Фредерик Бегбедер - "Windows on the World"
Я думал, что делать детей – лучший способ победить смерть. Ничего подобного. Можно умереть вместе с ними, и тогда никого из нас как будто и не было на свете.
9 час. 42 мин
Трудно представить себе более хрупкий город. Скопление такого количества людей на таком ограниченном пространстве делает его удобной мишенью для всякого рода разрушителей. Если вы хотите причинить максимум ущерба, приложив минимум усилий, то Нью-Йорк для вас – идеальная цель. Отныне его жители это знают: башни уязвимы, их город – потенциальная куча металлолома, монумент из стекла. Еще никогда за всю историю человечества такой могучий город не было так легко стереть с лица земли. И однако умные, понимающие люди продолжают там жить. Как в Сан-Франциско: они знают, что однажды очередное страшное землетрясение сметет их город в океан, но не бегут из него. Еще один поразительный американский феномен: и Нью-Йорк, и Сан-Франциско – мегаполисы с апокалиптической судьбой, но никто и не думает их покидать. Это противоречие – главное в характере ньюйоркца: сознание угрозы не мешает исступлению жизни, наоборот, только подстегивает его.
Беспамятные воспоминания об американской ночи моей молодости… Президентом был Рональд Рейган… каждый вечер перед нами вставал выбор… «Danceteria» с его пятью этажами… «Palladium» с его сортирами, где все стены расписаны граффити… «Webster Hall» с его очередью на вход… «Eria», где каждый месяц обновляют интерьер, с его манекенами в стеклянных кубах… «Nell's», похожий на большую квартиру… «Limelight», похожий на неоготический собор… «Club USA»… Много вы знаете наций, у которых бы ночной кабак носил название страны? Все эти заведения исчезли… Сгинули в тумане прошлого, в беспамятстве далеких празднеств… А теперь ничего не осталось… Веселье поутихло… Клиентов стало меньше… Клубы микроскопические, и все равно пусты… Все рестораны на одно лицо… Подвалы со свечами. Магия исчезла.
9.42 вечера. Я сижу в гостях у великого французского писателя, ему 80 лет и живет он в квартире, предоставленной Нью-Йоркским университетом. Его жена объясняет, что все садомазохистские клубы закрыты: нет больше ни «Vault», ни «Hellfire», ни «Nouvelle Justine». Сегодня вечером она идет на «Submit party», но взять меня с собой не может, вечеринка только для девочек. Я принес бутылку красного калифорнийского вина от Фрэнсиса Форда Копполы, но великий писатель ее даже не откупорил, он наливает мне стакан хереса, отдающего кленовым сиропом. Такое ощущение, будто пьешь блинчик; восхитительно. Мне бесконечно хорошо в гостях у этой свободной, счастливой четы, поженившейся в 1957 году. Великий писатель рассказывает, как встречался в «Ла Куполь» с Уильямом Берроузом. Жуткий тип, как все наркоманы.
– Он убил жену, – говорит он, глядя на свою собственную. – Но для этого повез ее в Мексику.
– Если ты повезешь меня в Мексику, я буду осторожна! – с улыбкой парирует она.
Я говорю, что в Сохо есть новый бар под названием «Naked Lunch».[105] Великий писатель шутит:
– Там что, надо завтракать в чем мать родила?
Здесь только что перевели его последний роман; назвав по-английски «Repetition», «Повторение». Потом великий писатель говорит, что меня вот-вот напечатают в Америке и мы отметим это событие, закатив обед с его другом Эдмундом Уайтом. Между моими корнями и мною намечается сближение. Я возвращаюсь в страну своей бабушки. Я не сумел избавиться от своего происхождения, своей истории, своей крови. Все-таки я не совсем гражданин мира, что-то держит меня здесь помимо моей воли.
– Зачем ехать в Нью-Йорк, чтобы писать об этом? – спрашивает великий писатель, поглаживая седую бороду. – Когда я пишу роман, действие которого происходит в Берлине, я не еду писать его в Берлин.
– Просто я пишу роман в старинном духе. Новизна – дело молодых, вроде вас!
Чуть позже, в «Thom's bar», согретый огнем камина и коктейлем «Маргарита», я думаю, что надо бы попросить мою невесту выйти за меня замуж, тогда у этой книги будет счастливый конец. Знаешь, мне бы хотелось, чтобы мы были свободны и прекрасны целых пятьдесят лет, как супруги Роб-Грийе.
9 час. 43 мин
Свет гаснет, потом зажигается снова. Лампочки начинают мигать, как в ночном баре. Потом настает непроглядный мрак. Дети отчаянно кричат в темноте. Мы в самом сердце ада. У меня больше нет выбора. Либо мы ждем, пока не подохнем здесь, либо спускаемся обратно в ресторан. Я размышляю недолго, слишком страшно сидеть на одном месте.
