Ричард Йейтс - Пасхальный парад
— Не болтай глупости.
Она надеялась, что дверь откроет Питер, за этим последуют объятия и дружеское рукопожатие («Как поживаете, сэр?»), а потом они все со смехом пройдут в гостиную… Но дверь открыл, точнее, приоткрыл Тони, кажется, готовый тут же ее захлопнуть, защищая неприкосновенность своего жилища. Однако, увидев, кто стоит на пороге, он поморгал ресницами и отступил, давая им дорогу. Эмили заранее гадала, как она обратится к человеку, которого называла мерзавцем и орангутангом и к тому же грозилась убить.
— Привет, Тони, — сказала она. — Это Говард Даннингер. Это Тони Уилсон.
Тони промямлил, что он рад с ним познакомиться, и повел их через прихожую.
Сара сидела на диване, поджав под себя ноги, как это делала Эдна Уилсон. На ее губах застыла странная улыбка. Только вглядевшись повнимательнее, Эмили поняла, что в ней было не так: Сарина нижняя половина лица потеряла всякую форму.
— Ой, Эмми, — запричитала она, тщетно прикрывая рот ладонью. — Я жабыла вставить жубы.
— Ничего, — успокоила ее Эмили. — Сиди спокойно.
Однако было совершенно очевидно, что Сара просидела спокойно уже полдня, и даже если бы ей захотелось встать, не факт, что ей бы это удалось.
— Эмми, сядь рядышком, — сказала она после того, как все были друг другу представлены. — Я так рада тебя видеть.
Она неожиданно крепко стиснула ее ладони. Сидеть боком, когда твои руки сжимают и поглаживают, держа их у себя на коленях, было неудобно, уж лучше придвинуться, но стоило Эмили прижаться к Саре, как она оказалась в зоне тяжелых сладковатых алкогольных паров.
— Моя маленькая сестренка, — приговаривала Сара, а Эмили все пыталась отвернуться, чтобы только не видеть эти обнаженные черные десны. — Вы хоть понимаете, что это моя маленькая сестренка?
Тони флегматично сидел на стуле напротив дивана в заляпанном краской джинсовом полукомбинезоне с видом уставшего работяги. Рядом с ним Говард Даннингер вымученно улыбался. Единственным, кто чувствовал себя уверенно в этой компании, был Питер, который за время, что они не виделись, превратился в импозантного молодого человека. Он тоже был в перепачканной прозодежде — перед приездом гостей они с отцом красили дом. Эмили он нравился, хотя ни высоким ростом, ни особой красотой он не отличался. Была в его движениях какая-то элегантность, а в глазах светился иронический ум.
— Ты уже закончил семинарию, Питер? — спросила его Эмили.
— Еще год остался. Занятия начинаются на следующей неделе.
— А как ты провел лето?
— Спасибо, нормально. Побывал в Африке.
— В Африке? Да ну?
Следующие несколько минут превратились в его монолог, который, слава богу, избавил всех от необходимости поддерживать разговор. Когда он дошел до фразы, что Африка — это спящий великан, «только начинающий потягиваться», он медленно развел в стороны накачанные руки со сжатыми кулаками, как бы иллюстрируя свои слова, и в этот момент Эмили подумала, что многие девушки наверняка мечтательно заглядываются на Питера Уилсона.
— Ах, Эмми, — сказала Сара. — Моя умница, как же я тебя люблю.
— Это очень мило, — отозвалась Эмили и по прищуренному взгляду Тони тотчас сообразила, что не то ляпнула. — Я хотела сказать, что… я тоже тебя люблю, — поспешила она прибавить.
— Разве она не чудо? — обратилась Сара к присутствующим. — Гови, скажите, разве моя сестренка не чудо? Ничего, что я называю вас Гови?
— Конечно, — любезно отозвался Говард. — Еще бы не чудо.
Прошло уже больше года, как Сарину голову обрили, но волосы ее до сих пор торчали тусклыми неряшливыми клоками. Бесформенная нижняя половина лица — это бы еще полбеды; Сара вся раздалась и обмякла, и выглядела она гораздо старше своих лет.
Вскоре мужчины затеяли свой разговор, и, пользуясь случаем, Эмили спросила:
— Когда ты потеряла зубы? Я про это ничего не знала.
— Да уже пару лет как, — ответила Сара в своей полусмущенной-полубезразличной манере, с какой она когда-то отмахнулась от полученной в результате падения травмы головы в клинике «Сентрал Ислип».
С опозданием поняв бестактность своего вопроса, Эмили ответно сжала бледные руки сестры.
— Ты отлично выглядишь.
— Питер! — вдруг резко крикнула Сара, и Эмили решила, что сейчас она скажет «Отбой», но не угадала. — Расскажи историю про старого священника-негра, с которым ты познакомился в Африке.
