Юрий Гельман - Зал ожидания (сборник)
– Это, конечно, смешно, товарищи офицеры, – смущенно ответил Фимка, – только я на минуточку представил себе состояние этого Рузметова…
– Да обосрался он, наверное, вот и все состояние! – заявил Ключик. – Так, командир?
– Погиб он через день, – тихо ответил майор Говорухин.
– Да, от судьбы не уйдешь… – вздохнул капитан Силантьев.
Он поднялся, расправил плечи, прошелся по комнате. Потом посмотрел на наручные часы.
– А что, командир, – спросил, выглядывая в окно, – продолжим или как? Только девять вечера.
– Может, хватит на сегодня? – Майор повернулся к Ключику. – Отдохнуть надо.
– Точно, успеем еще, – согласился командир взвода. – Я Пархоменке скажу, чтобы как можно больше с собой взял. Не сегодня-завтра дальше двинемся, как же без горючего…
– Тогда по последней, и все, – предложил Силантьев.
Он подошел к столу, сам налил в стаканы каждому, поднял свой.
– Давайте за победу! – сказал, обводя всех горящим взглядом. – За жизнь, которая после победы настанет! За то, чтобы больше никогда… не подняла головы эта фашистская гадина!
Все встали и взяли свои стаканы. Чокнулись над столом – громко, резко, чуть ли не разбивая стекло и расплескивая вино.
* * *Старшина Пархоменко разбудил офицеров около шести. Ласковое солнце уже охотно карабкалось по небу, щедро золотя верхушки уцелевших деревьев.
– Как спалось, ефрейтор? – дружелюбно спросил капитан Силантьев.
– Как-то не очень, – смутился Фимка.
– А что так?
– Да звуков посторонних много, наверное.
– Это с непривычки. Через месяц-другой все спят без задних ног, – улыбнулся капитан. – Кроме караула, конечно.
– Я понимаю, – согласился Фимка.
Они умывались во дворе полуразрушенного одноэтажного дома, бывшего когда-то то ли отделом кадров, то ли корпусом администрации при винзаводе. Еще три дня назад тут, видимо, находился один из командных пунктов немцев. Отступившие под натиском наших войск, немцы в спешке бросили какие-то сейфы, пишущую машинку, разный канцелярский хлам.
Фимка лил из погнутого, наполовину сплющенного ведра капитану на шею и плечи, а тот, отфыркиваясь и крякая, растирался холодной колодезной водой.
– Ах, хорошо! – сказал он, выпрямляясь. – Давай теперь я тебе.
– Нет, не нужно, – отказался Фимка. – Я такой холодной воды с детства боюсь.
– Закаляйся, ефрейтор, – смеялся капитан. – В жизни пригодится.
– Потом, после войны, – сказал Фимка.
Силантьев вытерся полотенцем, приготовленным для офицеров старшиной, надел гимнастерку, портупею, расправил все складки на одежде.
– Ну, я готов!
– Я тоже, – ответил Фимка. – Сейчас «Лейку» принесу и выставлю.
– А я Ключика позову.
Они разошлись и встретились снова уже через минуту. Старший лейтенант Ключик наскоро умылся, потом оделся молча и сосредоточенно.
– Что-то не так, Леха? – спросил Силантьев. – После вчерашнего?
– Нет, просто настроение что-то не очень, – ответил Ключик.
– Сейчас поправим! – воскликнул капитан. – Эй, Пархоменко, тащи нам для поправки!
Опытный старшина быстро сообразил, что от него требуется, и вскоре вынес из дома бутылку вина и два стакана.
– Без тостов, – сказал капитан, глядя на друга. – Поехали.
Они дружно выпили, вернули стаканы старшине.
– Будешь? – спросил Силантьев у Фимки, расставлявшего треногу для фотоаппарата.
– Нет, что вы, товарищ капитан! Фотография требует точного глаза и внимания.
– Как знаешь. Давай тогда по-быстрому. Командуй, где нам стать.
Фимка огляделся.
– А вот здесь, возле арки, – сказал он. – Хотите, я вас вдвоем сделаю, хотите – по одному.
– Сначала так, потом так, – ответил капитан.
…Мина упала аккурат между Фимкой и Лехой Ключиком. Сначала в воздухе послышался приближающийся шелест, потом нарастающий свист, леденящий душу. Все произошло так неожиданно и стремительно, что люди даже не успели отбежать в сторону и залечь, накрывая головы руками.
