Бернар Клавель - В чужом доме
— Дело в том, — заметил Морис, — что ее можно сфотографировать на ходу только при дневном освещении. Поэтому тебе придется дожидаться весны. На праздники, сам увидишь, заказов будет куча, и чаевых прибавится. Если не будешь растяпой, сможешь купить к пасхе фотоаппарат.
Жюльен задумался.
— Как ты думаешь, сколько у меня к тому времени наберется денег?
Морис что-то подсчитывал в уме.
— Думаю, франков четыреста или пятьсот скопишь, — сказал он. — А коли повезет, то и больше.
— Сколько стоит хороший аппарат?
— Не знаю, надо пойти посмотреть.
В нескольких шагах от кондитерской помещалась фотография. Морис убедился, что в книге заказов не появилось новых записей, и предложил:
— Давай сбегаем, только одним духом.
Чтобы не проходить мимо магазина, откуда хозяйка или ее сестра могли их заметить, мальчики двинулись в обход, по улице Дюсийе. Запыхавшись, они вошли к фотографу, чуть сгорбленному старику с желтым морщинистым лицом и в огромных круглых очках. Он изобразил подобие улыбки и спросил:
— Что вам угодно, юные кондитеры?
— Нам хотелось бы узнать, сколько стоит фотографический аппарат, — ответил Морис.
— И вам так приспичило, что вы всю дорогу бежали?
Морис усмехнулся.
— Нет, — сказал он, — бежали мы не потому…
— А какой вам нужен аппарат?
— Хороший.
Старик повернулся и указал пальцем на черный квадратный ящик, стоявший в небольшой витрине.
— Вот такой? — спросил он.
Морис взглянул на Жюльена. Тот утвердительно кивнул.
— Он стоит тысячу сто двадцать франков, — заявил старик.
Мальчики переглянулись и замотали головами.
— Слишком дорого? — спросил фотограф.
— Малость дороговато, — откликнулся Морис.
— Сколько же вы положили на это?
— Да франков четыреста, — с трудом выдавил Жюльен, у которого пересохло в горле.
Старик дернул носом, отчего очки у него полезли на лоб, и направился в глубь лавки, проворчав:
— Ну, это совсем другое дело.
Он достал из ящика маленький металлический аппарат.
— Вот что вам нужно, — сказал он.
Жюльен взял в руки аппарат и подивился, какой тот легкий.
— Только не урони, — пробормотал старик.
— А он хорошо работает? — поинтересовался Морис.
— Понятно, работает!
Морис поколебался, потом спросил:
— А сколько же он все-таки стоит?
Фотограф посмотрел на ярлык:
— Четыреста девяносто франков.
Морис повернулся к Жюльену и спросил:
— Что скажешь?
— Пожалуй, подойдет, — ответил тот.
Он с минуту помолчал, потом спросил у торговца:
— А можно, скажем, сфотографировать таким аппаратом человека на улице, если при этом достаточно светло?
— Разумеется, — ответил старик и со смехом прибавил: — Можешь даже, если тебе угодно, снять и несколько человек. Ты не смотри, что аппарат небольшой…
— А если человек идет? — спросил Морис.
Старик снова дернул носом, и очки его опять полезли наверх.
— Ну, при том условии, если он не слишком быстро бежит, ведь тут минимальная выдержка всего в одну двадцать пятую.
Мальчики опять переглянулись, не говоря ни слова; старик молча ждал.
— Так как же, берете или нет? — спросил он, потеряв терпение.
— Надо подумать, — сказал Морис. — Мы еще вернемся, ведь это рядом.
Старик что-то пробурчал и, когда мальчики, выходя, попрощались с ним, ничего не ответил.
— Он не очень-то доволен, — заметил Жюльен.
— Ну и плевать. А что ты думаешь об этом аппарате?
— На вид он ничего.
С минуту они шли молча. Жюльен уже мысленно видел удачную фотографию девушки. Немного погодя он прошептал:
— Надо обязательно собрать деньги. Четыреста девяносто франков — не ахти какая сумма. Я должен ее обязательно собрать.
— Сумма-то не ахти какая, — согласился Морис, — но не слишком ли дорого встанет тебе карточка девчонки, которая интересуется тобой не больше, чем прошлогодним снегом?
24
Целую неделю мастер все послеобеденное время посвящал работе над праздничной витриной. Он даже возвращался в цех по вечерам и оставался там иногда до одиннадцати часов. Морис и Жюльен помогали ему, готовили воронки, подогревали шоколад до нужной температуры, подавали крохотные детали пагоды, а он соединял их вместе, никогда не теряя терпения. Все спорилось в его руках, казалось, все ему дается легко и просто. Материал покорялся воле мастера.
