Валерий Кормилицын - Излом
— Погодите о делах, сперва чаю попьём, – ворковала жена.
Техник, глядя на неё, забывал дышать. На меня он старательно не обращал внимания. Моё присутствие глубоко разочаровало его. Татьяна налила чай, достала коробку конфет.
Маленькие груди её гонялись друг за дружкой, сквозь ткань кофточки явственно проступали соски.
«Бедный! – пожалел мужика. – До дециметра скоро усохнет, портфель не поднимет… В таком состоянии, конечно, всё подпишет, даже что дом вообще не существует, смыло наводнением».
Так оно и получилось.
Напившись чаю и сожрав полкоробки конфет, отметил в блокноте разваливающийся фундамент, прогнившие балки, треснутые стены. Словом, нашёл такой негатив, о котором мы и не подозревали.
— Постараюсь через недельку всё оформить, – уходя, пообещал Татьяне.
Портфель он всё‑таки поднял.
«Спасибо, совсем не истаял, а то другого пришлось бы приглашать, а вдруг старикан бы пришёл, давно ставший евнухом».
Наша наблюдательная группа дежурила в столовой. Составили график, которого придерживались все цеха и отделы.
За последнее время обеды стали повкуснее – в щах иногда попадались кусочки мяса, но не такие как хотелось бы.
Столовские работники оказались очень натасканные ребята с необычайной сноровкой и хитростью.
Думаю, ловкости их рук позавидовал бы и иллюзионист Акопян.
Так, в таинственном закутке заметил миловидную женщину в несвежем белом халате и грязном фартуке, самозабвенно резавшую огромным ножом сочные куски мяса. Рядом на плите калилась сковорода (метр в диаметре), на столе высилась горка муки – готовила завтрак для своих.
Заметив меня, повариха поначалу растерялась и, подняв фартук, словно промокашкой, промокнула потное лицо.
Буквально на минуту отвернулся, а повернувшись обратно, так и замер с открытым ртом – ни муки, ни мяса, ни сковороды, – а женщина с прежним увлечением шинковала кочан капусты и глядела на меня с сожалением, как на дурачка.
Я всё‑таки догадался захлопнуть рот.
— Куда мясо дела?
— Мясо?.. – наивно произнесла она и, подняв фартук, почесала под ним. Спрашивать её не имело смысла. Обыскал все близлежащие столы и, конечно, ничего не нашёл.
— Скажи хоть, где капусту взяла?
— Как где? В подвале.
— Сильна! Чего же в цирке не выступаешь?
— Мне и здесь неплохо, – улыбнулась золотым ртом.
— Понятно… – решил наведаться на второй этаж.
Там невысокий, упитанный мужчина, развесив щеки по плечам, открывал консервные банки и раскладывал по тарелкам закуску.
— А–а-а! Здравствуйте, – поприветствовал меня.
— Здравствуйте, – взял несколько тарелок и пошёл взвешивать на весы.
— Попался, голубчик. Почему не докладываешь? – разложил тарелки на столе.
— Мы–ы? – подошёл он и по одной стал взвешивать.
Вес был правильный.
Как в аптеке! – похвалил себя упитанный. – Бр–р-р! – потряс головой.
«Пойду на третий, к язвенникам, здесь тоже делать нечего».
Навстречу спускался затравленный Игорь.
— Махинаторы! – психовал он. – Наголо постригут – не заметишь…
Но все‑таки прежней свободы у них не было.
Ближе к обеду щекастый повар сообщил, что меня разыскивает её величество заведующая.
— Классные специалисты! – первым делом похвалил подданных.
— Ну вот, видите… – обрадовалась столовская королева. – Нарекания есть какие?
— Стены обшарпанные, штукатурка сыплется. У лешего прямо кусок с ноги отвалился. Следовало бы подновить стены‑то, – воспользовался служебным положением.
— Сделаем! – пообещала она. – На будущей неделе. А лешего надо закрасить и что‑нибудь посимпатичней нарисовать…
— И не думайте! – заорал я. – Композицию испортите, заступился за тощего друга.
Заведующая даже перепугалась.
— Хорошо, хорошо, – оставим как есть.
— Можно, конечно, немного пожирней его нарисовать, – перешёл на нормальный голос, – шкурку подновить…
«Закрасить! Придумала тоже. Закрасить легче всего… А вы сделайте, чтоб, глядя на него, душа радовалась у рабочего человека».
Директриса обещание выполнила, добилась, чтобы пришёл художник обновить стену.
Мой любимый леший полностью обуржуазился, будто вступил в кооператив, стал жирным, на голове – блестящий чёрный цилиндр, в лапе – ананас, видно, в художнике пробудилось сострадание.
«Как он ещё дачу с автомобилем не догадался нарисовать, наверное, краска была строго лимитирована», – разглядывал справную нечисть.
