невозможного. Все эти рассказы о чудесах только потому и могли появиться, что молва уже признала его волшебником.
