Инна Карташевская - Прошлое должно умереть
– Подожди расстраиваться. Если ни за что, ни про что, мы тебя отмажем.
– Если? Вы мне тоже не верите?
– Если б я тебе не верил, то не привел бы сюда и не стал бы разговаривать с убийцей. Но как ты сам думаешь, кто мог ее убить? Марианна?
– А черт ее знает, может, и Марианна заказала.
– А та женщина, подруга ее, Альбина?
– Вроде непохоже. Женщина такая милая, интеллигентная. И мне дала номер своего телефона, обещала помочь, если что. Если б она ее убила, то, наоборот, старалась бы все на меня свалить. И что Ленка от нее могла хотеть, на что рассчитывала, ума не приложу.
– А, может, она придумала это, ну, то, что эта Альбина была так сильно ей чем-то обязана?
– Я думал об этом. Но ведь Лена не была настолько несерьезной, чтобы без всякого основания перетащить нас в Москву. Нет, она вполне серьезно рассчитывала на квартиру и крышу, только вот, может, она не Альбину имела в виду?
– Ты так точно и не знаешь?
– Не знаю, конечно. И почему у нас в стране нельзя так просто какой-то бизнес открыть, – снова завелся Олег. – Почему в других странах никто и не знает, что такое крыша, и про рэкет давно забыли. А здесь все не как у людей. И капитализм какой-то такой уже дикий как нигде. Вот как будто бы господь бог избрал эту страну для эксперимента, чтобы показать всем остальным, как жить нельзя. Я ведь уже давно думаю над этим. Что в России такое есть, чего нет в других странах? Ну, во-первых, стремление к беспределу. Ну, типа, гулять так гулять, воровать так миллионы и тому подобное. Во-вторых, в других странах тоже есть люди, которые зарабатывают себе на жизнь не руками, а головой. Но там они просто называются «белые воротнички». Они живут как все, просто у них работа, так сказать, не физическая. Но в России это не просто «белые воротнички». Это – «интеллигенция». Вот попробуй объясни иностранцу, что такое интеллигенция. Не поймет. Скажешь ему: «Это люди, которые много болтают о смысле жизни, о смысле искусства, гордятся тем, что могут закручивать мудреные фразы, читают заумные книги, а к жизни сами не приспособлены» Это ведь мозг страны, ее лучшая часть. И вместо того, чтобы как-то наладить жизнь, показать другим, как нужно ее разумно устроить, они только философствуют и ведут бесполезные споры на кухне, а сами даже заработать себе на жизнь не могут.
– Интересно, а чем мы сейчас с тобой занимаемся? Тоже ведь ведем бесполезные разговоры на кухне.
– Вместо того чтобы хотя бы наладить машину, если не можем уже наладить жизнь.
Они засмеялись и стали вставать из-за стола. Аркадий Семенович хотел сразу же пойти к машине, но Олег сначала вымыл посуду.
– Ну, ты и аккуратист, – с уважением сказал хозяин.
– Да привык так. У нас дома мама всю жизнь вела борьбу за стерильность. Она бы меня убила, если бы я грязную посуду на столе оставил.
– Слушай, ты про свою мать все время говоришь «серая мышка», без претензий, простая, а она, видишь, как тебя воспитала: не пьешь, не куришь, чистюля такой и человек порядочный.
– Если я так о своих родителях говорю, это совсем не значит, что я их не люблю, – насупился Олег.
– Вижу, вижу, что любишь, – засмеялся Аркадий Семенович. – Ну, ладно, пошли работать.
В гараже они провозились несколько часов: разбирали карбюратор, продували жиклер, очищали свечи. Когда, уставшие и замерзшие, вернулись в дом, оказалось, что снова проголодались и опять уселись за стол.
Аркадий Семенович, о чем-то задумавшись, разлил коньяк, и они выпили теперь же за то, чтобы все хорошо закончилось.
– Да, – вдруг сказал хозяин, – хорошо иметь сына. – Всегда есть, кому тебе помочь, и с кем выпить тоже, – он грустно улыбнулся.
– А у вас? – спросил Олег. – У вас дети есть?
– А у меня дочь. В этом году ей исполнилось девятнадцать.
Олег удивленно взглянул на него, и тот усмехнулся.
– Я понимаю, мне шестьдесят четыре, а дочке девятнадцать. Видишь ли, это у меня вторая семья. Я и в первый раз женился поздно, в тридцать лет. Все как-то не получалось, я ведь, в отличие от тебя, красавцем никогда не был. Еще и рука, и хромаю немного, это я полиомиелитом болел. Родители у меня в войну погибли, а меня родственники в детский дом отдали.
– Как же они так? – тихо спросил Олег.
– Так ведь им и самим есть было нечего. А я вроде и слабый был, а выжил. Потом после детдома скитался еще сколько лет, пока на квартиру смог заработать. Тогда только первые кооперативы появились, квартиры недорого стоили. Хотя по тем временам и эти деньги были огромными. Я тогда за свою первую квартиру, трехкомнатную, между прочим, уплатил 2200. Теперь это даже слышать смешно, а тогда я десять лет деньги собирал. Как раз и девушка хорошая попалась, тоже сирота, тихая такая, милая. Младше меня, правда, была на десять лет. У нас с ней два сына было, Саша и Мишенька.
