Всеволод Бенигсен - ГенАцид
24
После беседы с Бузунько настроение у Антона стало хуже некуда. Дело было не в указе, и не в эксперименте, и даже не в Гришке. Антон чувствовал, что угодил в какую-то то ли колею, то ли паутину. Как будто все уже за него решено и ничего от него не зависит. И каждая мелочь, каждая случайная встреча, каждое брошенное слово становятся лишь очередным толчком по направлению к зияющей впереди пропасти. Откуда возникло это ощущение, он не мог понять. Обычно, когда у него было плохое настроение, он пытался проанализировать и найти первопричину. Иногда она оказывалась крохотной до нелепости — этакая микроскопическая заноза, которая скорее раздражает, нежели болит. Такая легко удалялась. Без хирургического вмешательства. Иногда причина крылась в вещах гораздо более эфемерных (неприятная встреча, нерешенная проблема, противное воспоминание) — с этим было чуть сложнее, но все равно, проанализировав, он чувствовал себя лучше. А сейчас… сейчас не было ничего, кроме исключительно паршивого настроения, и отсутствие видимой причины делало его еще более паршивым.
«Напиться, что ли? — подумал он, набирая в легкие сухой морозный воздух. — Нет, надо домой идти. Нинка ждет. Хотя… А почему бы и нет? Потому что нет, и все. А если чуть-чуть? Чисто за отъезд?»
Найдя достойную причину для короткой алкогольной паузы, он решил двинуть к Климову, но тут же вспомнил, что у Климова дома слишком много народа: Люба, Митя, еще, может, мать Любкина в гости зайдет. Тогда придется его приглашать к себе, а это уже вообще не то. Нет, надо к Зимину топать. У фельдшера никого, только дочка маленькая, да и та спит уже, наверное. Можно было бы пригласить Климова третьим, но в этот раз почему-то не хотелось. Хотелось какого-то простого человеческого разговора, а, как говорят англичане, двое — компания, трое — толпа. «Вот только толпы мне сейчас недоставало», — подумал Антон и направился к дому Зимина.
Фельдшер встретил его с молчаливым пониманием. Достал бутылку спирта — самогон он принципиально не употреблял, и всем прочим крепким напиткам предпочитал чистый спирт, который иногда просто разводил водой. Поставил два стакана и тарелку с холодной курицей. Они выпили. Антона слегка развезло, и он рассказал Зимину о своем паршивом настроении, предстоящем переезде и Серикове. Тему «эксперимента» он, как и обещал майору, опустил. Правда, упомянул участившиеся драки.
— Вот такие дела, Димитрий, — подытожил он и опрокинул вторую порцию спирта, не дождавшись Зимина.
— М-да, — проводил взглядом пахомовский стакан Зимин. — За Ущеры, не чокаясь, теперь, что ли?
Антон понял ошибку и, оценив юмор, кисло улыбнулся, а Зимин молча опрокинул свой стакан.
Затем выждал несколько секунд, пока жидкость бесповоротно окажется внутри его организма, и добавил:
— Досталось Большим Ущерам. А и поделом.
— В смысле? — не понял Антон.
— В смысле, что вся страна отдыхает, а большеущерцы в поте лица стихи учат и друг дружку морды бьют.
— Но так это… все ведь учат, — спросил Пахомов, почувствовав приближение чего-то нехорошего. — Правда, не все, может, морды бьют, — добавил он осторожно и пристально посмотрел Зимину в лицо.
Нехорошее сбылось быстрее, чем он думал.
— Да ты про что, Антон? Я про то, что мы одни во всей стране эту литературу хреначим. А я, впрочем, с самого начала и не учил. Вот еще глупости — будто мне заняться нечем.
— Как одни? Ты знал… знаешь? — поразился Антон. — Бу… бу… зунько?
— Да при чем тут Бузунько? Я сам сразу понял. Неделю назад позвонил знакомому в райбольницу, когда Серикова к нему направлял, так он мне сразу сказал, что у них ничего такого нет. Бузунько! Ха! Тоже мне, конспиратор хренов. А ты что, сразу не понял?
— Да нет, понял, — почему-то начал оправдываться Антон, как будто незнание ставило крест на его умственных способностях. — Просто не знал, что ты тоже знаешь.
— Я тебя умоляю. Это только наши быдломассы не поняли. Видать, даже на это ума не хватает.
— Скажешь тоже, — с укором произнес Антон. — Быдломассы. И это ты так про соседей своих?
— Про них самых. Братьев наших меньших.
— Не, ну откуда в тебе столько злобы? Ты ж, блин, клятву Гиппократа давал.
— Я давал клятву помогать людям, а не любить их. Да и вообще, Антон, ты клятву Гиппократа читал?
— Нет, — замотал головой Антон.
