Владимир Нестеренко - Огненное погребение
– В смысле – «не везде»?
– Там есть святые вещи, места какие-то, неевреям заходить нельзя.
– А если в шапочке?
– И в кипе нельзя.
– Что в мешке?
– Продукты. Гуманитарка, консервы. Батьке завезем – подарок от фирмы.
– Батько жидов ненавидит.
– Евреи разные бывают. Бывают евреи хуевые, как и в каждом народе, – Жираф начал назидательным тоном, я удивился. – А бывают хорошие, с деньгами, – тут он не удержался и засмеялся, – и особенно из этой синагоги!
На стрелке Батько вывернул мешок на стол, взял себе пару банок персикового компота, остальные харчи разобрали мы. В коробке из-под мацы я потом долго держал деньги – на фарт.
Прошло десять лет. Синагога никому не платит, Жираф в Америке, Батьку убили.
Последний раз Жираф звонил пару лет назад, когда малолетки после футбола выбили окна в синагоге и дали раввину пизды. И еще забрали у раввина волшебную шляпу.
– Там у вас погромы были?
– Не, хуйня, – я кратко пересказал ему события.
– Знаешь, что? – Жираф засмеялся. – Когда синагога платила нам, такой хуйни не было!
Иммунитет
«Лимо» рычала, как только может рычать убитая в говно желтая «шестерка с третьим», без глушителя. Точнее, он был, глушитель – но посекся, прогорел, проржавел, надо было менять, да руки не доходили. Были дела поважнее, по одному такому делу мы и ехали.
Морячок рулил, продираясь через пробку, а я сидел рядом, закрыв уши ладонями, обдумывал текст.
Очень важно с первых же слов показать свое отношение к клиенту, привлечь его внимание, а подробности уже потом, после того как до клиента дойдет весь ужас…
«Ты, гад, спрятаться хотел? Хуй получилось! Пиздец тебе!» – нет, не то, слишком сухо, мы же пока не под протокол. Блядский рев «третьего движка» мешал сосредоточиться, еще и окна открыты, иначе дым гонит в салон, как в «газенвагене».
Может, так: «Ну что, ты, петушара ебаный, крыса, перекрыться хотело? Хуй пролезло, блядина. Ебаться хочешь? Упала на пять костей!» Нет, так тоже не пойдет, много слэнга, а клиент несудимый, пока он там расшифрует, надо попроще.
Когда подъезжали к его «хрущевке», затерянной во дворах, «в жопе у Бога», как сказал кто-то в каком-то фильме, текст был готов.
«Ты, пидараст ебаный, не ждал? Становись раком, ебать будем!»
Вполне лаконично и со смыслом, никакого жаргона.
Эффективный такой креатив.
Тут как назло – какая-то старуха, с тележкой, «кравчучкой», вся в коричневом, выпирается на дорогу и пиздует не глядя. Тот черт на зеленом «Москвиче», наверное, принял ее за мешок с картошкой, за каким-то хуем перебирающимся из одного погреба в другой. Бабка перелетела через «Москвич» и приземлилась метрах в трех позади, сделав сальто в воздухе.
Вася из «Москвича» бросился ее поднимать, а ноги у нее уже гнулись во все стороны, как чулки со сбережениями.
Нехорошо, когда такая хуйня происходит перед работой, может не повезти.
Так и получилось.
Припарковав «лимо» в соседнем дворе, мы пошли пешочком, настроение уже так себе, смерть старухи немного расстроила, да и шум от глушителя заебал.
По дороге обсуждали детали.
– Ты уверен, что он дверь откроет?
– Откроет, а если нет – двери там деревянные, хата съемная, вылетят с двух ударов.
– Во, сучка жадная, пожлобился двери нормальные поставить, миллионер хуев.
Мы уже почти пришли, как Морячок неожиданно спросил:
– Слышь, а ты в курсе, что он пидарас?
– В курсе, конечно. А то какого б хуя мы тут делали? Друзей своих швырнул, спрятался, по долгам не кроится.
– Не, в смысле настоящий пидарас, голубой!
– Чего? В смысле – гомосексуалист? Ты прикалываешься?
– Да какой прикол, я ж его вычислял месяц, он и брат его, два кабана бородатых, живут с какими-то обсосами малолетними, в жопу ебутся.
– Бляяяяя… – только и нашел я, что сказать.
Весь труд, весь креатив пошел покойным проебом. Теперь придется на месте импровизировать, да и вообще, стремновато как-то соваться в гнездо пидарасов. Не так я в детстве представлял свою взрослую жизнь.
Теперь придется просто, в двух словах, объяснить клиенту, что к чему, да и припугнуть на прощанье. Голимая профанация.
Зашли в хату – точно, две двуспальные кровати, два обсосика малолетних, брат с бородой…
Быстренько объяснив, что им надо делать, чтобы продолжать жить, мы с Морячком поспешили на выход. Вместо культурного разговора пришлось подпалить клиенту бороду зажигалкой, ну и Морячок дал по паре оплеух пидорчатам.
