Сергей Довлатов - Речь без повода... или Колонки редактора
Я не знаю фамилии этого человека из обкома. А имя Мандельштам будет жить, пока жив русский язык!..
И последнее. Когда-то я писал заявку на документальный фильм о Бунине. В числе других материалов упоминались записки Андрея Седых[7]. Сценарий был запрещен. Редактор «Леннаучфильма» заявил:
— Вы бы еще Милюкова упомянули!..
По-моему, тут есть над чем задуматься. Не правда ли?
Жаль, Бунина нет. Вот бы ему пожаловаться…
«Новый американец», № 21, 29 июня—4 июля 1980 г.КР В РЕДАКЦИЮ ЗАШЕЛ ЖУРНАЛИСТ…
В редакцию зашел журналист. Предложил свои услуги:
— Хочу осветить серьезное мероприятие — выставку цветов. И разумеется — с антикоммунистических позиций.
Мы немного растерялись. Цветы и политика — как-то не вяжется… Мне представился заголовок:
«Георгин — великое завоевание демократии!»
И еще я вспомнил один разговор. Уважаемый человек из первых эмигрантов настаивал:
— Скажите прямо, вы антикоммунисты или нет?
И снова мы растерялись. Кто же мы, в самом-то деле? То, что не коммунисты, — это ясно. Но — анти?..
О научном коммунизме представления имеем самые расплывчатые. Даже что такое «базис» — нетвердо помним. (Похоже на фамилию завмага.) Бороться с научным коммунизмом должны ученые, философы, экономисты…
О реальном коммунизме знаем еще меньше. Ведь то, что происходит на родине, — от коммунизма чрезвычайно далеко. Это свинство даже вожди перестали коммунизмом называть.
В общем, нет коммунизма. И не предвидится…
Антикоммунисты ли мы? Можно ли быть против того, чего не существует?..
Как-то раз я беседовал с атеистом.
— Я атеист, — сказал атеист, — мой долг противостоять религии. И противостоять Богу!
— Так ведь Бога нет, — говорю. — Как можно противостоять тому, чего нет? Тому, что сам же и отрицаешь?..
Удивительно похоже рассуждают фанатики. Будь то рассуждения за или анти…
— Ладно, — сказал уважаемый человек из первых эмигрантов. — А если произойдет интервенция? Если появится возможность захватить Москву? Вы примете участие?
— Это значит — стрелять?
— Разумеется.
— В кого? В девятнадцатилетних одураченных мальчишек? В наших братьев и сыновей?..
Как ужасна сама мысль об этом! И как благородно на этом фоне звучит мирный призыв Солженицына: «Живите не по лжи!»
Это значит — человек должен победить себя. Преодолеть в себе раба и циника, ханжу и карьериста…
Иначе — новое море крови. И, может быть, — реальный конец вселенной…
Мы сказали журналисту:
— Напишите о выставке цветов. Напишите без всяких позиций.
— Без всяких позиций? — удивился журналист. Затем подумал и говорит:
— Надо попробовать…
«Новый американец», № 22, 5—10 июля 1980 г.NOBODY IS PERFECT
(Все мы не красавцы)
В Австрии я решил посетить музей Зигмунда Фрейда. Учреждение, как выяснилось, довольно скромное. На уровне школьного музея боевой славы.
Я увидел бумаги, фотографии… Предметы личного обихода… Несколько загадочных вещиц. Например, собачий ошейник под целлулоидовым колпаком. (Более уместный в заповеднике академика Павлова.) И так далее…
Конечно, мы читали Зигмунда Фрейда. Правда, не очень внимательно. Как говорится, для общего развития. Наряду с Кафкой.
Помним, что затрагивал щекотливые темы. Высказывался о сокровенном. Что-то излагал насчет подсознания.
Самые достойные люди восхищались Фрейдом. Называли его гением, кудесником, чародеем.
Не менее достойные люди презирали Фрейда. Считали его шарлатаном, мракобесом и фокусником.
Многих смущает принципиальная узость Фрейда. Его равнодушие к духовной сфере. Его почти неодушевленный материализм.
Короче, основная часть творчества Фрейда — удел специалистов-медиков. Или психотерапевтов. Нам остается лишь козырять его именем в салонных разговорах.
А между тем, Фрейд совершил гениальное открытие. Всеобъемлющее и неоценимое. Может быть, равное открытиям Галилея и Канта. А именно:
Фрейд обнаружил в человеке комплекс неполноценности.
Что движет миром? Что заставляет работать этот громоздкий, проржавевший и бессмысленный механизм?
Любовь? Идеи? Деньги?
