Шервуд Андерсон - Уайнсбург, Огайо
Идея Элмера, которая, как он думал, положит конец всем его страданиям, была очень проста. «Возьму и удеру отсюда, убегу из дома», — решил он. Элмер знал, что в полночь через Уайнсбург проходит товарный поезд, который на заре прибывает в Кливленд. До Кливленда он доберется зайцем, а там затеряется в толпе. Он найдет себе работу в какой-нибудь мастерской и подружится с рабочими. Со временем он станет таким, как все, и никто не будет на него пальцем указывать. И тогда он научится разговаривать и смеяться. Никто больше его не назовет чудаком. И у него тоже будут друзья, и в жизни его тоже появится смысл и тепло.
Шагая по улице, неуклюжий, долговязый парень теперь смеялся над своей злостью и над тем, как он робел перед Джорджем Уилардом. До отъезда он еще поговорит с молодым репортером.
Он скажет ему все, он бросит ему вызов, и это будет вызов всему Уайнсбургу.
Окрыленный этим решением, Элмер направился прямо в контору гостиницы «Новый дом Уиларда» и забарабанил в дверь. Ему открыл сонный мальчишка, который спал тут же в конторе. Он работал бесплатно за харчи и с гордостью носил титул «ночного клерка». С ним Элмер вел себя решительно и смело.
— Пойди разбуди его, — приказал он. — Скажи ему, чтобы шел на станцию. Мне его надо видеть. Я уезжаю с ночным. Пускай оденется и придет. Да чтоб поскорее, мне некогда.
Ночной товарный закончил погрузку. Между вагонами, поблескивая фонарями, ходили сцепщики, поезд снова готовился в путь на восток. Протирая глаза, Джордж Уилард в своем новом пальто бежал по платформе.
— Ну вот и я, в чем дело? — спросил он, сгорая от любопытства. — Ты мне что-то хотел сказать, да?
Элмер силился заговорить. Он облизнул губы и глянул на поезд, который уже пыхтел, готовый к отходу.
— Э-э… я хочу… — начал он, но язык его не слушался. — Ну… Пусть меня прокипятят, проутюжат и накрахмалят! — невнятно пробормотал он наконец.
Вне себя от бешенства, словно в дикой пляске, заметался он по темной платформе. Поезд тронулся. Перед глазами Элмера кружились и мелькали огни, он вытащил из кармана две десятидолларовые бумажки и сунул их в руку Джорджа.
— Не надо мне их, отдай отцу. Я их украл.
Злобно зарычав, он повернулся к Джорджу, и его огромные кулаки принялись молотить воздух. А потом, словно вырываясь из чьих-то цепких рук, он бросился вперед и обрушился на Джорджа Уиларда, беспощадно колошматя его по груди, по шее, по лицу. Молодой репортер свалился на землю, оглушенный страшными ударами. Элмер на ходу вскочил на подножку, взобрался на крышу вагона, пробежал по крышам и спрыгнул на открытую платформу. Растянувшись плашмя, он оглянулся, стараясь в темноте разглядеть упавшего репортера. Великая гордость переполнила его сердце.
— Ну, теперь-то я ему показал! — вскричал он. — Будет знать, какой я чудак. Уж теперь запомнит, какой чудак!
ТАК И НЕ СКАЗАННАЯ НЕПРАВДА
Перевод П. Гурова
Рей Пирсон и Хэл Уинтерс работали на ферме в трех милях к северу от Уайнсбурга. Под вечер в субботу они уходили в город и шатались там по улицам вместе с другими батраками.
Рей был тихий, робкий человек лет пятидесяти, с каштановой бородкой. Его плечи горбились от нескончаемой тяжелой работы. По характеру он был прямой противоположностью Хэлу Уинтерсу.
Рей был, как говорится, человек степенный. Жена у него была маленькая, остролицая, с пронзительным голосом. Они вместе с полудюжиной кривоногих ребятишек жили в ветхой дощатой лачуге над ручьем на задах фермы Уилса, у которого Рей батрачил.
Хэл Уинтерс, другой батрак Уилса, был молодой парень. Он не состоял ни в каком родстве с семьей Неда Уинтерса, пользовавшейся в Уайнсбурге большим уважением, а был одним из трех сыновей старика Уиндпитера Уинтерса, у которого была лесопилка неподалеку от Юнионвилла, в шести милях оттуда и который слыл в Уайнсбурге отчаянным безобразником.
