The офис - Донцов Андрей
– Папуа! Габада! Папуа! – закричал он третье слово в своей жизни, надвигаясь на отца, зло выставив вперед свои маленькие, но сильные кулачки.
Но времени и желания радоваться лингвистическим успехам сына у Борюсика не было.
– Куда прешь? Не видишь, пробка? – И он вмазал по лицу и ему.
Угодил неудачно… Бил-то несильно, больше для острастки… Чтобы не шумел малый на папку. А попал так, что с хлопком расквасил сразу все: и губы, и нос.
Увидев разбитое лицо маленького дурачка, подумал: «Вот так взять один раз грех на душу, ударить как следует и избавиться от этого вечно орущего, неподдающегося контролю недоразумения». И выбежал на улицу от этих ослиных воплей подальше.
Чувства жуткой досады и какой-то глобальной нереализованности раздирали сердце. Было как-то обидно и за себя, и за всю страну сразу. Почему такой невыносимо тяжелой стала в ней жизнь? Ведь такого не было раньше.
Было обидно за многое. Даже за незаконченную тренировку… Он подошел к турнику, располагавшемуся возле школы – прямо напротив родного подъезда. Повиснув, подтянулся без труда семь раз, выжал восьмой и девятый, а вот десять не получилось.
В институте для него это был минимум. Не раз он стройных и спортивных на спор обламывал на турнике.
Хоть и здоровый, с брюхом, а мог выжать и четырнадцать, и поболее.
Нутро все не успокаивалось. Хотелось кислорода, несмотря на то что на улице морозило и воздух был довольно свежим.
Рядом с домом располагался Измайловский парк. Он снял ботинки с носками, разделся по пояс, повесил куртку и рубаху на перекладину – а кто их возьмет ночью? – и пустился бегом к виднеющемуся лесу.
«А вдруг от соприкосновения с морозом жир быстрее расщепляется под кожей? – пришла ему в голову интересная новаторская мысль. – Худеют же медведи во сне в берлоге, теряя жировой запас. Как это мне раньше в голову не приходила такая гениальная идея!»
Под кожей, и правда, приятно пощипывало на колючем морозном воздухе. «Наверное, последний мартовский морозец», – подумал Борюсик. Босые ноги стали словно деревянными. Он спустился с горки и побежал по какой-то плохо протоптанной аллейке, чтобы быть поближе к природе, поближе к лесу.
7
Андрей сокращал путь через парк, не собираясь отдавать на маршрутку 30 рублей. Дарить кому-то пакет молока, если можно пройти это расстояние за сорок минут!
Его сильно знобило. Вечером заметно подморозило, а он был одет легко. Дома не был – сколько получается? Три, четыре – нет, три с половиной дня. Все-таки три работы – не две.
Ничего – впереди чемпионат. Первый настоящий, большой, профессиональный турнир. Его дочь покажет себя. Через шесть лет ей будет восемнадцать и она станет много зарабатывать. Уж в восемнадцать-то точно много. А шесть лет он может потерпеть и на трех работах, и на четырех.
Он шел как можно быстрее, чтобы не замерзнуть. Почти задыхался. Нет – когда выходил из дома такого мороза, конечно, не было. Иначе бы он так не оделся. Думали, все – весна уже в Москву пришла. Ан – нет.
Одно плохо: мыться не успеваешь, когда с одной работы на другую бежишь. На главной вроде как уже и принюхиваться и носы ворочать стали. А главная работа – это первое, что надо беречь. Все-таки и компания вон какая – международная. Главный офис в Амстердаме находится. Там тоже его дочь побывает на каком-нибудь турнире.
Он шел, представляя обводящий удар своей дочки, который в последнее время явно прогрессировал и становился ее главным оружием. Мощный, по линии. Соперницы, привыкшие часто выходить к сетке, теряли нити игры и «плыли», как говорил инструктор.
Персональная смс-ка от самого Херки Ларссона о том, что «бонус не будет выплачен, ввиду неудовлетворительных финансовых показателей компании в целом», настигла Андрея здесь, в парке, буквально в самом лесу. Когда он резал с одной аллеи на другую, чтобы не обходить потом под прямым углом. Несмотря на то что, глупо уставившись в экран старенького мобильника, он остановился, почему-то продолжал задыхаться. Он с силой швырнул мобильник в глубину леса и выругался по-узбекски. И тут жутко закололо в сердце.
