Маргарита Симоньян - В Москву!
С мая по самый сентябрь нормальному человеку нужно жить в Москве. Но все остальное время здесь жить нельзя. Здесь можно только зарабатывать деньги и страдать. Как так получилось, сколько в этом трагедии, нелепости и бессилия, что наша Родина, ширясь до нынешних своих умопомрачительных границ, сдвигала столицы все севернее и прирастала территориями одна кошмарнее другой?! Чем было плохо в Киеве? Зачем вот это началось — Новгород, Москва? А Петр — зачем он построил Питер там, где он его построил? Державе нужно было море — так разве не нашлось нормальных морей? Черное, например. Только на секунду представить, что столица России — у Черного моря… В Туапсе…
Или — страшно сказать! — в Сухуми.
И там, в сердце нашей Родины, городе-герое Сухуми, все то же самое: широченные проспекты, на проспектах немытые бентли, гастарбайтеры в туфлях с длинными носами, Третьяковка, казино Шангри-ла. Якитории с очередью в пол-улицы, жадные менты, таджики в оранжевом, фитнесы, бутики, газета Сухуми Таймз. Сладкая вероятность увидеть на улице Пугачеву с собачкой, иметь десять процентов скидку в Азбуке и пятнадцать — в Боско, стать геем или супермоделью. Или несогласным, или писателем. Или самое вожделенное — забеременеть от миллионера…
Все вокруг пьют свежевыжатый сок и зеленый чай, едят моцареллу с помидорами и «Цезарь» с креветками. Дамы с полувзгляда понимают, какого сезона на прохожем Бриони. Прохожий с полувзгляда понимает, в какой стране даме накачали губы. Именно в Сухуми первыми начинают говорить «как бы», «на самом деле», «нереально», «как-то так». А вся страна еще годы повторяет вслед за столицей: «каа-ак бы», «нереа-а-ально».
Коренные сухумцы в душе презирают приезжих, но сдают им свои квартиры в центре и спиваются на эти деньги к сорока.
Все как у нас, только весной не появляются на проезжей части беспризорники с подснежниками. Откуда в Сухуми подснежники — там же нет снега!
На одну секунду представить столицу такую же, как Москва, но без этого непроходимого неба, без этих убийственных шести месяцев, когда перестаешь верить в то, что солнце вообще существует, что ты когда-то давно сам его видел своими глазами, а не просто читал о нем в детских книжках.
В январе — плюс пятнадцать. Плюс пятнадцать — в январе!
Солнышко играет в стеклопакетах только что отстроенного Сухуми-сити, светится башня Конфедерация, лучик пробивается сквозь ветки хурмы, чтобы погладить ковровые дорожки перед бутиком Луи Вюиттон. На Кутузовском сияют магнолии, на Красной площади под Рождество шелестят фонтаны.
Гуляй себе в свитерочке, кушай мандарины.
Если бы сердце нашей Родины находилось южнее, были бы мы, как народ, спокойнее, беззаботнее, терпимее к людям и к жизни? Радостнее? Может, меньше бы пили и меньше бы вешались по утрам втихаря, цепляя веревки на крюки в потолках наших темных квартир?
Была бы у нас какая-нибудь легкая национальная идея? Какиенибудь великодушные, но не обременительные нацпроекты? Чтонибудь вроде — каждый столичный житель должен вырастить у себя на даче фейхоа и отправить его плоды обделенным детям снежной московской провинции.
Вообще было бы у нас больше счастья, если бы мы развивались на юг, а не на север?
Никогда мы этого не узнаем. Судьба жестока: наша столица — Москва. Город, замученный грязью своих февралей. А в Сухуми мы будем просто иногда ездить искупаться и пожрать. И понять, что мы из-за Петра потеряли.
Так думал молодой повеса, сидя в своем кабинете с видом на Красную площадь в ожидании бизнес-партнера. В окно он с унынием наблюдал, как на площадь наваливалась зима. Вчера еще шелестело последними клумбами лето, а сегодня с утра брусчатка на площади, дождь и деревья превратились в холодную темную сталь. Небо залило цветом мокрый асфальт, и Борис знал, что теперь до апреля не стоило ждать от него ничего хорошего.
«Надо подумать о чем-то приятном», — подумал Борис и подумал о Норе.
С тех пор, как они расстались, прошло два или три месяца. Или, может, четыре. Все это время Борис прокручивал Нору в памяти, как плеер любимую песню, — по двадцать раз до конца и снова сначала, и от этого кровь веселее неслась по его артериям.
Каждый раз, вспоминая картинки, от которых расслаблялись и плавились мышцы, вспоминая неровный загар на груди, длинную ногу, перехваченную его рукой у лодыжки, ладонь, зажавшую край одеяла, пугливые ягодицы и две ямки прямо над ними у позвоночника, Борис спохватывался и говорил себе что-то вроде: «Парень, тебе что, пятнадцать лет? Сколько можно вспоминать одну и ту же телку?»