– Идемте, мои дорогие, спустимся обратно.
Они плачут все громче. Я сжимаю их руки, и мы встаем. Лурдес качает головой, она предпочитает остаться здесь. Мы долго обнимаем ее. Она откалывает свой значок «Windows on the World» и протягивает мне, на память.
– Мы еще встретимся, здесь или в ином мире.
– Ты благословен, Картью. С двумя такими ангелочками по бокам.
– Ты правда не хочешь спуститься?
– Молитесь за меня. Он откроет дверь, и я приду за вами. Ну, ступайте! Живо!
И мы покидаем ее, сидящую в темноте, прекрасную как мир.
Проходя по конторам «Windows on the World», я нахожу подключенный к Интернету ноутбук. Я пользуюсь случаем и на предельной скорости строчу e-mail Кэндейси, не перечитывая, не исправляя опечатки.
«Кэнди, ты меня обманула, потому чтоя кзался несерьезны. So what? Это свршенно неважно, твое тело немоя собственност. Нам прнадлежит толко наше одиночество, аты прервала мое своим весельем, свими розовыми губами, своим глдким лобком. Я боялся сказать „Я любл тебя“. Я полный идиот, что считал тбя чемто неважным. Я обнружил что помню только тебя. Кэнди постарайся меня простить. Я скоро здесь умру я скаждой мнутой слабе, ты можеш меня спасти, когда я думаюонас, я вижу что пытался быть кемто другим я играл рол, незнаю, чего я ждал оттебя, чтобы ты прикоснулсь ко мне, но ты меня спасла, ты слишко пздно вошла в мою жизнь, я уже все совершил, тебе не нашлос места каког ты заслуживала, не знаю с чегоначать но уменя есть оправдание просто мне конец. Не забывай Твой Карт».
Ну, в общем, я бы хотел написать что-то такое, если бы у меня было время. Письмо, которое она получила, было короче:
«I loved U. С. Y.».[106]
Я перешагиваю через кучу чистых CD на полу, этажерка сломалась и ножи для бумаги рассыпались по линолеуму.
9 час. 44 мин
I am dazzled by the glorious collapse of the world.[107]
Генри Миллер. Черная веснаЯ не стал знаменитым. Меня более или менее знают в парижских литературных кругах. Моя крохотная слава по сравнению со славой какого-нибудь актера или рок-звезды просто смешна. Я могу спокойно выходить на улицу, меня не осаждают толпы фанов. Заказывая билет на самолет, я по-прежнему вынужден по буквам произносить свою фамилию! Пока люди не научились правильно произносить БЕГБЕДЕР, до звезды мне еще расти и расти.
И тем не менее я схожу с ума: собираю все газетные статьи, где упомянуто мое имя. Вырезаю их и складываю в кляссер, чтобы лет через двадцать, когда буду уже «экс», показать их дочери:
– Видишь, дорогая? В молодости папа был очень известным человеком. Как жаль, что ты этого не видела! Люди обожали меня, честное слово, спроси у мамы, это было просто невыносимо, потому-то она и выставила меня за дверь!
– Да-да, папа, да, конечно, ты был звездой… Ты мне уже раз сорок показывал этот альбом… И вообще, кончай говорить глупости, я прекрасно знаю, почему она тебя послала, при чем тут это… Просто с тобой невозможно жить.
– Но, э-э… ты меня любишь?
Лучше уж не воображать, что мне на это ответят через двадцать лет.
Когда приходит успех, некоторые делают вид, будто их нет; я же, наоборот, предпочел быть везде где только можно. Не понимаю, с чего бы мне исчезать под тем предлогом, что меня сильно любят. Уж лучше подождать, пока я всем не надоем, и тогда испариться навсегда. Тем более что ждать осталось недолго.
В приступах паранойи мне кажется, что система предусмотрела все, чтобы свести мой бунт к нулю: она дала мне деньги, успех, известность, и мои псевдореволюционные словеса выглядят смешно. Я еще не знаю, сработает ли эта удобная кара. Можно ли роскошью заткнуть человеку рот? Может ли слава быть блистательным трауром по непокорности? Этот прием использовал Энвер Ходжа, назначив Исмаила Кадаре́ депутатом. Лишить писателя силы обличения, сделав всесильным его самого. Как люди могут верить тому, что американцы называют «left limo»,[108] а мы окрестили «левыми, жрущими икру»? Можно ли быть богатым и стремиться к переменам? Да: для этого нужно воспитывать в себе неблагодарность. Быть «бубоном» или «бобуном» означает одно: что ты еще не вышел из неблагодарного возраста. Хорошо быть буржуазной богемой, гораздо лучше, чем простым буржуа. Мне надоело, что меня считают испорченным ребенком и упрекают за то, что я ломаю игрушки. Я их ломаю, чтобы сделать новые.