Наверное, с тремя подачами он загнул… то есть не с подачами, а с работами… он улыбнулся такой путанице мыслей и сел на снег, прислонившись спиной к сосне. В сердце кололо все сильнее и сильнее. Он погружался в свой любимый сон, где был его ребенок в белой юбке, красивый зеленый корт и переполненные трибуны Уимблдона.
8
Борюсик не сразу понял, что босой ногой чуть не запнулся о тело человека. «Напьются же прямо в лесу», – подумал он и побежал было дальше. Но, сделав пять-шесть прыжков, остановился. Нет, на таком морозе парню не протрезветь. Борис развернулся и пошел будить пьяного: «Если не проснется через десять минут – оставлю, на фиг!» Холодно было, если не бежишь, особенно ногам.
Он подошел и узнал в сидящем пьяном человеке своего однофирмчанина.
Борюсик не особо удивился, так как Москва – город маленький и здесь все время встречаешь знакомых. Он даже разводиться с женой из-за этого не хотел. Начнешь жить один и будешь встречать их на каждом шагу – то жену, то детей, то тещу с жениными сестрами.
Это был узбек Андрей. Хороший парень, который тоже мыкался по Москве, как и он. Только замкнутый немного, никогда ничего не рассказывал, про баб не говорил, про гаремы – как его ни пытали – распространяться не желал.
– Чего-то рано ты напился, солдат, – сказал Борюсик и вспомнил, что Андрей никогда и не пил ничего, кроме воды из-под крана.
Принюхался – действительно, алкоголем не пахло. Узбек держался рукой за сердце. Борюсик не был сильным знатоком медицины. «Если он давно сидит, мог обмерзнуть», – подумал он. Взял снег и стал растирать ему щеки, затем расстегнул куртку, почти летнюю, и стал тереть грудь. Андрей застонал и что-то зашептал. Точно обмерз – в себя приходит помаленьку…
– Бонус… Бонус… – донесся до Бориса слабый голос.
– Ах вот ты, дружок, чего свалился! – проворчал Борюсик. – Ну разве можно так. Я вот под тем же снарядом побывал, и ничего, смотри: бодренький бегаю…
– Бонус… – держась за сердце, шептал Андрей.
– Да уж с бонусом нас здорово прокатили в супермеждународной компании.
«Идти он все равно сам не сможет…» – Борюсик взвалил узбека на плечи и, прикинув, в какой части парка ближе город, двинулся быстрым шагом.
– Бонус… – то и дело шептал Андрей.
– Держись, боец, – выплывем!
Борюсику вспомнились все военные фильмы, которые он смотрел в детстве с отцом. Это было в ту пору, когда тот еще не спился окончательно и не утратил интереса к делам детей и событиям в жизни внуков. Тогда они очень любили фильмы про войну. Каждое утро, просыпаясь, маленький Борюсик спрашивал: «А сегодня будут фильмы про войну?»
И они просматривали программку на день. «В бой идут одни старики», «Аты-баты шли солдаты», «Офицеры»… Теперь Борюсик, таща на себе Андрея, представлял себя героем одного из этих фильмов.
– Мы с тобой с одного батальона, брат. А у нас своих не бросают… – шептал он. – Я тоже попал под этот обстрел… ну и тяжелый же ты что-то стал… и меня накрыло этим снарядом… я тоже слегка контужен… тоже…
9
«Куда его нести? Надо было в больницу. Не поймут меня сейчас дома, если мы с ним заявимся. Не окажут там сейчас первой помощи».
Через двадцать минут Борюсик, шатаясь, вышел на тротуар и встал у обочины. Голосовал он как бы ногами Андрея, покачивая туловищем вверх-вниз.
Первая же машина остановилась. Удача это или нет, было непонятно. Из «уазика» вышел милиционер и направил на них свет фонаря.
– У вас здесь что, б…дь, конный бой или цирковая тренировка, на х..?
«Злой, – подумал Борюсик. – Есть у Андрея хотя бы паспорт, интересно?»
– Вы что в лесу-то делали, гомики? Одежду закапывали, что ли?
Стараясь говорить как можно дружелюбней и четче, чтобы не подумали, что они пьяные, Борюсик произнес:
– Тут коллеге плохо стало… на аллейке… на работе сложности…
