Кристофер Ишервуд - Труды и дни мистера Норриса
— Только при определенных условиях.
— Вы имеете в виду, что можете заработать денег только здесь, в Германии?
— Н-ну, по большей части…
Этот допрос был ему явно не по вкусу, он уже начал проявлять признаки нетерпения. А я уже не мог противиться искушению и забросил удочку наугад:
— Но вам же платят ваши парижские друзья?
Я попал в самое яблочко. В мошеннических глазках Артура загорелся тревожный огонек — но не более того. Может быть, он давно был готов к подобному вопросу:
— Дорогой мой Уильям, я понятия не имею, о чем идет речь.
Я усмехнулся:
— Ладно, Артур, бог с вами. Это не мое дело. Я всего лишь пытаюсь вам помочь — как могу.
— Это, конечно, очень благородно с вашей стороны, мой дорогой мальчик, — вздохнул Артур. — Так это все сложно; так некстати…
— Во всяком случае, в одном мы можем быть совершенно уверены… Лучшее, что вы сейчас можете сделать, — это выслать Шмидту некоторую сумму, чтобы выиграть время. Сколько он хочет?
— Сотню, — выдавил из себя Артур, — прямо сейчас. И потом по пятьдесят в неделю.
— А он нахал. Как вам кажется, вы сможете найти полтораста марок?
— В случае крайней необходимости — наверное, да. Но так это, знаете ли, против шерсти.
— Я понимаю. Но в конечном счете это позволит вам сэкономить в десять раз большую сумму. Что я предлагаю: вы высылаете ему полторы сотни и письмо, в котором обещаете заплатить оставшуюся часть суммы к первому января…
— Но послушайте, Уильям…
— Погодите минуту. Тем временем вы сможете устроить свой отъезд из Германии — не позже конца декабря. Это даст вам три недели форы. Если вы сейчас согласитесь платить по первому его требованию, он не станет вас беспокоить до начала нового года. Он будет уверен в том, что вы у него на крючке.
— Да. Я думаю, вы правы. Мне придется приучить себя к этой мысли. Все это так неожиданно.
Артуром овладела внезапная вспышка возмущения:
— Экая ведь гнусная гадина! Если когда-нибудь мне представится возможность разделаться с ним раз и навсегда…
— Не стоит беспокоиться. Рано или поздно он сам себе сломает шею. Сейчас же самая главная проблема — где найти денег на ваш отъезд? Занять вам, вероятнее всего, не у кого?
Но Артур уже напал на другую какую-то мысль:
— Как-нибудь, но я из этой передряги непременно выпутаюсь, — тон у него стал значительно энергичнее. — Дайте мне только время подумать.
Пока Артур думал, прошла неделя. Погода ничуть не улучшилась. И настроение от этих тусклых, гаснувших, едва успев начаться, дней у всех у нас складывалось препаршивое. Фройляйн Шрёдер жаловалась на боли в спине. У Артура пошаливала печень. Ученики у меня, как на подбор, пошли безалаберные и глупые. Я чувствовал себя не в своей тарелке и срывался по пустякам. Меня уже тошнило от нашей убогой квартиры, от голого, облупленного фасада напротив, от промозглых улиц, от затхлого, шумного ресторанчика, в который мы ходили, чтобы съесть дешевый комплексный ужин: пережаренное мясо, неизменную кислую капусту, суп.
— Бог ты мой, — воскликнул я как-то вечером, обращаясь к Артуру, — чего бы я только не дал, чтобы на пару дней вырваться из этой берлинской дыры!
Артур, который задумчиво и отрешенно ковырял в зубах, внимательно на меня посмотрел. И к немалому моему удивлению, явно вознамерился помочь мне развеяться:
— Должен вам заметить, Уильям, я и сам обратил внимание, что как-то вы в последнее время утратили свойственную вам жизнерадостность. И вид у вас, знаете ли, какой-то бледный.
— Неужели?
— Боюсь, что вы стали слишком много работать. Просиживаете целыми днями в квартире. Такому молодому человеку, как вы, нужны физические нагрузки, нужен свежий воздух.
Я улыбнулся: его заботливость позабавила меня и даже немного заинтриговала:
— Знаете, Артур, вы сейчас говорите, ни дать ни взять, как мой домашний доктор.
— Дорогой мой мальчик, — он сделал вид, что немного обижен, — зачем же поднимать на смех мою, самую искреннюю, смею заметить, заботу о вашем здоровье? В конце концов, по возрасту я вполне гожусь вам в отцы. На мой взгляд, это достаточное основание для того, чтобы время от времени я чувствовал себя in loco parentis.[44]
— Прошу прощения, папочка.
