Леонид Гартунг - На исходе зимы
— Но Иван Леонтич не собирается на пенсию.
— Это уже наша забота. Мы сумеем намекнуть, что глупо не воспользоваться заслуженным отдыхом.
— Не знаю, — сказала Юля.
— Боитесь, что не справитесь? Об этом не может быть и речи. Если вы не возражаете, мы будем ходатайствовать перед вашим училищем, чтобы вас направили именно сюда. Во всяком случае, завтра вы заглянете к нам в отдел, и мы еще раз поговорим в более удобной обстановке.
Юльке не хотелось ответить что-либо определенное. Предложение Васицкого было неожиданным. «Для начала можно поработать и здесь, — подумала она, — но Василий?» Отношения с ним никак не могли продолжаться. А если она будет здесь… Ей очень хотелось начать самостоятельную жизнь, вырваться из тесной квартиры на Красноармейской, не слышать вечных стычек отца и матери…
Тополев, шедший впереди, остановился, ожидая Юлю. Васицкий не хотел при нем продолжать разговор и сказал тихо:
— Значит, договорились?
Тополев слышал последние слова и, когда Юлька поравнялась с ним, спросил смеясь:
— Так, так… Уже успели договориться?
Васицкий, ничего не ответив, прошел вперед. Тополев взял Юльку под руку.
— Не будем уточнять, о чем… Но насколько мне известно, Егор Егорович женат.
Юлька рассмеялась, показывая этим, что готова принять шутливые отношения, и спросила:
— А вы?
— Я свободен, как сокол в небе, — ответил Тополев. И тут же подумал: «Надо жениться… Обязательно».
Прежняя жена была, как он считал, с тяжелым характером. Упрекала его в том, что он мало работает и слишком много времени проводит у телевизора, что вечно не хватает денег. А если взять молоденькую и сразу правильно поставить себя…
— Впрочем, — продолжал он шутливым тоном, — в этой свободе мало радости. Больше одиночества…
— Не верю, чтобы вы были так уж одиноки.
— Нет, правда, абсолютно один.
То, что он сказал, было и правдой и неправдой. Последние два месяца он сблизился с машинисткой редакции, и это тяготило его — она была вульгарна и глупа. С ней он действительно был одинок…
— Чем же вы заняты?
— Читаю, пишу…
Ему не хотелось уточнять, что он работает в редакции газеты, — приятнее было представляться профессиональным писателем.
— Вы читали мою последнюю книгу?
— Еще бы.
— И как ваше впечатление?
— Мне очень поправилось.
Тут Юля солгала: книгу она прочла с трудом, чтобы только не цеплялся Иван Леонтич, но не говорить же человеку в лицо, что он пишет скучно.
Начался довольно бестолковый разговор, прыгающий с одного на другое, о книгах, о литературных героях. Юля чувствовала, что с Тополевым надо говорить что-то необычное и, чем смелее будут ее суждения, тем больше выиграет она в его глазах. Тополева же просто забавляла болтовня красивой девушки. Слушая Юльку, он думал: «Одному больше нельзя. Взять такую вот, милую, чистую, не очень глупую и начать все сначала. И обязательно — чтоб дети. Без детей нельзя… А вообще то, мысли о детях — значит старею…»
— Пушкин — его, к сожалению, уже мало читают. Постольку поскольку требует школьная программа… Вот здесь я живу.
— Одну минуту, — сказал Тополев.
Он подошел к фонарю, вынул из кармана экземпляр «Хоровода» и подписал на титульном листе наискось: «Юле — с уважением от автора».
Было всего десять часов. Тополеву хотелось еще поговорить, но он оступился на узкой тропинке и набрал снега в полуботинок. «Еще, чего доброго, простужусь», — подумал он с досадой.
Прощаясь, он поцеловал Юле руку.
— Возможно, мы напрасно прощаемся, — сказала Юля, — вы на свадьбе будете?
— Что за свадьба?
— Ну, не свадьба… Просто вечер. Моя подруга замуж выходит.
— Мне об этом ничего неизвестно.
— Асаня будет, значит, и вас пригласят. Стало быть, увидимся.
— И все же, на всякий случай — до середины марта я буду в Томске. Если можно, зайду к вам.
«Ну, нет, — испугалась Юлька. — Только не это».
— Лучше я позвоню вам, как только приеду.
— Гостиница «Сибирь», номер 325. Не забудете?
— Я никогда ничего не забываю.
На углу, около магазина, Тополева дожидались Иван Леонтич, Васицкий, Асаня и Катя. Здесь их дороги расходились.
— Может, к сестре пойдем? — спросил Васицкий Тополева. Ему не хотелось одному оставаться с сестрой.
— Александр, не обидишься? — спросил Тополев брата. — Тебе сейчас не до меня. А завтра я приду.
