Патриция Хайсмит - Незнакомцы в поезде
Он шлепал по мокрой и грязной дороге. Перед ним пробежала девушка, за ней захлопнулась дверь, и этот звук прозвучал мирно и знакомо. Вот фонарный столб, помеченный на всех планах Бруно, и одинокое дерево, а дальше влево темнота и деревья. Вокруг лампы висел маслянистый желто-голубой ореол. К нему медленно приближался автомобиль, свет его фар прыгал на неровностях дороги. Автомобиль поравнялся с ним и поехал дальше.
Назначенный пункт появился перед ним внезапно, словно перед ним поднялся занавес и открыл ему сцену, которая была ему хорошо знакома: белая длинная оштукатуренная стена семи футов в высоту, на фоне которой там и тут чернеют тени свисающих через нее вишневых деревьев, а далее торчит треугольник крыши дома. "Собачьего дома". Гай пересек улицу. До него донесся шум медленных шагов. Он переждал в тени стены, пока фигура не появилась. Это был полисмен. Руки и дубинку он держал за спиной. Гай не почувствовал никакой тревоги. Во всяком случае меньшую, подумал он, чем если бы этот человек был не полицейским. Когда полицейский удалился, Гай прошел еще пятнадцать шагов вдоль стены, подпрыгнул и ухватился за карниз наверху, затем вскарабкался на стену. Почти прямо внизу он увидел бледный силуэт ящика для молочных бутылок: Бруно сказал ему, что это он поставил его к стене. Гай пригнулся, стараясь через ветви вишневых деревьев разглядеть дом. Ему удалось увидеть два из пяти больших окон первого этажа и прямоугольник плавательного бассейна, тянущегося от дома в его сторону. Света не было. Гай спрыгнул.
Теперь ему стало видно шесть ступенек черного хода — их боковые стороны были выкрашены в белый цвет — и неясную пелену крон "собачьего дерева" вокруг всего дома. Как ему и раньше показалось из рисунков Бруно, дом был слишком мал для того, чтобы иметь десять двойных скатов, сделанных, очевидно, потому, что клиенту нравились такие крыши, вот и всё. Он прошел вдоль внутренней стороны стены, пока в испуге не остановился от треска ветки, на которую наступил. "Срежь угол лужайки", — инструктировал Бруно. Вот почему тут хрустнувшая ветка.
Когда он двинулся к дому, шляпа зацепилась за ветку и упала. Он запихнул ее на груди в пальто, после чего опустил руку в карман, где лежал ключ. Когда он успел надеть перчатки? Он задержал дыхание и легкой трусцой направился через лужайку, легкий и проворный, как кошка. "Я уже проделывал это сотни раз, — думал он, — и этот раз — один из сотен". На краю газона он задержался и взглянул на хорошо знакомый гараж, к которому сворачивала дорожка гравия, потом поднялся на шесть ступенек к черному ходу. Тяжелая дверь открылась бесшумно, и он взялся за ручку второй двери. Но другая дверь с йельским замком сразу не поддалась, и Гая охватило подобие растерянности, но тут он приложил усилие побольше и дверь поддалась. С левой стороны он услышал тиканье часов на кухонном столе. Он знал, что там стол, хотя видел только тьму и менее темные очертания предметов — белую большую печь, стол прислуги и кресло по левую сторону, шкафы. Он двинулся по диагонали к лестнице и стал подниматься, отсчитывая ступеньки. "Я предпочел бы, чтобы ты воспользовался главной лестницей, но она вся страшно скрипит". Он шел медленно, тело его было предельно напряжено. Он водил глазами, обходил кадки с растениями, которых в действительности не видел. Внезапная мысль о том, что он похож на больного сомнамбулизмом, зародила в нем панику.
"Вначале двенадцать ступенек, перешагнуть седьмую. Потом, после поворота, два маленьких лестничных марша… Четвертую ступеньку перешагнуть, потом третью… Наверху сделать широкий шаг… Помнить, что двигаться надо в рваном ритме…". Он перешагнул четвертую ступеньку на первом маленьком марше. На повороте перед последним маршем имелось круглое окно, Гай это помнил по бумагам: "Дом строился под привычки тех, кто там собирался жить… Будет ли ребенок останавливаться у круглого окна, прежде чем пройти пятнадцать ступенек в свою комнату?". В десяти футах впереди слева была комната дворецкого. "Это ближайшая комната, где кто-то есть", вспомнил Гай наставления Бруно, проходя мимо темной колонны у двери.
Пол тихо и жалобно застонал под ногой Гая, и он проворно убрал ногу, затем выждал и обогнул опасную точку. Его рука деликатно коснулась ручки двери холла. Когда он отворял дверь, тиканье часов на площадке парадной лестницы стало раздаваться сильнее, и Гай в течение нескольких секунд, не зная зачем, прислушивался к этому звуку. Он услышал вздох.
Вздох на парадной лестнице!
