Сергей Жадан - Ворошиловград
— Герман! — затянул вежливым голосом.
Но я не дал договорить и по-братски стиснул маленького Николаича в объятьях, всем своим видом показывая, как это здорово, что они меня нашли. Вино играло непосредственно в моих мозгах.
Николаич еще больше растерялся. Наверное, он иначе представлял себе нашу сегодняшнюю встречу и готовился к долгому неприятному разговору, а тут вдруг такая искренность и отсутствие каких бы то ни было коммуникативных барьеров, вот он и растерялся.
— Мы искали вас, — сказал наконец. — Ну что, поехали? — прибавил, отодвигаясь от меня в уголок.
— Поехали, — беспечно сказал я.
— Дверь! — крикнул мне Коля с водительского кресла.
— Иди на хуй, — также беспечно ответил я ему.
Наступила тишина. Николаич сжался в комок, Коля сопел за рулем, я дружелюбно улыбался, пытаясь показать, как я рад, что они меня нашли.
— Коля! — не выдержал Николаич.
Коля молча вылез из машины, обошел джип и злобно хрястнул дверью с моей стороны. Сел за руль, и мы тронулись. Выехали на трассу, повернули к городу. Это был добрый знак, значит, они не собирались прикопать меня в кукурузе прямо сейчас.
— Как дела? — заговорил Николаич.
— Прекрасно, — ответил я. — Переиграли вчера газовщиков.
— Серьезно? — насупился он. — Когда домой?
— Не знаю, — ответил я. — Хочу немножко задержаться.
— Серьезно?
— Угу. Нужно с документами разобраться.
— Серьезно? — Николаич тоже попытался заговорить дружелюбно. — Герман, оно вам надо? Возвращайтесь домой.
— Николаич, — вдруг спросил я его, — скажите, вас в детстве били?
— С чего вы взяли? — насторожился Николаич.
— У вас просто такое телосложение, ну, не бойцовское, понимаете? Какой у вас размер ноги?
— Тридцать девятый, — нервно ответил Николаич. — Никто меня не бил, — добавил. — Я всегда мог со всеми договориться.
— А вот меня пару раз били, — признался я. — Скопом. Я тоже кого-то бил. Но понимаете какое дело: я вспоминаю те драки без всяких обид и никаких претензий у меня нет. Знаете почему? Потому что, когда ты дерешься с кем-то и получаешь по голове, ничего обидного в этом нет. Ты же в открытую дерешься. Что же тут обидного? Вы меня понимаете?
— Понимаю, — ответил Николаич. — Вы что — не хотите с нами договариваться?
— Не хочу.
Джип выехал на железнодорожный переезд. Рельсы сверкнули в лунном свете.
— Коля! — вдруг крикнул Николаич.
Коля притормозил и выключил двигатель. Мы остановились как раз посередине путей. Из будки выскочил чувак в оранжевом жилете, подбежал к нам, но Коля высунулся в окно, что-то сказал, и тот понуро побрел назад в будку.
— Герман, — холодно заговорил Николаич, наверное, это была подготовленная им на такой случай речь, — знаете, я человек бизнеса, я привык иметь дело с разными партнерами. Но меньше всего мне нравится иметь дело с партнерами, которые…
Светофоры возле будки замигали, оповещая о приближении поезда. Шлагбаумы опустились, зажав джип с обеих сторон. Коля от неожиданности присвистнул, Николаич тоже напрягся, но попытался не выказать растерянности, собрался с мыслями и продолжил:
— …которые не умеют договариваться, вы понимаете, Герман?
— Что понимаю? — переспросил я его.
— Вы понимаете, что я хочу сказать?
— Не совсем.
— Я попробую объяснить…
— Николаич, — перебил его Коля.
— Дело в том… — пытался не обращать на него внимания Николаич.
— Николаич, — настойчивей заговорил Коля, в голосе его слышалась тревога.
— Коля, иди на хуй, — раздраженно отвлекся Николаич. — Так вот, — повернулся он снова ко мне, вспоминая, в каком месте его прервали, — что я хочу вам сказать…
— Разрешите? — перебил его я.
Уже какое-то время мне было не по себе, вино рвалось наверх, словно природный газ из черноземных глубин. Пока мог, я не обращал на это внимания, слушая Николаича, но мне становилось всё хуже.
— Что? — еще раздраженнее переспросил Николаич, пытаясь добавить своему голосу металлических нот.
— Секунду, — сказал я, открыл дверцу и резко наклонился наружу.
Меня сразу вырвало. Я тяжело перевел дыхание, но на всякий случай решил подождать.
Коля обзывал всех, кого мог вспомнить, Николаич напряженно всматривался в сумерки, из которых в любой момент мог выскочить московский фирменный, и припоминал фразы, которые готовил специально для этой беседы. Я отдышался и обессилено упал назад на кожаное сиденье, прикрыв за собой дверь.
— Так вот, Герман, — взялся за старое Николаич, говоря, впрочем, немного слишком быстро, — я человек бизнеса…
— Секунду! — выкрикнул я и, резко открыв дверь, еще раз вывалился наружу.
— Твою маму! — отчаянно орал Коля, а Николаич весь словно оцепенел, сжавшись, как ежик, и подогнув ножки.
Я снова упал на сиденье, тяжело дыша и обдавая Николаича запахом диких сортов винограда. Слева, из синих закатных туманов, на нас выдвигался поезд. Было до него еще несколько сотен метров, и издалека он горел праздничными вечерними огнями.
— Я ебал! — крикнул Коля, завел двигатель и дал по газам. Джип рванул с места, каким-то чудом объехал шлагбаум и помчался по асфальту.
Отъехав, Коля затормозил и повернулся назад:
— Николаич! — закричал. — Да выкиньте вы на хуй этого пидораса! Выкиньте его на хуй! Николаич!
— Я сам выйду, — сказал я и вылез наружу. Но прежде чем отойти, наклонился, обращаясь к Николаичу: — Думаю, так у нас с вами ничего не выйдет. Так дела не делают. До свидания.
И еще раз обдав всех присутствующих виноградным духом, закрыл за собой дверь.
7
И хотя всё было понятно по моему виду, хотя вся обманчивость частного виноделия и отражалась в моих глазах и одежда моя вместе с волосами отдавали дикой виноградной лозой, Коча не сказал на это ни слова. Только ходил вокруг боязливо, словно кот в чужой квартире, принюхивался утром к новым запахам, заваривал чай, отгонял ос, которые летали надо мной, будто чайки над затонувшим танкером. И всё время что-то бормотал, скорее сам себе, рассказывал про жену, ему эта история не давала покоя, и он не давал покоя мне.
— Бабы, — фонил он, — Гера, бабы, это все бабы.
— Какие бабы, — удивлялся я, — при чем тут бабы? — говорил я ему, но Коча только сокрушенно поводил плечами и пил свой темный, как нефть, чай.
— Я же вижу, — прибавлял, — что с тобой делается, Гера, я же всё вижу, дружище, это всё они, это они.
Я вытряхивал надоедливых ос, запутавшихся в волосах, брал их на ладонь, и они взлетали с руки, пока Коча бормотал своё.