— Мам, не стоит, — отозвался тот.
— Ну пожалуйста, Питер, я тебя прошу.
— Мам, ну правда не надо. Тем более не было там никакой истории.
— Нет, была, — настаивала на своем Сара — В Африке Питер познакомился с чудесным старым священником-негром и…
— Мам, прекрати, а? — сказал Питер, улыбкой показывая, что он особенно на нее не сердится, и только тогда она оставила его в покое. Продолжая улыбаться, Питер вытянул губы трубочкой, словно посылая матери воздушный поцелуй, после чего повернулся к Говарду и спросил: — И какой же правовой деятельностью вы занимаетесь, сэр?
Вскоре хлопнула кухонная дверь, и в комнату вошел злобного вида крепыш в кожаной куртке со стразами и байкерских сапогах. Вид у него был такой, будто он собирается разобраться со всеми присутствующими, и Эмили не сразу сообразила, что это Эрик, младший из сыновей. Вежливо кивнув тетке и пожав руку Говарду, он отвел в сторону отца и брата и затеял с ними продолжительный разговор о работе автомобиля, как можно было догадаться, судя по долетавшим фразам, после чего вразвалочку удалился.
Был солнечный сентябрьский день. Ветки деревьев за окном тихо раскачивались на ветру, и пестрые тени от них перемещались на пыльном полу. Говорить было больше не о чем.
— Энтони? — тихо сказала Сара, словно напоминая мужу о некой негласной обязанности.
— Мм… — согласно промычал он в ответ и удалился на кухню.
Назад он вернулся со стаканом апельсинового сока, который держал за верхний край пальцами на уровне бедра, и с мрачным видом, как бы украдкой сунул его в протянутую руку. Сара неспешно и почти торжественно сделала несколько маленьких глотков, после чего стало ясно, что сок смешан с водкой или джином.
— Кто-нибудь хочет… э-э… кофе или еще что-то? — спросил Тони Уилсон у гостей.
— Нет, спасибо, — ответила Эмили. — Вообще-то нам надо двигаться. Пока до дому доберемся…
— Куда же вы? — забеспокоилась Сара. — Вы только приехали. Я вас никуда не отпущу. — Видимо, напиток уже начал на нее действовать, потому что лицо ее вдруг просветлело, не иначе как ее посетила счастливая мысль. — Питер, — обратилась она к сыну, — я могу попросить тебя о маленьком одолжении?
— Это о каком же?
Она сделала паузу для большего драматического эффекта.
— Принеси гитару.
Сидевший на стуле Питер в ужасе закатил глаза:
— Нет, мам, только не это. — Его рука, свисавшая с колена, взметнулась вверх в протестующем жесте.
— Питер, ну пожалуйста.
— Нет.
Но Сара не собиралась так просто сдаваться.
— Тебе надо просто встать, сходить к машине, принести гитару и спеть нам «Куда исчезли все цветы», — доходчиво объяснила она сыну.
Тут уж пришлось вмешаться Тони:
— Дорогая, он не хочет.
Эмили, вежливо улыбаясь, поднялась с дивана, давая всем понять, что им с Говардом действительно пора ехать.
Сара, глядя на нее растерянным взглядом, даже не сделала попытки встать и проводить их до дверей.
Больше от Сары не было ни писем, ни звонков. На Рождество от Уилсонов пришла поздравительная открытка, наскоро написанная Тони, а не Сариной неспешно-восторженной рукой, и это показалось тревожным сигналом.
— Может, мне ей позвонить? — спросила Эмили у Говарда.
— Зачем? Из-за этой открытки? Не стоит, дорогая. Если что-то не так, она тебе сама позвонит.
— Как скажешь. Наверно, ты прав.
И вот однажды среди ночи, в мае шестьдесят восьмого года, — за три месяца до того, как Саре должно было исполниться сорок семь лет, как позже высчитала Эмили, — телефонный звонок поднял ее с постели.
— Тетя Эмили?
— Питер?
— Нет, это Тони… Тони-младший… Мне очень жаль, но сегодня ваша сестра отошла в мир иной.
И, еще не успев до конца переварить услышанное, Эмили успела подумать: «Как это похоже на Тони-младшего: сказать не „умерла“, а „отошла в мир иной“».
— От чего она… умерла? — спросила Эмили после короткой паузы.
— Она давно страдала от болезни печени, — сказал он глухо, — которую еще усугубило ее падение.
— Ясно. — Эмили услышала, как в ее собственном голосе зазвучали нотки сдержанной торжественности, с какой персонажи в кино реагируют на чью-то смерть. Все это казалось чем-то нереальным. — А как в этой ситуации твой отец?
— Он… держится нормально.