Может быть, тяготение к счастью? Или неутихающая классовая борьба?
Да ничего подобного! В основе мирового исторического процесса лежит банальный комплекс неполноценности.
Проявляется он ежеминутно и на каждом шагу. Наделены им абсолютно все. Боксеры и калеки, ученые и ассенизаторы, преступники и судьи, генералы и рядовые, миллионеры и нищие.
Комплексом неполноценности обладают государства и материки. Народы и расы. Эпохи и формации.
Комплекс неполноценности явно заметен у животных. Моя собака Глаша решительно преображается, завидев выхоленную болонку. У нее меняется поступь. Начинают зло блестеть глаза. Мне кажется, я слышу ее ворчливый голос:
— Подумаешь, Лоллобриджида! Ни кожи, ни рожи! Сплошная косметика!..
С лета у меня живут два волнистых попугайчика. Джон и Мери. Джон напористо ухаживает за своей подружкой. То и дело расправляет крылья. Выпячивает грудь. Издает какие-то низкие, шаляпинские звуки. Гарцует как на военном параде. Видимо, хочет сказать:
— Ты не думай, что я — воробей! В душе я — исполинский горный орел!
Комплексом неполноценности обладают люди и животные. Мало того, комплекс неполноценности есть даже у автомобилей.
Присмотритесь, как нахально действует старенький «Фиат». С каким злорадством оставляет позади громадный лимузин.
Тут сказывается все. И ущербность европейского сознания. И комплекс социального неравенства. И вполне объяснимая ненависть бойкого малыша к добродушному и флегматичному гиганту…
Что же тогда говорить о людях?!
В юности поэт Иосиф Бродский научился ловко чиркать спички о штаны. Конкретно говоря — о задницу. Чиркнет — спичка загорается.
Боже, как он гордился своим достижением! Как дорожил этим бессмысленным и малоприличным навыком. Как охотно и неутомимо его демонстрировал. Как радовался, если у других не выходило. Как торжествующе хохотал…
Впоследствии Бродский стал очень знаменит. Переведен на множество иностранных языков. Удостоен нескольких международных премий. Безусловно станет Нобелевским лауреатом.
Однако таким гордым я его больше не видел. Таким безгранично довольным собой. Таким неподдельно счастливым.
Видимо, его тяготил комплекс собственной исключительности. Он был незауряден и страдал. Ему хотелось быть таким, как все. То есть, ругаться матом, пить неразбавленный спирт… Чиркать спички о задницу…
Трудно притвориться гением. Еще труднее гению притвориться заурядным человеком.
А вот — иной пример. В Ленинграде я познакомился с неким Марцинкевичем. Это был человек заурядный, как железнодорожная шпала. Стандартный, как токен. Невыразительный, как солдатское белье.
У него был заурядный костюм, заурядная физиономия, заурядная профессия сантехника.
Марцинкевич очень тяготился своей заурядностью. Как-то раз мы возвращались из гостей. О чем-то вяло беседовали. Вдруг Марцинкевич таинственно понизил голос и сказал:
— Я хочу раскрыть вам свою тайну… В моей жизни произошла трагедия… Я стал агентом КГБ… Недавно мне присвоили чин капитана… На моей совести — десятки жертв…
Разумеется, Марцинкевич лгал. Офицеры КГБ так себя не ведут. Марцинкевич был невинным сантехником. И его ужасно тяготила собственная заурядность. Тяготила настолько, что он готов был выдавать себя за палача. Только бы не выглядеть совершенно заурядным…
Марцинкевич не всегда притворялся агентом КГБ. Иногда он, путаясь, выдавал себя за гомосексуалиста. А в отдельных случаях — за растлителя малолетних.
Все люди на земле теснейшим образом связаны. Причем их связывают не общие биологические корни. И не общие духовные стремления.
Их связывают великие узы тотального несовершенства…
С ужасом думаю я о трагедии Пушкина. Мало того, что его жена симпатизировала Дантесу. Это бы еще ничего. Но ведь Дантес был молод. Дантес был привлекателен. А главное — Дантес был совершенно зауряден. Не отягощен гениальностью, которая молоденьких женщин повергает в ужасающую тоску.
Убежден, что Пушкина выводила из себя заурядность Дантеса. И она же служила предметом его мучительной зависти. Источником беспредельного комплекса неполноценности…
Мальчишкой я дружил с Андрюшей Черкасовым. Потомком депутата и выдающегося артиста.
Господи, как я завидовал Андрюше. Ведь у него был знаменитый папа. У него была машина. У него была дача. У него была прислуга. У него было американское пневматическое ружье.
