Михаил Чулаки - Прощай, зеленая Пряжка
Только интересно: он что, в больнице это делать собирается?! Виталий не знал. Он ведь просто мечтал. Он не строил никаких планов…
Глава пятнадцатая
С утра Анжелла Степановна суетилась: доставала в бельевой крахмальную салфетку, перемывала парадные чашки, извлекла откуда-то пачку печенья — ждали профессора Белосельского.
И вот наконец послышался старческий умиленный голос.
— Здравствуйте, Анжелла Степановна, здравствуйте, дорогая моя! Как себя чувствуете? Выглядите вы прекрасно. Не много нас, старой гвардии, осталось.
Все в ординаторской заранее встали навстречу. И вот открылась дверь и, сияя, вошел Георгий Владимирович Белосельский — очень высокий (рассказывали, он в молодости был спортсменом, и играл во все игры, и бегал, и плавал — тогда было принято такое совместительство), с седой бетховенской гривой, в черном костюме и при бабочке — он импонировал: родственники больных, если им удавалось с ним побеседовать хоть минуту, всегда оставались в успокаивающей совесть уверенности, что они сделали для своих несчастных близких все, что только в силах человеческих.
Врачей он приветствовал столь же умиленно:
— Здравствуйте, мои дорогие, здравствуйте! Можно к вам, Капитолина Харитоновна?
— Как вы можете спрашивать, Георгий Владимирович!
— Вы хозяйка, вы распоряжаетесь.
Не переставая улыбаться, Георгий Владимирович пожимал всем руки, и только завершив эту церемонию, уселся наконец на свое обычное место за столом Люды, а Люда пересела на диван. Уселись и остальные. Дверь открылась, и торжественно вплыла Анжелла Степановна с подносом, на котором под белоснежной салфеткой покоилась профессорская чашка, и профессорский чайник, и профессорское печенье.
— Спасибо, Анжелла Степановна, спасибо, дорогая!
Казалось, Георгий Владимирович вот-вот прослезится от умиления. Виталию предстояло представлять Веру, может быть, поэтому он был не в духе и профессорские умиления так его раздражали. Вот сейчас прихлопнет ее Белосельский диагнозом — и на всю жизнь. Потому что диагноз одного профессора может отменить только другой профессор, и происходит такое крайне редко. А что сейчас мог Виталий сделать для Веры? Ничего! Не для кого-нибудь, для Веры, и ничего не может сделать.
— Кто сегодня докладывает, Капитолина Харитоновна? У вас всегда интересные случаи.
«Случаи»! Ему Вера — «случай»! Виталий и сам так часто говорил: «Интересный случай», но по отношению к Вере это бесило.
— Сегодня Виталий Сергеевич.
— Прекрасно! Мы вас слушаем, Виталий Сергеевич. Поведайте нам…
— Я еще только два слова, — вмешалась Капитолина. — За эту девочку, Георгий Владимирович, мы все очень переживаем: способная, прекрасно учится, а главное, писаная красавица.
— Конечно, это печально, когда такие девочки болеют. Но что поделаешь, Капитолина Харитоновна, болезнь никого не щадит. Я бы изобразил болезнь с завязанными глазами, как греки изображали Фемиду. Пожалуйста, начинайте, Виталий Сергеевич.
Белосельский заранее сделал скорбно сочувственное лицо и, не меняя выражения, отпил глоток чая.
«Болезнь» в устах профессора — еще один синоним шизофрении. Уже во всем уверен заранее!
Ну чего же делать — Виталий доложил. Постарался выпятить ангины в детстве и ревматическую атаку. Яркие чувственные галлюцинации расписал как мог — все эти предметы, плывущие на успокоительных волнах. Но не мог же он умолчать про симптом отрицательного двойника, про элементы бреда отношения, а это сильно компрометировало диагноз ревматического психоза. Про наследственность сказал, что не отягощена, ведь те мелочи, которые он заметил в матери, вполне могли сойти и за обычную здоровую душевную притупленность.
Георгий Владимирович слушал снисходительно. Было видно, что ему ясны все хитрости Виталия.
— Мать ее у меня плакала, — сказал Георгий Владимирович. (И сюда успела!) — Несчастная женщина! Да, болезнь бьет по голове не только больных, но и их родственников.
«Бьет по голове», — так тоже Георгий Владимирович говорил только про шизофрению.
— Ну что ж, Виталий Сергеевич, покажите нам вашу красавицу.
Увидев Веру, Георгий Владимирович заумилялся уже сверх всякой меры:
— Входите, входите, моя милая! О, я вижу, Капитолина Харитоновна и Виталий Сергеевич не преувеличивали, — действительно красавица! Вы знаете, зачем мы все здесь собрались? Вот и Капитолина Харитоновна, ваша заведующая, и Виталий Сергеевич, ваш лечащий доктор, и я, старик, пришел. Да, и Людмила э-э Николаевна, конечно… Привык я вас, Людочка, по имени, чуть не забыл ваше отчество, вы уж меня простите, старика, вы ведь мне как родная.