— А еще историк, — засмеялся Зимин. — Она, во-первых, уже давно заменена во всех странах на всякие «профессиональные кодексы» и «клятвы врача». А во-вторых, ты знаешь, что текст клятвы Гиппократа бесконечно редактировался? В одном из латинских вариантов было, например, обещание «не оказывать медицинскую помощь бесплатно». Как тебе такой вариант? А? Ха-ха. Да и потом, в самой клятве, в оригинале в смысле, были разные «несовременные» вещи, например, не помогать женщине, если она захочет аборт. Как тебе такое? Или, например, почитать научившего меня как своего родителя и даже делиться с ним моим достатком. Вот так. А меня учило столько народу, что.
— Ой, ну что ты прям завелся сразу? Я же так, для образности.
— Да я понял, Антон, — подобрел Зимин. — Я же тоже… для образности.
— Значит, не я один знаю про эксперимент, — облегченно вздохнул Пахомов. — Это радует. Слушай, так, может, и остальным сказать?
— Блин! Тебе только в народовольцы идти. Свет просвещения нести. Тоже мне, Данко большеущерского разлива. Да зачем им знать? Во-первых, они и без тебя узнают. Чуть позже. Во-вторых, им уже дали книги, а они что? А в-третьих… да ну их всех на хрен, давай лучше еще по одной! И они выпили еще по одной.
— Ты не обижайся, Антон. Я правда за все время здесь всякого насмотрелся. Накрывает какая-то тоска. Если б не дочка, я б спятил. Ей-богу. На прошлой неделе поехал я по вызову в одну семейку, так… Нет, всё. Даже рассказывать не хочу. Ты правильно делаешь, что сваливаешь, давно пора. Я тоже свалю. После тебя.
— К жене?
— Спятил? Нужна она мне больно. Как шалава последняя ребенка бросила, а я к ней поеду? Смеешься? Я даже не знаю, где она. За пять лет строчки не написала. Мне-то положить с прибором, но ведь Лерочка ждет. Точнее, ждала.
Зимин оскалился, выдохнул через сжатые зубы воздух и быстро опрокинул стакан.
— Теперь можно и не чокаясь, — сказал он, лениво закусив куском куриного крыла.
— С чего это?
— А я Лерочке сказал, что ее мать умерла.
— Да ты что, Дим, рехнулся?!
— Ага. Так и сказал. А то, знаешь, появится потом. Не, так не будет. Не звонила, не писала — всё. Мы тебя похоронили.
— Но ведь мать же!
— Слушай, Антон. Я тебя люблю, конечно. Может, даже никого не люблю так, как тебя. Но у тебя ж нет детей? Нет. Значит, ты меня не поймешь. И закроем эту тему. Давай лучше еще?
— Да нет, Дим, — зевнул Антон, — я, пожалуй, пас. Я с утра среди книг этих возился, еще надо дома собираться, Нинка звонила.
Антон решил не продолжать список, тем более что язык начал заплетаться, и только безнадежно махнул рукой.
— Понимаю, — кивнул Зимин. — Слыхал, завтра предварительный экзамен устраивают, балбесы?
— Не, не знал. Пойдешь?
— Вот еще. Мне одного собрания хватило.
Антон встал и понял, что явно переоценил свой вестибулярный аппарат, пока сидел за столом, — сейчас его неудержимо валило набок.
— Эк тебя! — засмеялся Зимин, подхватив Антона и выводя его в прихожую.
— Да, видать на пустой жел… желудок. Это у вас, у врачей, животы… луженые… а мы… слабая, то есть тонкая, короче… прослойка.
Зимин помог Антону одеться.
— Может, тебя проводить? Чего-то ты и вправду ослабел.
— Не, — замотал головой Пахомов. — Я сам. Да и идти-то тут.
— Ну смотри. Я предлагал.
— Предлагал, — засмеялся Антон, — говоришь так, как будто я на тебя в суд потом подам.
У самой двери он вдруг замер и спросил:
— Слушай, Дим, это у меня пьяный глюк или ты что-то сказал про Серикова, которого ты куда-то там направлял?
— Ну ты даешь. Только дошло, что ли? — заулыбался Зимин. — Было дело, говорил.
— А куда ты его нап… равлял?
— Да он кое-что проверить хотел.
— А по… конкретнее?
Зимин на секунду задумался, а затем посмотрел Антону прямо в глаза.
— Знаешь, Сериков мне не кум, не брат и не сват. Но ты, кажется, говорил что-то про клятву Гиппократа. Для образности. Так вот… будем считать, что я… для образности… не отвечу на твой вопрос. Не обидишься?
Антон икнул и замотал головой:
— Не-а, потому что я тебя как раз за это и ув… важаю.
— Ну вот, — усмехнулся Зимин. — Хотя, если честно, я немногим больше тебя знаю. Он просил направить его на спермограмму.
— На что? — приоткрыв один глаз, удивился Антон.
— На наличие возможности оплодотворения. Больше ничего не могу сказать. Всё?
— Всё, — кивнул Антон, не поняв ничего. — Тогда я пошёл.