Это шумно заработали часы, отбивая время. Ручка двери слегка загремела, и Гай сжал ее с такой силой, что, казалось, мог раздавить. Три удара, четыре. Закрыть дверь, пока дворецкий не услышал! Поэтому Бруно сказал, что между 11 часами и полуночью? Черт, чего он не взял "люгер"? Гай с еле слышным стуком закрыл дверь. Он взмок, жар из-под воротника пальто поднимался в лицо. Тем временем бой часов продолжался. Наконец прозвучал последний удар.
Гай прислушался. Ничего, кроме глухого тик-так. Он открыл дверь и вошел в главный холл. "Дверь отца прямо справа". Он опять на верном пути. Наверняка он уже бывал здесь, в пустом холле с серым ковром и кремовыми стенами, мраморным столиком сразу возле лестницы. Холл отличался особым запахом, и даже этот запах был ему знаком. Вдруг застучало в висках от мысли, что отец Бруно стоит за дверью, затаив дыхание, как это делает сам Гай. Но Гай так долго сдерживает дыхание, что старший Бруно умер бы за это время, если бы делал то же самое. Ерунда, конечно. Открывай дверь!
Левой рукой Гай взялся за ручку двери, а правая рука сама опустилась в карман за револьвером. Он вел себя сейчас, как машина, не ощущая опасности, не опасаясь за свою уязвимость. Он был здесь до этого много-много раз, он убивал его много раз, и это только один из многих раз. Он всмотрелся в щелочку едва приоткрытой двери, чувствуя простор по ту сторону двери и дожидаясь, пока пройдет ощущение головокружения. А если, войдя в комнату, он ничего не увидит? А если тот первым увидит его? "Ночник у входа чуть-чуть освещает комнату", но ведь кровать находится в противоположном углу. Он приоткрыл дверь пошире, прислушался и излишне торопливо вступил в комнату. В комнате стояла тишина, кровать выглядела темным пятном в дальнем углу со сравнительно светлым пятном в изголовье. Гай закрыл дверь ("сквозняк может захлопнуть дверь"), потом обратил всё свое внимание на дальний угол.
Револьвер был уже в руке и нацелен на кровать, казавшуюся, впрочем, пустой, как он ни приглядывался.
Гай взглянул на окно над правым плечом. Окно было приоткрыто на длину ладони, а Бруно уверял, что оно будет открыто нараспашку. А, это из-за промозглой погоды. Он еще внимательнее вгляделся в кровать, и у него мурашки поползли по коже, когда увидел очертания головы возле самой стены щекой на подушке, отвернувшись, словно демонстрируя тем самым пренебрежение к нему. Лицо было темнее волос, которые смешались в темноте по цвету с подушкой. Револьвер был нацелен в голову.
Другой бы выстрелил в грудь. Как бы подчиняясь мысли, револьвер прицелился в грудь. Гай крадучись подступил поближе к кровати и снова взглянул на окно, оказавшееся позади него. Шума дыхания не было слышно. Казалось, что человек не подает признаков жизни. Именно в таком духе говорил он сам себе: мол, это всего-навсего цель. А поскольку он не знаком с объектом, то получается убийство как на войне. Ну?
— Ха-ха-ха! — раздалось за окном.
Гай вздрогнул, и револьвер вздрогнул.
Смех, девичий смех, доносился издалека. Издалека, но отчетливо, как выстрел. Гай облизал губы. Живость этого смеха словно смела всё с этой мрачной сцены, ничего не оставив на своем месте. И вот снова этот вакуум заполняется им, стоящим с револьвером в руке и готовящимся убить. Все эти ощущения пролетели за время между двумя ударами сердца. Жизнь. По улице гуляет молодая девушка. С молодым человеком, может быть. И человек, спящий в кровати, живой. Нет, не надо думать! Ты делаешь это ради Энн, помни! Ради Энн и себя! Это вроде убийства на войне, это вроде убийства…
Он нажал на спусковой крючок. Получился просто щелчок. Он снова нажал — и снова щелчок. Да это просто представление!
Сплошной трюк, ничего на самом деле и нет! И он, стоящий здесь, тоже нереальность! Он снова нажал на спусковой крючок.
Комната наполнилась грохотом. Его пальцы оцепенели от страха. Грохот повторился, будто взорвалась оболочка мира.
— Кх, — послышалось с кровати, при этом человек стал оборачиваться лицом кверху, обозначились линии головы и плеч.
В следующий миг Гай уже падал на крышу крыльца, словно проснувшись от долгого кошмара. Его рука случайно нашла деревянный брус перекрытия, уцепилась, притормозила дальнейшее падение. Он приземлился на руки и колени. Под ним оказались ступени крыльца. Гай вскочил, спрыгнул со ступеней, побежал вдоль стены дома, затем срезал угол лужайки по направлению к ящику из-под молока. Мокрая земля, казалось ему, хватала его за подошвы, и он отчаянно размахивал руками, стараясь ускорить бег. Вот она какая — жизнь. Жизнь — это не смех, который он слышал там наверху. Это ночной кошмар, вызывающий оцепенение и неспособность вырваться из него.