Он замолчал, задумавшись.
Олег, не выдержав, спросил:
– Вы развелись с ней потом?
– Нет, не развелись.
Он снова помолчал, а потом ровным голосом сказал:
– Они погибли.
– Но как же это? – поразился Олег. – Все трое?
– Да, все трое. У нас возле дома была детская площадка. Дети катались на качели, есть такая, знаешь, один поднимается вверх, а другой опускается вниз, а жена стояла возле них.
Он снова замолчал, а потом снова продолжил таким же бесстрастным голосом.
– Кому-то понадобилось расчистить место возле дома. Для гаража, что ли. Он за бутылку договорился с бульдозеристом, а тот употребил эту бутылку до работы, а не после. На повороте его занесло, он и вылетел на эту площадку, как раз туда, где они все трое и были.
Он рассказывал спокойно, как о чем-то будничном, только пальцы рук двигались безостановочно, кроша хлеб.
– Жена и старший сын погибли сразу, а Мишенька еще в больнице глаза открыл, увидел меня и сказал, так громко и четко, как будто ничего с ним не случилось.
– Папа, они переехали меня как нашу кошку.
У нас действительно перед этим кошка под машину попала. Дети очень переживали, и мы с женой тоже. Когда он заговорил, там в больнице все так обрадовались, и врачи, и медсестры, подумали, будет жить. Но потом он закрыл глаза, и это было все. Больше уже не открыл.
Он замолчал надолго, с головой уйдя в прошлое. Олег, наконец, решился прервать молчание, тихо спросив:
– И как же вы потом?
– Снова жил один, решил, что видно не судьба мне семью иметь. Потом снова встретил женщину, не очень молодую, и не очень красивую, но добрую и хорошую. Думал, что мы с ней уже вдвоем и будем доживать, но через год родилась дочка.
Олегу очень хотелось спросить, где же они теперь, но он уже не решался. Угадав его мысли, Шполянский усмехнулся.
– Да, нет, они, слава богу, живые. Просто два года назад жена заболела. У нее обнаружили раковые клети в желудке, удачно, что на самой ранней стадии. И я отправил ее вместе с дочкой в Израиль, там медицина получше. И ты знаешь, ее там вылечили, даже без облучения и химиотерапии, одними таблетками. Но я решил, пусть лучше остаются там, а теперь вот и сам к ним собрался. Жена пишет, дочка стала настоящей израильтянкой. Она и так смуглая была, а там еще загорела, на иврите болтает чуть ли не лучше, чем на русском. И патриотка такая, представляешь, я ее Сашей назвал в честь моего старшего, так она поменяла имя на Сару. Надо же такое.
Он засмеялся и покрутил головой.
– Только подумать, мы здесь всеми правдами и неправдами пытались раздобыть себе русские имена, а она поменяла Сашу на Сару. Правда, это библейское имя.
Он неожиданно перестал смеяться и серьезно, и даже как-то торжественно сказал:
– Так звали мою мать.
Потом уже обычным тоном добавил:
– В общем, все равно получилось по обычаю.
И поймав удивленный взгляд Олега, объяснил:
– У нас, у евреев, принято называть детей в честь мертвых. В честь живых нельзя, это плохая примета, а мертвых нужно почтить обязательно. Так что теперь у нас в роду снова есть Сара Шполянская.
– А вот внука моего или внучку будут звать в честь младшего, Мишеньки, только уже на иврите, мальчик будет Михаэль, девочка – Михаль. Правда жена говорит, что дочка всех женихов разгоняет. Уж очень у нее характер независимый. После университета собирается еще в армию идти, в боевые части, чтобы автомат дали. Я когда навещал их, пытался отговорить ее, и знаешь, что она мне сказала: «Тебе этого не понять. Мы, евреи, должны защищать нашу страну»
Он снова тихонько засмеялся.
– Ну, пусть немножко позащищает, а потом, я надеюсь, все-таки образумится, выйдет замуж. Должен же найтись такой, что сможет ее к рукам прибрать. Мы с матерью уже давно утратили на нее всякое влияние.
Он еще что-то говорил о своей дочке, но Олег слушал невнимательно. Он думал о том, что этот человек столько лет был один. Теперь Олег стал понимать, что такое одиночество. И как же он жил после того, как снова потерял семью. И похоронил жену и двух маленьких сыновей. Потом он вспомнил о своих родителях, и сердце у него заныло. Он не звонил им с тех пор, как началась вся эта история. Они, наверное, волнуются, пытаются дозвониться до него, а телефон выключен. Надо бы им позвонить, но неудобно звонить из чужого телефона. Да и что им сказать? Говорить фальшиво бодрым голосом, что все хорошо, когда все так плохо, что дальше некуда. Ладно, может, завтра Аркадий Семенович узнает что-нибудь, тогда и позвоню.