Обитатели той части Северного Огайо, где находится Уайнсбург, будут долго помнить старика Уиндпитера из-за его странной и трагической смерти. Как-то вечером он напился в городе и, возвращаясь домой в Юниовилл, повернул лошадей и поехал по железнодорожным путям. Мясник Генри Браттенберг, который жил возле самых путей, остановил его у выезда из города и предупредил, что он едет прямо навстречу поезду, но Уиндпитер хлестнул его кнутом и поехал дальше. Поезд задавил его и его двух лошадей. Фермер с женой, которые возвращались домой по проселку, видели, как это произошло. Они рассказывали, что старик Уиндпитер стоял на козлах и бешено ругал мчащийся на него локомотив и что он прямо-таки завопил от радости, когда лошади, обезумев от непрерывных ударов кнута, рванулись вперед, навстречу верной гибели. В памяти мальчишек вроде Джорджа Уиларда и Сета Ричмонда этот случай запечатлелся особенно ярко, ведь — хотя наш городок дружно утверждал, будто старик угодил прямо в ад, да оно для всех и к лучшему, — они в душе были убеждены, что он сделал это нарочно, и восхищались его глупой храбростью. Какой мальчишка порой не жаждет умереть славной смертью вместо того, чтобы торговать в бакалейной лавочке, влача бесцветное существование?
Однако это не повесть о Уиндпитере Уинтерсе и не повесть о его сыне Хэле, который работал на ферме Уилса вместе с Реем Пирсоном. Это повесть о Рее. Тем не менее, чтобы вы могли понять суть, прежде необходимо кое-что рассказать о молодом Хэле.
Хэл был отпетый озорник. Так все говорили. У старика Уинтерса было трое сыновей: Джон, Хэл и Эдвард, широкоплечие дюжие молодцы, вроде самого Уиндпитера, драчуны и бабники — ну, одно слово, отпетые озорники.
Хэл был даже хуже братьев и всегда что-нибудь затевал. Как-то раз он украл целую повозку досок с отцовской лесопилки и продал их в Уайнсбурге. На вырученные деньги он купил себе шикарный дешевый костюм и напился. Когда разъяренный папаша прикатил в город и разыскал его, они подрались посреди Главной улицы, так что их арестовали и они вместе угодили за решетку.
Хэл пошел работать на ферму Уилса только потому, что по соседству там жила учительница, на которую он положил глаз. Было ему тогда всего двадцать два, но к этому времени он уже раза три «впутывался в истории с женщинами», как это называлось в Уайнсбурге. Все, кто слышал про его увлечение молоденькой учительницей, не сомневались, что это кончится плохо. «Доведет он ее до беды, вот увидите» — так говорили в округе.
И вот эти двое, Рей и Хэл, как-то на исходе октября работали рядом в поле. Они обдирали кукурузные початки, изредка пошучивали и смеялись. Потом наступило молчание. Рей, который был более чувствителен и больше принимал все к сердцу, натрудил руки, и они заныли. Он сунул их в карманы и поглядел вдаль за поля. Он был в грустном, тревожном настроении, и окружающая красота природы глубоко на него подействовала.
Если бы вы видели окрестности Уайнсбурга осенью, когда пологие холмы становятся желто-красными, вы поняли бы его чувства. Ему вспомнилось, как в давние годы, когда он был молодым парнем и еще жил с отцом, который был пекарем в Уайнсбурге, он в такие дни уходил бродить по лесам — собирал орехи, охотился на кроликов или просто покуривал трубку. И женился-то он из-за такой вот прогулки. Уговорил девушку, которая помогала в пекарне, пойти с ним, ну, а кончилось вот чем. Он вспомнил тот день, который изменил всю его жизнь, и все в нем взбунтовалось. Забыв про Хэла, он пробормотал:
— Ну и надула же она меня, черт подери, — жизнь надула и в дураки поставила.
И, словно поняв, о чем он думает, Хэл Уинтерс заговорил.
— Ну, и стоило оно того? А? Женитьба там, семья? — спросил он и засмеялся. Засмеяться-то он засмеялся, но и у него настроение было серьезное. И он продолжал уже серьезно: — Это что же — обязательно? Чтобы человека взнуздали, да и гнали через всю жизнь, точно ломовую лошадь?
Не дожидаясь ответа, Хэл вскочил и начал расхаживать между ворохами кукурузы. Распаляясь все больше и больше, он вдруг нагнулся, схватил желтый кукурузный початок и швырнул его об изгородь.
— Я довел Нелл Хантер до беды, — сказал он. — Ты-то знай, но язык держи за зубами.
Рей Пирсон поднялся на ноги и уставился на него. Он был на голову ниже Хэла, и, когда парень подошел к нему и положил ладони ему на плечи, получилась живописная группа. Вокруг было огромное пустое поле, позади них тянулись аккуратные рады кукурузных стожков, вдали вставали желто-красные холмы — и они уже не были двумя ко всему равнодушными работниками, а стали друг для друга живыми людьми. Хэл почувствовал это и, по своему обыкновению, засмеялся.
— Ну-ка, папаша, — сказал он неловко. — Давай помоги мне советом. Я довел Нелл до беды. Может, и с тобой такое было. Я знаю, что мне другие скажут — ну, как тут положено поступать, а вот ты-то что скажешь? Жениться и остепениться? Влезть в хомут, чтобы меня загнали, как старого одра? Ты меня знаешь, Рей. Я не такой, чтобы меня кто другой сломал, но сам себя сломать сумею. Так как же — сломать мне себя или послать Нелл к черту? Вот ты мне и скажи. Как ты скажешь, Рей, так я и сделаю.