Артур улыбнулся, с некоторым, впрочем, усилием. Я реагировал не так, как следовало бы. Он никак не мог найти повода затронуть тему, которая явно вертелась у него на языке, — какой бы эта тема ни была. Немного поколебавшись, он попробовал еще раз:
— А скажите-ка, Уильям, не приходилось ли вам, как человеку, наклонному к путешествиям, бывать в Швейцарии?
— Был грех. Провел как-то раз три месяца в одном женевском pension, пытался учить французский.
— Ах да, кажется, вы мне об этом рассказывали, — Артур беспокойно кашлянул. — Но я говорю скорее о горнолыжных курортах.
— Нет. От этих радостей я был избавлен.
Артур был просто шокирован:
— Право, мальчик мой, если мне позволено будет высказать свое мнение, вы в своем небрежении физической культурой иногда заходите слишком далеко, слишком. Не то чтобы я пытался принизить значимость умственного и духовного развития, боже упаси. Но вы же еще так молоды. И мне просто страшно смотреть, как вы лишаете себя тех радостей, которые очень скоро будут вам просто-напросто недоступны. Давайте начистоту: ну разве это не поза с вашей стороны?
Я усмехнулся:
— Могу я задать вам вопрос при всем должном уважении к вам, дорогой Артур: а какому виду спорта вы сами были преданы всей душой в возрасте двадцати восьми лет?
— Ну — э — вы же знаете, я всегда отличался слабым здоровьем. Что толку сравнивать. Однако должен вам заметить, что во время одного из моих наездов в Шотландию я сделался довольно-таки завзятым рыболовом. По крайней мере мне довольно часто удавалось подцепить на крючок этих — маленьких таких рыбок с забавными красными и коричневыми пятнышками. Название вылетело из головы.
Я рассмеялся и закурил сигарету:
— А теперь, Артур, поскольку мы оба успели насладиться вашим великолепным выступлением в роли заботливого родителя, может быть, вы все-таки скажете мне, к чему вы действительно клоните?
Он вздохнул, отчасти раздраженно, отчасти со смирением, а может быть, даже и с некоторой толикой облегчения — ему больше не нужно было никем и ничем прикидываться. Когда он снова заговорил, тон у него переменился совершенно:
— В конце концов, Уильям, я не вижу, к чему нам ходить вокруг да около. Мы с вами достаточно долго друг друга знаем. Кстати, сколько времени прошло с тех пор, как мы познакомились?
— Больше двух лет.
— Уже? В самом деле? Дайте-ка я прикину. Да, вы совершенно правы. Как я и говорил, мы знаем друг друга достаточно долго для того, чтобы я имел возможность оценить тот факт, что вы, будучи совсем молодым, уже успели стать человеком совершенно светским, гражданином мира…
— Так бы и слушал вас, и слушал.
— Уверяю вас, я это совершенно серьезно. Ну а сказать я хотел, если говорить вкратце, следующее (только, прошу вас, отнеситесь к этому как всего-навсего к некой туманной возможности, поскольку, не говоря уже о том, что первым делом в расчет будет принято ваше на то согласие, и это самое наипервейшее для меня условие, но вся эта затея должна получить одобрение еще и третьей стороны, которая на настоящий момент вообще ничего пока обо всем этом не знает)…
Закончив абзац, Артур сделал паузу, чтобы перевести дыхание и чтобы усилием воли преодолеть свое обычное нежелание выкладывать карты на стол:
— На данный момент я хочу задать вам один-единственный вопрос: не согласитесь ли вы с возможностью провести на Рождество несколько дней в Швейцарии, на одном из тамошних горнолыжных курортов?
Выдав наконец мучившую его фразу, он тут же страшно смутился, отвел глаза и принялся нервически вертеть в руках стоявший на ресторанном столике судок. Судя по всему, фраза эта потребовала от него немалого нервного напряжения. Какое-то время я просто смотрел на него, не зная, что сказать; потом расхохотался:
— Ну и дела! И только ради этого все и затевалось?
Артур застенчиво присоединился к общему веселью. Исподтишка он внимательно наблюдал за мной, отслеживая различные стадии удивления на моем лице. Выждав психологически значимый, с его точки зрения, момент, он добавил:
— Все расходы, естественно, будут оплачены.
— Но какого черта… — начал я.
— Не имеет значения, Уильям. Не имеет значения. Скажем, мне просто пришла в голову такая мысль. Может, ничего еще и не выйдет — очень даже может быть. Пожалуйста, ни о чем меня сейчас не спрашивайте. Единственное, что я хочу знать: вы согласны обдумать такое предложение, или это не подлежит обсуждению?
