Татьяна Устинова - Кредит доверчивости
— Это еще почему?
— Зачем кофе пить, чтобы человеком себя почувствовать? Что ты, теть Лен, без кофе не человек, что ли?
— Человек, но без фантазии. Тебе нужен штурман, который ничего не соображает?
— Мне любой штурман нужен, — ответил хитрый Сенька. — Только чтобы побыстрее уже к каруселям приплыть.
Я, соблюдая меры предосторожности, налила себе кофе. Чашку взяла полотенцем, чтобы не выскользнула, сахар сначала попробовала на вкус и воду кипятила, не сводя с чайника глаз.
— Ты сам-то завтракал, капитан?
— Как-то так… — сказал Сенька, с нетерпением глядя, как я пью кофе.
— Что значит — как-то так?
— Ну, мороженое не ел, лимонад не пил, сахарной ваты тоже пока не дали.
— Ясно. Это дело поправимое. А что ел?
— Какие-то яйца всмятку и бутерброд с колбасой. Теть Лен, ты можешь кофе быстрее пить, а то оно остынет…
— Он.
— Что?
— Кофе — он, впрочем, сейчас это уже не важно.
— Теть Лен, кофе свой глотай быстрее!
— Иди пока люки задрай, — я не знала, имело ли это указание отношение к подводной лодке, но Сеньку требовалось срочно чем-то занять, пока я не допью кофе.
Племянник умчался, а у меня опять затрещал мобильный. Я посмотрела на дисплей — Говоров.
Брать трубку, не брать?
Как хорошо, когда нет необходимости хватать телефон и можно вот так размышлять лениво — брать, не брать?
Вспомнив, как Никита кланялся мне во сне со словами «к вашим услугам», я, не сдержав улыбки, ответила на звонок.
— Доброе утро, Никита.
— Утро доброе. Надеюсь, не разбудил?
— У меня дома цунами, землетрясение и ураган. Я давно встала.
Словно в подтверждение моих слов, прибежал Сенька и громко закричал:
— Теть Лен! Больше люков нет! Мы плывем уже или на мель сели?!
— Иди-ка с навигацией разберись, — сказала я первое, что пришло на ум.
Сенька ушел понурый, без того энтузиазма, с которым убежал задраивать люки.
— Я вижу, моя субботняя программа некстати, — с грустью вздохнул Говоров.
Я хотела спросить, что за программа, но опять прибежал Сенька.
— Теть Лен! Что такое нафиг акция? Я ее нигде не найду!
— У меня одна программа, Никит, — мой племянник, — вздохнула я. — У сестры… срочная работа, а я вот отдуваюсь.
— Он один?
— Что?
— Племянник у тебя один?
— Да, но иногда кажется, что их много…
Я с трудом вырвала у Сеньки руку, за которую он тянул меня к выходу.
— Как их зовут?
— Арсениями.
— Тогда скажи Арсениям, что мы едем в зоопарк.
— Ты это серьезно?
— Это не входило в мою программу, но почему бы и нет? Спроси у племянника, он животных любит?
— Сень, ты жирафа увидеть хочешь? — поинтересовалась я у Сеньки.
— Живого?
— Ну не мертвого же.
— Урра! — заорал Сенька, высоко подпрыгивая. — Мы! Едем! В зоопарк!
— По-моему, он не против.
— Я слышу. Лен… — Говоров замолчал.
— Что?
— Нет, ничего… Я просто хотел сказать, что заеду за вами через полчасика…
По-моему, он не это хотел сказать, по-моему, у него на языке крутилось что-то многозначительное и важное. Например, что я красавица. И умница. А еще — очень добрая, раз посвящаю свой выходной день племяннику… Но Никита только добавил:
— Форма одежды — парадная.
— Как получится, — усмехнулась я, вспомнив, что свои новые босоножки и сумочку отдала Натке.
В комнате все окна были крест-накрест заклеены скотчем.
— Это что? — опешила я.
— Ты ж сама сказала, люки задраить, — напомнил Сенька.
— Ах, ну да… Хорошо еще, что навигацию не тронул, — пробормотала я.
— Теть Лен, ну ты уже стала человеком? — едва не заплакал Сенька.
— Еще чуть-чуть, Сень. Вот только причешусь и накрашусь.
— Ну, так я и знал! Какая разница жирафам, причесана ты или нет?
Я не нашлась что ответить… Только перед Никитой мне почему-то захотелось предстать в той самой «парадной форме».
* * *У Натки от свалившегося на нее счастья слегка кружилась голова. В прямом смысле слова кружилась…
Она лежала, раскинув руки, на широкой двуспальной кровати, а потолок — дорогой натяжной с точечными светильниками по периметру и огромной люстрой с подвесками в центре — словно поворачивался вокруг своей оси. Как барабан в «Поле чудес».
Приз ей уже выпал. Та-а-акой приз… Сорок два года. Брюнет. Рост сто восемьдесят пять сантиметров. Атлетическое телосложение.
И плюс ко всей этой красоте — к расцвету сил и почти голливудским параметрам — спальня квадратов тридцать, не меньше, с дорогушей итальянской мебелью ручной работы, гостиная, квадратов… наверное, пятьдесят, отделенная от кухонной зоны барной стойкой из полированного мрамора, и это еще не все… Наверх, на второй этаж, вела витая легкая лестница. Там была еще одна гостиная, поменьше и почти без мебели — только два белых дивана, кресло и огромный плазменный телевизор, — но зато дверь ее выходила на террасу, и с нее, с этой террасы, словно затерявшейся в голубом небе среди облаков, открывалась панорама города.
И к этому великолепию, к мебели, к гостиным, спальне и террасе под облаками, где можно пить кофе и нежиться на солнце, прилагались греческий профиль, бархатный голос, обволакивающий взгляд и руки, сводившие Натку с ума, потому что раньше не знала она таких рук — сильных, красивых и ласковых… А ведь если даже лишить ее «приз» террасы, эксклюзивной мебели и необъятных комнат, она за ним… даже в хрущевку… Лишь бы позвал. Лишь бы смотрел так же, улыбался и говорил: «Натали, сердце мое…»
Хотя нет, хрущевки не надо, на то он и приз с голливудскими параметрами, что у него не может быть ничего «эконом-класса» и в «бюджетном варианте».
Эконом-класс у таких, как Лешик. Лысинка, брюшко, нездоровое питание с преобладанием дешевых жиров, двушка, перепланированная в трешку, правда, почти в центре, и жена со сложным диагнозом, с которым нельзя развестись, но и жить невозможно. Диагнозы Лешик стал придумывать в последнее время, правда, постоянно в них путался.
Когда-то Лешик был ее шефом — главным редактором журнала, в котором она работала верстальщицей, — и Натку это обстоятельство просто завораживало. Роман с начальником — чем не головокружительная удача, обещающая выгодное замужество? Впрочем, о выгоде Натка тогда думала в меньшей степени, чем о замужестве. Лешик казался ей гением… Даже Лена соглашалась с ней в том, что Лешик интеллектуал и очень остроумный человек.
И ничего, что гений женат в третий раз. Где третий, там и четвертый.
Правда, в этом вопросе Лешик оказался непоколебим — тянул время, придумывал невероятные отговорки, клялся-божился, что жена для него «предмет мебели» и всему свое время.
![Анатолий Землянский - После града [Маленькие повести, рассказы]](/uploads/posts/books/237651/237651.jpg)