А попрощались вообще никак, дежурное прощание: «Смотри, отвечаешь, как всегда, дуплом своим грязным!» – звучало в таких обстоятельствах нелепо и беспомощно.
Ну кто же знал, что у него иммунитет.
Запакованный
Вадим Мартьянович был очень приятным человеком. Образованный, кандидат наук, воспитанный. Легко входил в контакт с людьми, вальяжный такой, бизнесмен. А потом взял и вскрыл себе вены на руках и ногах и нос разбил, поскользнулся в ванной, когда в ужасе из нее ломился. Он вскрылся в ванне с водой, хотел, как римский патриций, поплыть из ванны в Стикс. Римские были люди военные, крови не боялись, а Мартьяныч был комбинатор. За свою недолгую жизнь он успел перекидать всех друзей и, что самое неприятное, – швырнуть меня. В принципе, не сильно он меня и убрал – на двадцатку баков всего, но это была последняя двадцатка.
Прибыл доктор Джамаль, хуй его знает, как там его звали на самом деле, но Джамаль ему подходило, он не задавал вопросов, носил бороду и был беглым зверьком, спасавшимся у нас от соотечественников. Доктор он был хороший, лечил огнестрельные и ножевые ранения, деньги любил.
Джамаль зашил Ваде вены, перевязал, взял деньги и исчез.
Я думаю, что если бы дать ему денег больше, он так же тихо перерезал бы Вадику горло.
Мартьяныч выздоравливал, розовел и думал, что все обойдется, – следил за новостями, один раз попытался ночью куда-то позвонить, но был равнодушно избит хмурым пацаном, проводящим сутки с ним, а сутки со своей женой, тещей и ребенком, все в одной комнате.
А потом повязки сняли, и Вадя стал как новенький – маленький, толстый, поросший черным мехом мужчина сорока пяти лет.
«Мохнатый комочек говна» – так его назвал бывший компаньон.
Я к тому времени сильно устал, ежедневно встречаясь с группами потерпевших и объясняя, что вначале он должен мне, а потом уже им. Но все было тихо, стрелки не перерастали в перестрелки, и даже наши братья из Ичкерии вели себя почти как люди – только верещали громче других.
Пора было съезжать с хаты, которую Вадя снимал, безбожно пыжа, и в которой пол был в кое-как замытых кровавых пятнах. Переехали ко мне.
Я собирался съезжать, не сошелся характером с хозяевами, искал себе другой дом, так что Вадя не помешал.
Дела шли плохо, из всего имущества у комбинатора осталась одежда, бритва и баночка лубриканта, купленного его холуями, когда у него еще были холуи, в секс-шопе. Лубрикант для ебли в жопу. Вадя ебал девушек в жопу и на этом не экономил. На подобные развлечения и ушли заемные средства. Ну, еще на хаты, машины, коньяк, деликатесы. На виагру. Мои двадцать штук ушли туда же, в девичьи очечки.
Лубрикант еще сыграет свою роль в деле, такой небольшой флакончик, сантиметра три в диаметре и в длину сантиметров восемь. Моя тогдашняя подружка, шершавая херсонская девушка, любительница анального секса и каламбуров, сказала о нем следующее:
– Им можно его же намазать и затусовать…
По мере выяснения обстановки я заметил, что Вадя выглядит все хуже и хуже. Сначала исчезли часы, потом свитер «Пол и Шарк», вместо него появилась байковая рубаха в клеточку, потом ботинки «Сержио Росси» превратились в китайские кроссовки «Abibas», правда, джинсы были Вадины – ну да куда ж они денутся, дикий размер, притом что штанины укорачивались при покупке сантиметров на десять. Ничего из его кишок мне не подходило, оставалось утешаться, что пацаны теперь будут выглядеть солиднее, не как раньше – сбор блатных и шайка нищих.
Времени было достаточно, разборки продолжались, возникали какие-то бредовые совместные проекты использования Вадиных талантов, а он тем временем сидел на хате, на вопросы отвечал односложно, плакал. Депрессия, блядь. Нужно было его как-то отвлечь от дурных мыслей.
Идея со свистом носилась в воздухе…
– Слышишь, ты, пидор, а хули ты так вольно живешь?
– Что? – глаза у Вади полезли на лоб, не от смысла вопроса, а от живодерского тона.
– Будем тебя пороть, ебуна!
– Как… пороть?
– Розгами, блядь! – я расхохотался как демон, в хорошем смысле этого слова.
Тут же все завертелось, поехали за розгами, стали обсуждать, как лучше пороть, движуха. Все устали от этих стрелок.
Толком никто ни хуя не знал – так, понаслышке, по старым фильмам, по садистским порнухам. Вспомнили, что розги размачивали в соленой воде, в хрестоматии школьной какие-то россказни, Чехов или кто там еще, Тургенев.
