Эрик Сигал - Исцеляющая любовь
— Считай, что так полагается. Это своеобразная плата, которую я должна заплатить.
— А я, значит, тоже! И ты считаешь возможным при таком образе жизни поддерживать нормальные отношения?
Она вздохнула:
— Палмер, на данный момент меня волнует лишь соотношение между химическими соединениями, черепными нервами и гистологическими слайдами. Я теперь не человек, я — робот, изучающий человеческий организм.
— Ну, если тебе это так противно, почему ты не бросишь?
— Палмер, я никогда не говорила, что мне это противно.
Хотя наукой неопровержимо доказано, что человек не может без сна сохранять ясность рассудка, обезумевшие студенты-медики полностью игнорировали этот факт. Конечно, помогал кофеин, и многие мерили ночи количеством выпитых пластиковых стаканчиков кофе.
Некоторые могли себе даже позволить такую роскошь, как новейшие фармацевтические препараты. Если, на свое счастье, они были знакомы с кем-нибудь из старшекурсников, а еще лучше — из интернов, то получали возможность раздобыть «взбадривающие» таблетки для стимулирования нервной системы и борьбы со сном. Слишком погруженные в учебные материалы, они не удосуживались прочесть еще один короткий текст — листовку-вкладыш к препарату. Даже такая дотошная барышня, как Элисон Редмонд, игнорировала вопрос безопасности таблеток, которые, как ей казалось, помогают сохранять ей полную ясность мысли.
У Барни Ливингстона был свой метод. Чтобы сбросить сонливость, он время от времени делал несколько отжиманий, после чего принимал холодный душ. Все смотрели на него как на безумца — все, кроме Беннета, которого он убедил следовать своему примеру.
Лора предпочитала колу и всякий раз, направляясь в комнату Барни, заполняла ею из автомата большой термос. По коридорам безостановочно шастали студенты, отчаянно стараясь втиснуть необъятную информацию в свои измученные мозги.
И только Хэнк Дуайер не ощущал этого нечеловеческого прессинга. В то время как его однокашники жили словно в аду, ему казалось, будто душа его очистилась и вот-вот покинет это чистилище, устремившись в рай, в объятия Черил.
В три часа утра в день «Первого суда инквизиции» (анатомии) Лора с Барни решили сделать пятиминутный перерыв. Они открыли окно, чтобы бодрящий воздух не дал им уснуть, а затем распахнули и дверь, устроив сквозняк. Привидения в коридоре не обратили на них никакого внимания и продолжали как заведенные шагать, бубнить, запоминать. Шагать, бубнить, запоминать.
— Я это уже где-то видел, — хрипло произнес Барни. — Именно так ведут себя в психушке.
Ни он, ни она не засмеялись. Они были слишком поглощены заучиванием начала, прикрепления и иннервации луковично-кавернозной мышцы.
Сам экзамен оказался намного легче, чем они ожидали. После него первокурсники нашли в себе силы только перехватить чего-нибудь в буфете, вернуться к себе и забыться глубоким сном без сновидений. Наутро они, как роботы, снова брели к экзаменационной аудитории и сдавали следующий экзамен, причем от вопросов им было так тошно, что они буквально выплескивали ответы.
Наконец, всего за четыре дня до Рождества, пытка закончилась. Как и обещала, Лора провела эти дни у Палмера на Бикон-хилл. Она не вполне понимала, какая ему радость лицезреть ее спящей по восемнадцать часов в сутки, но он, казалось, был счастлив уже тем, что она рядом, пусть даже в состоянии анабиоза.
Вечером, когда они сдали последний экзамен, Беннет пришел к Барни попрощаться.
— Веселых тебе каникул, Ландсманн! — пожелал Барни. — Полагаю, у тебя на каждый из двенадцати вечеров припасена новая кливлендская красотка!
— Вообще-то я не домой еду. Две недели буду кататься с родителями в горах.
— На горных лыжах?
Беннет кивнул:
— Но самое приятное бывает после лыж.
— И где ты планируешь ставить свои рекорды?
— В Монтане.
— Далековато…
— Ну, я же вообще парень с размахом!
Однако самые дерзкие планы были у Питера Уаймана. Он оставался в Бостоне, чтобы заняться лабораторными исследованиями не с кем иным, как с профессором Майклом Пфайфером.
Двадцать третьего декабря в семь часов вечера Палмер отвез Лору в аэропорт Логан, где ее дожидался Барни, чтобы лететь рейсом «Истерн эйрлайнс» в Нью-Йорк.