— Дело ваше, — сказала Катя.
— Нет, серьезно, без обиды. Первый день на новом месте, я же понимаю.
— Иван Леонтич, может, и вы с нами? — спросил для вежливости Васицкий.
— Счастливо оставаться, — сказал старик и пошел прочь, никого не ожидая.
Сестра Васицкого Элла Егоровна жила в большом старом доме. «Почему Элла? — удивился Тополев. — Русская женщина. Брат Егор, а у нее такое имя. Как видно, родители были с фантазией».
Встретила она гостей неприветливо. Пока Васицкий ходил куда-то добывать вина, Тополев попробовал разговориться с ней, но это оказалось не так-то просто. Элла Егоровна дичилась, за каждым вопросом ей чудился подвох.
— Огород у вас есть? — спросил Тополев, чтобы только не молчать.
— Есть.
— Сколько соток?
— Сколько полагается учителям. Нормы не превышаем.
— Муж ваш работает?
— Да разве он может работать? У него сердце больное и радикулит.
Она говорила в таком тоне, будто Тополев гнал мужа на работу, а ей необходимо было его защитить.
Васицкий вернулся ни с чем. Магазин был уже закрыт, а идти на квартиру к продавцу он не счел возможным. Элла Егоровна принесла из погреба огурцов и капусты, достала из подполья браги. Молча поставила на стол. Муж ее тоже молчал, пил и морщился. Тополев клял себя за то, что не пошел ночевать к брату. Он рано лег спать, задремывал и снова просыпался от гудящих голосов брата и сестры в соседней комнате. Пахло чем-то нехорошим, как будто что-то прокисло. Хотел почитать, но в доме не было никаких книг, кроме учебников. «Чему ж она может научить?» — недоумевал Тополев.
37«Уважаемый наш Иван Леонтич, извините, что отнимаю у вас время. Пришла бы сама, да Лёсенька заболела. Пишу вам не просто, а потому, что мочи моей больше нет. Двенадцать лет жила я с Василием и все время была женой верной, а сейчас стала ненужной. Вот пишу, а сама слезами обливаюсь. Вчера дверью хлопнул и ушел к этой своей, не знаю, как фамилия, да и знать не хочу. Написала б то имя, которого она заслуживает, да стыдно вас. Если бы могли на нее повлиять, чтобы она послушала вашего авторитета. И зачем ей Василий нужен? Я так считаю, что только для ради забавы, как будто моложе найти не может. Но ведь это бесчестно свою забаву любовную ставить выше счастья детей, хотя бы и не своих. Они-то в чем виновные? А Василий совсем голову потерял, хотя он ей не пара и по возрасту и по характеру. А я куда без него? Разве я троих вытяну, а если б я вытянула, то все равно мне без него нет жизни, и не знаю, зачем жить, если одной. И день и ночь думаю, чем я виновата, — во многом себя виню, но все по мелочам, а потом раздумаюсь — все не то. Ведь любил же он меня, не притворялся. Ночью лежу, все слова его вспоминаю, те, которые только жена знать может и которых давно уже не слышу. Так получилось, что я замужняя и без мужа, а теперь еще хуже — слух дошел, что он за ней собирается ехать, а мне развод дать. А зачем мне развод и законные алименты, мне он сам нужен.
Сначала я была на вас в большой обиде. Вы, может быть, первый все видели и поняли, и мне ничего не сказали, и их встречам не препятствовали. И считала я, что вы всецело на ее стороне, потому у нее молодость и красота, а это всегда привлекает на свою сторону. А потом я раздумалась, что не такой вы человек, и, может быть, знаете что-то такое, чего я не знаю и в чем мое спасение. Что мне теперь делать? Не могу в голове уложить, что осталась одна на веки вечные, как вдова при живом муже. Да и если б похоронила, все бы сочувствовали и утешали, а так только за спиной улыбочки. Он вроде прав, а я одна в смешном виде перед всем селом. Помогите мне, вы один можете. Не с кем, кроме вас, и поделиться. С ним поговорите или с ней, как вы умеете, но нельзя же это так оставить, чтоб совершилась такая несправедливость. Она себе сколько угодно найдет, а у меня он единственный. Да и не верю я, чтоб стала она ему женой доброй. Поиграет и бросит, попомните мое слово. Извините за беспокойство, с приветом к вам Прасковья Лихачева».
Внизу было приписано — «брошенная жена» — и зачеркнуто. Потом снизу еще написано: «с детьми». И опять зачеркнуто.
38 Заметки жизниВасицкий спросил меня как будто мельком:
— Каковы ваши планы на будущее?
Не знаю, почему его вдруг мое будущее заинтересовало, а вообще-то планы у меня очень и очень большие. Можно сказать, грандиозные.