21
Незаметно пришла весна. Ночью градусник показывал «минус», хотя на солнце сосульки таяли. За ночь они опять вырастали до прежних размеров, начиная истончаться с первыми лучами солнца. Вечный двигатель какой‑то.
Под окнами дома образовался каток. Открыть или закрыть ставни становилось проблемой. Технические изыскания Жилкоммунпроекта мы до сих пор не получили. Я еще раз ходил к ним в конце февраля.
— Сначала заплатите семьдесят рублей, – посоветовали мне.
Заплатил.
— Теперь ждите. Ваш техник заболел.
«Довела мужика супруга. Хорошо, что живой остался».
— Бездарность! – высказалась жена. – Придётся снова самой идти.
— Ну сходи. А то у меня работы полно. Фиг отпросишься.
Рабочий день провёл как на иголках – с нетерпением ждал вечера. Должна была принести результат.
Где‑то в подсознании, на самом дне его, надеялся, что её попытка тоже не увенчается успехом: «А то мне вечный позор». После работы, вооружившись ломом, долбил лёд, попутно беседуя с Денисом, которого забрал из садика, и в уме придумывал уничтожающие по своей циничности фразы, чтоб наповал сразить жену, а то больно зазнаваться стала.
Но, увы! Вечером принесла целых три экземпляра, подшитых в серые картонные папки, и победно бросила их на стол.
— Учись, студент! – быстро переоделась.
Вот он – позор. Придуманные мною фразы, застряли в горле. Откашлявшись, проглотил их вместе с набежавшей слюной – если не переварятся, в следующий раз пригодятся.
Взяв одну из папок, забрался на горестно взвывший диван и начал читать. Ровные буквы машинописного текста безразлично извещали о покосившихся рамах, гнилых полах, прогнивших балках и отваливающихся дверях. Чуть слезы не навернулись от жалости к себе, несчастному. «Надёжнее в чуме жить, чем в таком доме… Даже леший бы теперь не пошёл в квартиранты!»
В конце было напечатано: «Капитальный ремонт не рекомендуется, так как дом находится в аварийном состоянии».
— Опять в исполком велели отнести, – держа в руке чашку чая, появилась Татьяна.
Улыбка у нее была нахальная–пренахальная. Сделав вид, что не замечаю улыбки, осведомился:
— Зачем в исполком‑то?
— Темнота. Там решение должны вынести, что дом аварийный, и направить бумагу на завод, чтоб поставили на льготную очередь…
— А зачем решение‑то, здесь же всё ясно написано?
Посмотрев на меня, словно на олигофрена в третьей степени, ушла на кухню пить чай.
«Строит умницу!.. – бросив папку на стол, стал разглядывать потолок.
«О–о! Где вы, священные времена домостроя!»
— Спасибо хоть попка не отвалилась!
— Прислушался. Татьяна молча пила чай.
— Спрашиваешь, почему отвалиться должна? – привстал я, опираясь на локоть.
В ответ услышал, как она прыснула.
— Вертела ею, наверное, во все стороны, – удовлетворённый, развалился на диване и в унисон ему заскрежетал смехом.
— Ошибаешься, папуля, – в проходе опять появилась жена. Чашки на этот раз в её руке не было. – Что я тебе, дешёвка, что ли?..
«Ого! Что‑то новенькое…» – внимательно посмотрел на супругу.
— Женские романы поменьше читай!
Не слушая, продолжила, глядя на меня утонувшими в ресницах глазами, чуть покачивая головой:
- Может, я… с обеда… ушла, – медленно, чуть не по слогам произносила она фразы, – а допечатывали мы… у него дома… – продолжала покачивать головой. – Ошибок не наделали?.. – невинно спросила, поправляя волосы, и исчезла на кухне.
— Как? – диван подбросил меня, уколов пружинами.
Пока вставал, треснулся головой о стол, стоящий впритык к дивану. Теперь, расхаживая по кухне, взывал к совести. Довольная Татьяна, удобно устроившись на стуле, с удовольствием разглядывала меня, зашторив глаза ресницами.
Когда фразы мои раскалились, как блины на сковородке, когда я, увеличив амплитуду беготни по кухне, внушал ей, как быстро женщина может пасть, всё, мол, так и начинается, она рассмеялась и, поднявшись, поцеловала в губы и зачем‑то подёргала за ухо.
«Слава богу! Проняло‑таки», – облегчённо вздохнул я.
— Всё поняла? – вновь завалившись на своего скрипучего друга, спросил у неё.
— Конечно, папочка! – смеясь, налила ещё чашку чая.
— О чём думала, когда с тобой говорил?
— Что летом вентилятор не понадобится… Удивлённый, свесился с дивана, пытаясь увидеть её.
— Ты так быстро бегал, что опять придётся чаем согреваться. В бессилии я плюхнулся головой на подушку.