Палмер нежно обнял ее и, попросив приехать заблаговременно, чтобы они не опоздали в клуб на встречу Нового года, отправился на лыжные трассы Вермонта, где, как он сказал Лоре, будет бороться с тоской, тренируясь до изнеможения.
Перед самой посадкой, оставив Лору в очереди, сплошь состоящей из студентов, Барни извинился и побежал к газетному киоску купить «Спорте иллюстрейтед».
Обратно он брел в состоянии некоторого потрясения. Только Лорин голос вывел его из задумчивости:
— Пошевеливайся, Ливингстон! Мы опоздаем на самолет!
Последние пятьдесят метров он преодолел бегом и поспел как раз вовремя, чтобы подать билеты на регистрацию.
— Что с тобой? — спросила она, протискиваясь в битком набитый салон.
— Ничего, ничего. Я что-то не в форме, только и всего.
Они отыскали два места в последнем ряду с правой стороны, втиснулись в кресла и стали пристегиваться. Барни подавленно молчал, уставившись на лысину сидящего впереди мужчины.
— Ливингстон! — заподозрила неладное Лора, — У тебя такой вид, словно ты увидел призрак.
— В каком-то смысле так и есть.
— Барн, что все-таки случилось?
Он в полном оцепенении помотал головой.
— Подхожу я к газетному киоску и вижу Беннета. Он стоял в очереди на посадку.
— И что?
— К стойке первого класса!
— Эка новость! Известно, что деньги у него водятся. Это же по его одежке видно! Что в этом такого?
— Да, но он мне говорил, что едет на горный курорт в Монтану. А на самом деле… Лора, он садился на рейс «Свиссэйр» до Цюриха! Ты не находишь это несколько странным?
— Нет, ответила она. — Я нахожу это чрезвычайно странным.
13
Стюардесса «Свиссэйр» предложила пассажирам первого класса шампанское и закуски. Беннет Ландсманн выбрал икру, но от спиртного вежливо отказался.
— Danke, ich werde vielleicht später mit dem Abendessen ‘was trinken[21].
— Вы очень хорошо говорите по-немецки! — оживилась седая дама, сидящая в соседнем кресле. — Откуда вы?
— Из экзотического города Кливленда, штат Огайо, мэм.
— Но родились вы, по всей видимости, не там? — с удивлением продолжила она расспросы.
— Да, первые десять лет своей жизни я провел в небольшом городке Миллерсбурге, в Джорджии.
— А в Цюрих вы в отпуск?
— Не совсем. Я еду с родителями в Кран-Монтану кататься на лыжах.
— В Вале? О, это дивное место!
— Я и сам жду не дождусь.
Он закрыл глаза и продолжил мысленный диалог сам с собой. «Катаюсь-то я в Европе, но это не значит, что я немец! Я даже не Беннет Ландсманн. То есть родился я с другим именем…»
Был апрель 1945 года. Союзные силы форсировали Рейн и теперь продвигались к самому сердцу Германии. Красная армия стояла на окраинах Вены, и сомнений в скорой капитуляции нацистов уже не было.
Четвертого апреля полностью укомплектованный чернокожими 386-й танковый батальон Третьей армии Паттона под командованием подполковника Авраама Линкольна Беннета вошел в мирную деревню Ордруф.
На окраине живописной немецкой деревушки они обнаружили покинутый нацистами трудовой лагерь. Повсюду громоздились изуродованные тела замученных людей. Трупы разлагались, источая страшную вонь, несметное количество вшей покрывало их сплошной коркой.
Люди подполковника Беннета оказались в числе первых чернокожих солдат, которым довелось исполнять воинский долг в Европе. В июне предыдущего года союзное командование перебросило их в Нормандию как пополнение для отражения массированного наступления противника в Арденнах. На их долю выпало тяжкое сражение в окутанной туманом долине реки Мёзе. И в качестве «вознаграждения» за проявленную доблесть они были направлены в Третью армию Джорджа Паттона, в составе которой, сражаясь за каждую пядь мерзлой земли, осуществили прорыв «линии Зигфрида» и вступили на территорию Германии.
На их глазах ранили и убивали близких друзей. Они закалились и ожесточились. Но сейчас даже самые сильные были не в силах справиться с охватившим их омерзением. Некоторые не могли удержать рвоты. Запах смерти и разложения, казалось, проникал в самые легкие.
Потрясенный и растерянный, подполковник Беннет приказал штабному фотографу запечатлеть это отвратительное зрелище. Он намеревался отослать фотографии генералу Эйзенхауэру, чтобы старик Айк своими глазами увидел все эти ужасы.
Пока высокий, крепко сбитый командир батальона осматривал свидетельства нацистских преступлений, к нему неуверенно подошел с докладом один из лейтенантов:
