Джон Ирвинг - Покуда я тебя не обрету
Видимо, Алиса имела в виду, что Уильям редко играет свадебную музыку, но Элс и Саския настояли на проверке.
Алиса хотела пройти по Аудекерксплейн прежде, чем войти в церковь, они так и сделали. На улице и в самом деле оставалась одна-единственная проститутка, из молодых, по имени Маргрит; она стояла в дверях и слушала музыку.
– Джеки, что это ты не спишь в такой час? – спросила Маргрит.
– Да мы тут все не спим, такая наша судьба, – ответила Элс. Они вошли в Аудекерк. На скамье сидели две старые проститутки, одна из них, Гадкая Нанда, уже спала, другая, Злючка Анук, увидев Алису, отвернулась.
Они дошли до лестницы, ведущей к мануалу, но наверх пошли только Элс, Саския и Джек; Алиса осталась внизу.
– Он уже в Австралии или на пути туда, – упрямо сказала она. – Только подумайте, сколько там на корабле дамочек, то-то он повеселится!
Сначала они учуяли запах пудры и только потом увидели Франса Донкера, от неожиданности он перестал играть – что это вдруг Элс и Саския делают у него за спиной? Но тут он заметил Джека.
– А, понимаю, ты подумал, играет твой папа, – сказал Франс.
– Вот уж нет, – ответила Саския.
– Ты не говори, ты играй, – сказала Элс. Юный гений продолжил исполнять Баха, а визитеры отправились восвояси.
– Это малыш Донкер, не так ли? – спросила Алиса; получив в ответ три кивка, она продолжила: – Ну еще бы! Вот он-то играет как самый настоящий настройщик.
Фантазия соль мажор донимала их даже на самой Тромпеттерстеег, где все еще работали несколько проституток помоложе, и только в конце Синт-Анненстраат оставила в покое.
– Ты же не поедешь в Австралию, правда? – кажется, спросила Элс у Алисы.
– Нет, Австралия слишком далеко, для Джека это чересчур тяжелое путешествие, – вероятно, ответила Алиса.
– Верно, и не только для Джека, порой не выдерживают и люди постарше, – поддакнула Саския.
– Наверное, вы правы, – только и сказала Алиса. Она говорила очень тихо и неразборчиво, что было для нее необычно, да и на ее лице – Джек заметил это сразу, как проснулся в комнате у Саскии, – было какое-то необычное выражение, мечтательное, беззаботное. Джек потом решил, что все дело в самокрутках из марихуаны, ведь до Амстердама мама травой особенно не баловалась, а в ту субботу и наутро в воскресенье очень близко с ней подружилась.
Саския и Элс проводили их до отеля, но не потому, что считали опасным ходить ночью по кварталу, нет, – они не хотели бросать Алису одну на Якоба Бриля, они знали, что он тоже живет в «Краснапольски».
Женщины обняли и поцеловали Джека с мамой, пожелали им спокойной ночи и ушли, а те отправились спать. Впервые на памяти Джека мама пошла в душ первой. Что-то ее там очень развеселило, из ванной донесся ее смех.
– Почему ты смеешься?
– Кажется, я забыла свое белье у Элс!
Давать советы, оказывается, непростое занятие, забываешь про все остальное, решил Джек, – когда он вернулся из ванной, почистив зубы, мама уже спала. Джек выключил свет в спальне, но оставил в туалете, немного приоткрыв дверь, пусть будет такой импровизированный ночник. Насколько он помнил, мама впервые в жизни заснула раньше его. Он лег рядом, а мама даже во сне продолжала петь. Слава богу, подумал Джек, это уже не гимны. И еще она поет с шотландским акцентом, давненько я его не слышал, наверное, дело в марихуане, акцент у мамы появлялся, только если она была под кайфом или выпила лишнего.
Песню Джек не узнал, может, это старинная народная баллада, заученная мамой, когда она была еще девочкой, а может, что-то ее собственного сочинения, и стихи, и мелодия (скорее последнее). В самом деле, она же пела целый день, наверное, сочинила что-нибудь по дороге.
Вот что Алиса пела во сне:
Ни за что не стану шлюхой,
я ж не вовсе без ума,
знаю точно – хуже Доков
только Литская тюрьма.
Нет, нет, шлюхой я не стану,
это клятва вам моя,
никогда не быть мне в Доках,
на панель не выйду я.
Джек решил, что это колыбельная – мама всегда пела ему колыбельные, и пусть сегодня она заснула первой, все равно: не могла же она не спеть сыну песенку?
Джек помолился на ночь за них обоих – как обычно, с закрытыми глазами, но громче, чем обычно, ведь мама спала, так что ему пришлось отдуваться за двоих.
– День, что ты даровал нам, Господи, окончен. Спасибо тебе.
Они проспали до полудня, а там Джек спросил маму:
– А что такое шлюха?
– Ты где услышал это слово? Я его во сне сказала?
– Да, ты пела песенку, там было это слово.
– Шлюха – это вроде проститутки, она тоже дает мужчинам советы, Джеки.