А на следующий день опять, как будто щелкая пультом, вызывал эти кадры из памяти; открывая с утра Коммерсант, ругая директоров своих строек, залезая на вялую Алину, вдруг нажимал в уме на красную кнопку пульта, выключал Коммерсант, Алину, директора, а вместо них на полную громкость врубал порноканал, где во всех эпизодах в главной роли была гладкая на ощупь студентка с длинными волосами, орущая под ним так вдохновенно, как будто ее ктото режет.
Несколько раз за эти два, или три, или четыре месяца Борис вызвонил кого-то из старых подружек, переспал с двумя или тремя без особенного энтузиазма. Не прошло. Переспал с парой новых. Не понравилось.
Тогда он взял телефон и набрал Норин номер.
Пока шли гудки, в груди дважды полыхнуло холодком ментоловой жвачки. От Нориного «але» холодок внутри вдруг резко стукнул по ребрам, потом в диафрагму и прыгнул к лицу, сковав на секунду голосовые связки. «Ничего себе! — подумал Борис. — Давно со мной такого не было. Наверное, это кризис среднего возраста у меня».
— О Господи, я думала, ты никогда не позвонишь, — сказала Нора без здравствуй.
— Я тоже так думал.
— Тогда почему позвонил?
— Хотел еще раз услышать, как ты кричишь, — честно ответил Борис.
— Так приезжай, — сказала Нора. — Покричу.
— А ты что, бегала только что? У тебя голос такой — неустойчивый, — сказал Борис.
— Это от того, что я рада тебя слышать, — честно ответила Нора.
— Отлично. Значит, завтра ты едешь в Москву.
— Я не могу, меня с работы не отпустят.
— Я тебе нашел другую работу.
— Ты мне нашел работу? С какой стати?
— Да вот чего-то подумал, что у меня все есть, а тебя нет. А для полного счастья хочется еще и тебя. И я решил, что вполне могу себе тебя позволить.
— Ты все-таки редкий мерзавец.
— Какой же я мерзавец? Я Санта-Клаус самый настоящий! Сбываю мечты! Ты же хотела в Москву?
— Я хотела, — сказала Нора. — Но я не хотела так.
— Или так, или никак. По-другому в Москве не бывает, — быстро ответил Борис.
— Ладно, ко мне человек подошел уже. Пока, — сказал он и положил трубку.
Нора, не двигаясь, с минуту держала в руке телефон, потом встала со ступенек, на которых сидела, сунула телефон в карман джинсов, потушила сигарету, прикрыла окурок кленовым листом и вернулась в малиновую комнату. Она посмотрела на Марусю так, как будто видела ее первый раз, и сказала:
— Я же тебе говорила, что я уеду в Москву?
— Раз двести, — лениво ответила Маруся.
— Ну вот. Кажется, я уезжаю завтра, — выдохнула Нора с облегчением.
* * *
В грязном зале старого московского аэропорта гудело и галдело. Громче всего кричали таксисты. Из-за них не было слышно объявлений о том, что услугами частных таксистов пользоваться небезопасно.
— Ах ты, сука, ты что же здесь делаешь, мать твою за ногу? — орал плотный таксист с рыхлым красным лицом, обращаясь к другому — кавказцу. — Вам же, сукам, свою неделю дали!
На рынке аэропортовских такси предложение стабильно превышало спрос, и таксисты придумывали разные схемы организации своего труда, чтобы всем доставалось по чуть-чуть. Кавказец это правило нарушил и вышел работать не в свою неделю.
— Черти гребаные, мало вас режут в метро, — кричал краснолицый.
— Ты на себя посмотри, командир мне тут нашелся! В Афгане тебя недобили! — орал кавказец.
Они ругались так громко, что на них одновременно обернулись и встречающие, и прибывающие. В том числе высокая девушка с темными кудрями и мужчина с табличкой «сбываю мечты» в руках.
Эти двое обернулись — и увидели друг друга. И вдруг исчезли таксисты, распахнулись грязные стены, открылось широкое небо, и на нем заездили звезды, и куда-то потек потолок.
Борис в последнюю секунду успел утопить собственный тормоз в собственный пол, и со скрежетом остановил себя в сантиметре от того, чтобы подхватить Нору на руки. Нора притормозила в сантиметре от того, чтобы броситься ему на шею. Оба сглотнули слюну.
— Привет, красавица, — сказал Борис вполне себе будничным голосом, — что так долго не выходила?
— Привет, — ответила Нора, улыбнулась табличке «сбываю мечты» и чмокнула Бориса в щеку. — Нас через паспортный контроль провели, как будто мы из-за границы прилетели. Только не пограничники проверяли, а менты.
