Александр Горшков - Отшельник. Роман в трёх книгах
Отшельник — это был схимонах Агафадор — жил по заветам своих наставников, таких же пустынножителей. Наука из наук — молитва, смирение, послушание, беспощадная борьба со страстями, греховными помыслами, умерщвление плоти, отсечение собственной воли — передавались веками от старца к послушнику. Тот же, с годами сам став умудренным старцем, передавал обретенные навыки уже своему духовному воспитаннику. Все эти мужественные пустынножители — а их было семь — ныне покоились в отдельной пещере, рядом с двумя другими, что были вырыты уже не природой, а человеческими руками. В одной из них, меняя один другого, проводили свою уединенную жизнь приходящие сюда подвижники, а в другой, стоявшей напротив — через топь, жили, так же сменяя один другого, послушники, помогая, ухаживая за наставниками, набираясь у них духовной мудрости и опыта невидимой брани.
Эти лесные убежища были выкопаны на склоне глубокого лесного оврага таким образом, что их не заливала вода, когда над лесом обрушивались проливные дожди, и не подтапливало снизу от окружавших отовсюду топей, болот, обширных запруд. Пещеры, служившие пустынножителям кровом, больше напоминали медвежью берлогу, хотя неподалеку как раз было логово этих лесных зверей, но те мирно уживались, не посягая ни на жизнь людей, ни на то, что эту жизнь питало и поддерживало.
Все, что служило отшельникам внутри самой пещеры, тоже было земляным, даже стол, на котором хранилась нехитрая глиняная посуда, а над самим столом был оборудован иконостас из древних святых образов, принесенных сюда отшельниками во время их переселения в здешнюю глушь. Рядом хранились такие же древние книги: толстые, писанные от руки, на медных застежках, пахнущие ладаном, воском горящих над ними свечей и седою древностью тех, кто читал, молился по ним, над ними плакал… А в большом деревянном ящике лежало самое ценное: священнические ризы, предметы для совершения Божественной литургии — еще от тех давних пор, когда здесь безмолвно подвизались священномонахи.
Жизнь всех, кто ушел из мира и по воле Божией поселился тут, мало чем отличалась от жизни других лесных обитателей: диких животных, птиц, водившихся в этих нетронутых цивилизацией местах в несметном количестве. Созданная Творцом здешняя природа сама заботилась о тех, кто не сеял, не жал, не думал о том, что будет на столе завтра. Она сполна давала все необходимое для пропитания и поддержания сил: грибы, лесные ягоды, орехи, травы — всяк злак служил на пользу подвижникам. В родниках же не переводилась кристально чистая вода.
Как люди, искавшие Бога в подвиге уединения и безмолвия, находили сюда дорогу? Кто вел их сюда, в это безлюдье? Сам Бог, Он Сам призывал на этот чрезвычайно тяжелый, опасный многими искушениями и дьявольскими ловушками подвиг Своих избранников, готовя победителям сияющие венцы вечного блаженного Царства. Тайна сия открывалась лишь единицам — и те шли в эти дебри, оставив былую славу, звания, почет, достаток и все, чем до этого момента была наполнена их земная жизнь. Они не просто уходили, а совершенно исчезали из прежней жизни. Об их судьбе, тем паче их подвигах никто не ведал, кроме Того, Кому они всецело служили — Бога. И лишь Господь Своим промыслом приоткрывал тайну о существовании этих отшельников очень немногим, достойным этой великой тайны людям, а уже те приоткрывали ее другим — и тоже немногим, готовым принять ее в свое сердце. Так тайна о лесных поселенцах постепенно стала легендой, преданием, кочевавшим из поколения в поколение, обрастая еще большей таинственностью, загадочностью, отпугивающей желающих если не сорвать, то хотя бы приоткрыть заветный покров.
Отец Агафадор доживал свой долгий век. Все говорило о том, что ему оставалось недолго. Болезни, физические страдания, немощи согнули его почти до самой земли, но он продолжал и продолжал угнетать плоть многодневным воздержанием от всякой еды, непрестанными земными поклонами, долгим стоянием на холодном лесном валуне, а также ношением под монашеской мантией на изможденном в молитве, посте и трудах тельце вериг — настоящей богатырской кольчуги, кованной, невероятно тяжелой, передаваемой от одного отшельника другому: от самого первого, поселившегося в этих дебрях. Его настоящего имени никто не помнил: в предании самих старцев он остался благоразумным разбойником Ракитой, много повоевавшим за Русь святую с татарами, а потом вступившим в брань со своими грехами, нападавшими отовсюду бесами и искушениями.
Вся отшельническая жизнь отца Агафадора, как и его предшественников, тоже была сплошной борьбой с тем, что тянуло назад, в навсегда оставленный мир: воспоминаниями, собственной плотью и дьявольскими атаками, первые годы не дававшими покоя ни днем, ни ночью. По совету своего старца Серафима отец Агафадор почти лишил себя сна, лишь на непродолжительное время пребывая в дреме, чтобы дать отдых изможденному телу. А однажды, чтобы превозмочь яростно восставшую против него плотскую брань, почти вытолкнувшую его из подвига и хотевшую возвратить снова в мир, отец Агафадор вырвал себе глаз, удержавшись на месте невероятными страданиями и болью, навеки обезобразив некогда красивое лицо, лишив себя былой силы и удали.
Старец Серафим, к которому пришел спасаться будущий отец Агафадор, наставлял своего воспитанника, что безмолвие есть начало очищения души истинного монаха-пустынника, поэтому помогает исполнять все заповеди. Он напоминал ему слова, сказанные свыше преподобному Арсению Великому: «Беги от людей — и ты спасешься» И в другой раз: «Скрывайся от людей и пребывай в молчании: это корень добродетели» Безмолвие способствует внутреннему деланию, а внешние чувства умерщвляет.
Жизнь же в многолюдстве, в миру, напротив, усиливает внешние чувства, а внутренние заметно притупляет. По опытному слову: «Я сплю, а сердце мое бодрствует», — здешние отшельники и их воспитанники стремились затворить дверь кельи для тела, дверь языка от разговоров и внутреннюю дверь от лукавства духов. Все было направлено к тому, чтобы безмолвствовать, пребывать в постоянной молитве, богомыслии без всяких попечений о земном и собственной плоти. Ничто так не делало их сердце сокрушенным и душу смиренной, как уединение в разуме и молчание.
Основанием своего пустынножительства здешние отшельники, как и все, кто шел этим путем, имели пять главных добродетелей: молчание, воздержание, бодрствование, смирение и терпение. Последние две добродетели питались непрестанным сердечным плачем и размышлениями о часе смертном. Живя без плача, как наставляли опытные подвижники, невозможно претерпеть зноя безмолвия. Поэтому спали старцы на ложе, напоминающем могилу, устланную внутри сухими ветками и листьями.