– А что значит выходить на панель?
– Это тоже значит давать советы, Джек.
– Вот оно что.
Они шли рука в руке через квартал красных фонарей к Тату-Петеру, и мальчик снова спросил маму:
– А что это за Доки такие?
– Это место, где мне никогда не быть, – только и ответила мама, сколько он ни переспрашивал.
– А как Тату-Петер потерял ногу? – в сотый раз спросил Джек.
– Я же сказала тебе, спроси у него сам.
– Наверное, с велосипеда упал.
Было часа три пополудни, многие дамы уже вышли на панель давать советы. Все они здоровались с Алисой и Джеком, называли их по имени – даже старухи из района вокруг Аудекерк. Алиса специально прошла по Аудекерксплейн, мимо каждой двери и каждой витрины, словно Якоб Бриль, только медленнее. Никто не пропел им ни нотки гимна «Приди ко мне, дыхание Господне».
Они шли на Синт-Олофсстеег прощаться с Тату-Петером.
– Алиса, я всегда рад тебя видеть, если захочешь, приезжай снова ко мне работать, – сказал ей одноногий. – А ты, Джек, смотри не теряй ног, их у человека всего две! Ты уж мне поверь – передвигаться на двух ногах куда удобнее!
А потом они шли на Зеедейк прощаться с Тату-Тео и Робби де Витом. Робби захотел, чтобы Алиса сделала ему татуировку.
– Ладно, идет, только не очередное разбитое сердце, мне сердца уже осточертели, что целые, что разбитые.
Робби согласился на ее автограф у себя на правом плече; изящество букв произвело на Радемакера такое впечатление, что он не отстал от Алисы, пока она не вывела свою подпись и у него на теле – на левом предплечье. Радемакер сказал, что это место он берег для чего-нибудь особенного. Буквы шли от локтевого сгиба до запястья, а поскольку Тео носил часы, то отныне всякий раз, когда он смотрел, сколько времени, перед его глазами оказывалась «Дочурка Алиса».
– Ну, что скажешь, Джек, может, еще послушаем Дер Циммермана? – спросил Тео. Как всегда, «дер» вместо «ден», ведь Тео не знал немецкого – впрочем, Джек тоже, во всяком случае тогда.
Джек снял с полки какую-то пластинку Дилана и поставил ее. Робби де Вит сразу же стал подпевать, но Алиса не любила эту песню, так что пели только Боб да Робби, а Алиса работала.
– На рассвете встань и окно открой, – пели Боб и Робби. – Погляди мне вслед и помаши рукой. – В этот момент Алиса выводила букву «А». – Я ухожу, и пусть ты тому виной, – лезли в душу Боб и Робби, – я не в обиде, все путем.
Это была, конечно, полная чушь, и насчет обиды, и насчет «все путем», но Алиса не повела бровью и не сняла ногу с педали.
Элс проводила их в кассы порта, там царила полная неразбериха, без Элс они ни за что не смогли бы купить билеты. В результате они сначала должны были сесть на поезд до Роттердама, оттуда на корабль до Монреаля и только оттуда добраться до Торонто.
– Но почему Торонто? – спросила Алису Саския. – Канада же тебе чужая страна.
– Станет родной, что поделаешь, – ответила Алиса. – Я никогда не вернусь на солнечные берега речки Лит, ни за что, предлагайте мне хоть все виски Шотландии.
Она так и не объяснила почему. Наверное, слишком много призраков водится на берегу той речки.
– Кроме того, я нашла Джеку отличную школу, как раз для него, – услышал он слова мамы, обращенные к Элс и Саскии. А потом мама наклонилась к нему и шепнула на ухо: – Там девочки, а с девочками тебе будет хорошо.
Джек вздрогнул – мысль оказаться среди девочек школы Св. Хильды, особенно среди девочек постарше, не очень его обрадовала. И тогда он снова взял маму за руку – в последний раз по эту сторону Атлантики.
Часть вторая. Океан девиц
Глава 8. С девочками хорошо
Джеку казалось, что девочки в школе Св. Хильды, особенно те, что постарше, не очень-то довольны присутствием в школе мальчиков. Да, мальчики покидали их после четвертого класса, но все равно считалось, что они, даже самые маленькие, плохо влияют на девочек. А Эмма Оустлер добавляла:
– Особенно на тех, что постарше.
Эмма была как раз из тех, что постарше, и вид имела пугающий. Шестой класс – последний в начальной школе, и в обязанности шестиклассниц входило стоять у школьного входа на Россетер-роуд и открывать и закрывать дверцы машин, на которых в школу привозят малышей. Джек пошел в приготовительный класс осенью 1970 года; Эмма в тот год перешла в шестой, а школа Св. Хильды впервые открыла прием мальчиков. Стало быть, Джеку было пять, а Эмме – двенадцать (она пропустила год из-за каких-то проблем в семье). И в первый Джеков день в школе дверцу машины для него открыла как раз Эмма. Сие событие не прошло для Джека бесследно.