— Да что вы, ей-богу, Георгий Владимирович! Мне только приятно.
— Да, так вот, все собрались, чтобы вместе обсудить ваше состояние, посоветоваться, как вас лечить.
«Обсудить», — злился Виталий. Изречет приговор, вот и все обсуждение.
— Вы не против того, чтобы с нами побеседовать?
— Нет, конечно.
— Вот и хорошо. Другие врачи стукают, слушают, на рентген отправляют, а мы только языком. Такая уж у нас разговорная специальность. Так что вы уж не обижайтесь, если я вас снова спрошу то, что у вас здесь наверняка много раз спрашивали. Вот и Капитолина Харитоновна наверняка спрашивала, и Виталий Сергеевич. Ну вот расскажите нам, пожалуйста, Верочка, вы ведь понимаете, что были больны?
— Да, понимаю.
Трудно, наверное, вот так перед всеми врачами, перед этим стариком с бетховенской гривой. Раньше Виталию это не приходило в голову, а сейчас представил себя на месте Веры и почувствовал. А она держится, молодец!
— Очень хорошо! А теперь вы совсем здоровы?
— Чувствую я себя хорошо, но раз еще дают лекарства — значит, не совсем?
— Какая умница вы у нас! Ну, а вот чувствуете вы себя точно так же, как раньше? Или вы стали немножко другой?
— Нет, такая же, как раньше.
Молодец, Вера! Не зря учил!
— Ну что ж, это хорошо. А вот когда была сама болезнь, вы полностью были в тех переживаниях или было ощущение, что это немного инсценировка? Знаете, как бывает: видишь сон, все очень живо, и все-таки где-то понимаешь, что это сон.
Этот вопрос Виталий не предусмотрел. А должен был! Инсценировка — очень скользкая штука, лучше без инсценировок! Вера немного подумала:
— Нет, все было как настоящее. Не думала, что сон.
Опять молодец!
— И чудесно, милая, и чудесно! Ну, а об остальном Виталий Сергеевич чудесно нам рассказал, так что уж не буду вас мучить. Идите, милая, идите, отдыхайте. — И когда закрылась дверь, по инерции с тем же выражением к Виталию: — Ну, и теперь объясните нам ваши соображения, Виталий Сергеевич.
Ну что ж, беседа с Верой позиций Виталия не поколебала. Все-таки бред яркий, чувственный! И выход хороший. Виталий обосновал ревматический психоз. Белосельский слушал и сочувственно кивал — это значило, что его нисколько не убеждает логика докладчика.
Люда коротко сказала, что здесь процесс. Даже и аргументировать не стала, настолько ей все казалось бесспорным.
Капитолина выразила свое «ни то ни се», как сказал однажды про нее покойный профессор Глух из института Бехтерева (язвительный был человек), но в заключение сказала, что каков бы ни был истинный диагноз («истинный диагноз в психиатрии», усмехнулся про себя Виталий), в справке для института следует из гуманности все же на первый случай поставить ревматический психоз.
Ну что ж, все сказали все, что от них ожидалось. Но и Белосельский всегда говорил то, что от него ожидалось, неожиданным человеком он не был. Виталий мог заранее почти дословно записать его речь. Сейчас начнется: «Видите ли какого рода дело… инакобытие и инакомыслие… пути шизофрении неисповедимы…» Кажется, один Георгий Владимирович не замечал, что становится все однообразнее. Даже Люда, ревностная его поклонница, и та называла склеротиком.
— Видите ли какого рода дело, Виталий Сергеевич, вам представляется, что вы нашли причину обсуждаемого заболевания, и вы стараетесь всю картину болезни втиснуть в узкие рамки инфекционного психоза. Само по себе желание отыскать причину похвально и естественно, но для этого вам приходится всю наблюдаемую психопатологию втискивать в некое прокрустово ложе. Посмотрите на основную идею больной, это глобальное представление о захвате целого мира роботами! Это никак не укладывается в наши представления о чувственном бреде, характерном для экзогенных психозов. Это, как говорил Ясперс, инакобытие и инакомыслие! Я знаю, что слыву шизофренистом, что вам бы хотелось большего разнообразия диагнозов, но я смотрю правде в глаза. Картина полиморфна, а где полиморфизм, там шизофрения. Жалко, конечно. Но не складывайте руки, лечите по всем правилам, проведите настоящую большую терапию. А там посмотрим, может, не так все плохо кончится: пути шизофрении неисповедимы. А что касается справки в институт, пишите все что угодно, не портите девочке жизнь. Но имейте в виду, что на самом деле это, к сожалению, шизофрения. Процесс, друзья мои, процесс! Может быть, и на немного измененной почве.