Часто приходили хозяева. Они смотрели на работу Андре. Господин Петьо давал советы, которые тот пропускал мимо ушей; госпожа Петьо широко раскрывала глаза, вытягивала губы и бросала на учеников красноречивые взгляды. Слегка приседая, она щебетала:
— Да это просто чудо! Смотрите лучше, дети. Смотрите во все глаза: не часто доведется вам любоваться такими красивыми вещами.
Под конец хозяин обычно хвастался своими подвигами:
— Когда я жил в Ницце (или в Париже, или в Лондоне), я соорудил такую штуку из нуги (либо из постного сахара, либо из бисквита), если б вы только на нее посмотрели…
Рабочие молча слушали, мастер равнодушно ронял: «Да, да», а госпожа Петьо тихонько взвизгивала от восторга, словно хотела сказать: «Господи, и как это одному человеку удаются эдакие чудеса!»
Если при этом присутствовал Виктор, то, дождавшись ухода хозяев, он неизменно говорил:
— Скажите, господин Петьо, а какое чудо вы могли бы сотворить из моей задницы, если б поместили ее в форму для бриошей?
Два или три раза жена мастера коротала вечера в цеху. Ученики клали поперек ящика для сахарного песка доску, на которой обычно разделывали тесто для бисквита, она садилась на нее, некоторое время смотрела на пагоду, потом вытаскивала из большого бумажного мешка вязанье и принималась за работу. Спицы в ее руках негромко позвякивали, светлые кудряшки вздрагивали надо лбом, отбрасывая на него тень; иногда она поднимала глаза и, не прекращая работы, улыбалась. В помещении подолгу царило молчание, его нарушали только легкий стук спиц, потрескивание балки да шипение горящего уголька, который падал в воду на дне поддувала. Было жарко. Снаружи холодная ночь то и дело со стоном прижималась к окну.
И вот семнадцатого декабря работа над пагодой была закончена.
— Удачно получилось, — заметил хозяин. — Завтра суббота. Надо все установить еще нынче вечером.
Мастер и помощник с двух сторон взялись за доску, Жюльен шел впереди, открывая двери, и пагоду внесли в столовую.
Все домочадцы уже собрались тут и застыли в торжественном молчании.
— Осторожно, Виктор, — взмолилась хозяйка, — осторожно!
— Десять тысяч франков в месяц, или я все уроню на пол, — заявил тот.
— Не валяй дурака, не то я тебе ребра пересчитаю, — рассердился мастер.
Они осторожно опустили доску на большой стол, все рассмеялись и с облегчением вздохнули.
— Мы сейчас же освободим маленькую витрину, заберем оттуда полки, — сказала госпожа Петьо. — Поторопитесь, милые, а я тем временем разыщу кусок бархата, чтобы задрапировать заднюю стену.
Продавщица и служанка последовали за мадемуазель Жоржеттой, хозяйка принялась рыться в нижнем ящике буфета. Мастер прилаживал электрическую проводку. И тут в кондитерской послышался звонок. Хозяин раздвинул портьеру.
— Это мадам Жаннен, — сказал он.
Хозяйка выпрямилась, держа в руке кусок красного бархата.
— Надо бы пригласить ее сюда, — заметила она, — это особа со вкусом. Пусть скажет, нравится ли ей наша праздничная витрина.
Хозяин вошел в кондитерскую, и вскоре оттуда послышались голоса — его и госпожи Жаннен. Виктор, у которого был красивый почерк, устроился в углу стола и принялся переписывать на лист бристольской бумаги фразу — господин Петьо нацарапал ее на каком-то клочке: «Эта праздничная витрина — целиком из шоколада и сахара — изготовлена в нашей кондитерской».
Вошла госпожа Жаннен в сопровождении хозяина. Чуть заметным кивком она поздоровалась с рабочими, пожала руку хозяйке и медленно направилась к столу, не спуская глаз с пагоды. Наступило долгое молчание. Госпоже Жаннен можно было дать лет тридцать, она была ниже ростом, чем госпожа Петьо, но стройнее, лицо ее с правильными чертами чуть порозовело от холода. На голове у нее красовалась зеленая шапочка, из-под распахнутого мехового манто выглядывало черное платье. Хозяин, остановившийся позади, оглядывал ее с головы до ног.
Внимательно осмотрев пагоду, молодая женщина повернулась к нему.
— Я видела все ваши праздничные витрины, господин Петьо, — сказала она, — и думаю, что никогда еще вам не удавалось добиться такого успеха. Это — чудо. Настоящее чудо!
Она умолкла, опять вернулась к столу и вновь стала разглядывать пагоду.