Когда капитан Силантьев пришел в себя, вокруг было тихо. Он поднял голову, отряхнулся, встал на колени, потом в полный рост. В нескольких шагах от него зияла воронка. Она дымилась черным, развороченным конусом.
Рядом с воронкой навзничь лежал старший лейтенант Ключик. Его голубые глаза были открыты и смотрели в небо. Из плеча, из того места, где должна была быть правая рука, – пульсируя, хлестала кровь.
– Леха! Б-дь, как же так! Доктора! – стал кричать капитан. – Эй, где все? Доктора сюда!
На взрыв и на крики выбежали люди – солдаты, старшина, майор Говорухин. Раненого оттащили за дом, в укрытие. За ним тянулся мокрый след.
Капитан схватил у кого-то из бойцов автомат и, бешено вращая глазами и матерясь, выпустил весь диск вдоль улицы, по которой накануне отходили немецкие части.
– Откуда стреляли?! – Майор Говорухин подбежал к Силантьеву. – Как это произошло?
– Суки! Сволочи! – кричал капитан. – Надо было еще вчера прочесать весь район. Кто-то же остался, а! Кто-то же засел там! А мы бухать кинулись…
– Да, от немцев я такого не ожидал, – угрюмо произнес командир батальона.
Он отдал приказ, и уже через минуту взвод автоматчиков бросился искать тех, кто своим роковым выстрелом нанес смертельную рану этому прекрасному августовскому утру.
– А где фотограф? – спросил майор Говорухин. – Коля, он же с вами был…
– Хрен его знает, – отмахнулся Силантьев. – Там где-то…
Они стояли возле тяжелораненого Ключика, которому уже делали перевязку. Старший лейтенант пришел в себя и теперь тихо стонал, еще не до конца понимая, что с ним произошло. Его смуглое лицо стало белым, известковым.
– Жить будет, – сказал военврач, вставая с колен. – Правда, много крови потерял. Но это ничего. Сейчас в госпиталь свезем, а там залатают по первому разряду.
– Держись, Леха! – произнес Силантьев, сжимая рукой левую ладонь друга. – Держись! Мы довоюем за тебя!
– Так все-таки где этот ефрейтор из газеты? – повторил майор Говорухин.
Вдвоем с капитаном они вернулись на место взрыва. В нескольких шагах от воронки лежало тело Фимки, рядом валялась нетронутая осколками «Лейка», поодаль – голова убитого ефрейтора.
– Бедняга! – сказал майор. – Хороший парень был…
– Что?! – Капитан Силантьев в бешенстве подошел к голове фотографа. Без очков лицо Фимки казалось совсем детским. – Это из-за тебя, сука, мой друг теперь инвалидом будет! Из-за тебя!..
И он с силой пнул сапогом прямо в висок, так что голова Фимки скатилась в дымящуюся воронку.
– Зря вы так, товарищ капитан, – тихо сказал подошедший старшина Пархоменко. – Фотограф не виноват. У него ведь тоже где-то мать есть, и она тоже не дождется его, как и мать старшего лейтенанта. Во всем виновата война…
– Ты что несешь, Пархоменко! – воскликнул Силантьев. – Лехе только руку оторвало, его в госпиталь сейчас повезут.
– Он умер только что, товарищ капитан. Я пришел вам сказать…
Силантьев посмотрел на старшину, потом на командира. Предательская влага выступила на глазах у обоих.
* * *Над разрушенным городком поднималось теплое августовское солнце. Высоко в небе, ясном и чистом, совсем не ко времени заливисто пел чудом уцелевший жаворонок. До конца войны оставалось двести пятьдесят пять дней…
Николаев 2011 г.
Турист из Виттена
«В ночь на 27 марта 1898 года среди Тихого океана экипаж бременского судна «Матадор» был немало напуган удивительной фата-морганой. В седьмую склянку ночи (иначе – за полчаса до полуночи) вахтенный заметил на подветренной стороне, приблизительно в двух милях, большое парусное судно, борющееся со штормом, хотя океан кругом был совершенно спокоен. Между тем неизвестное судно напрягало все свои силы в борьбе с разыгравшейся стихией. При ярком лунном свете тропиков, когда ночью почти так же светло, как днем, можно было видеть огромные волны, которые перекатываясь через нос и, пенясь, бежали вдоль палубы. Матросы «Матадора» столпились на палубе с бледными лицами, в боязливом ожидании какой-нибудь страшной развязки…
Призрачный корабль внезапно переменил курс и очутился прямо перед «Матадором». Экипаж охватил ужас в ожидании неизбежного столкновения; некоторые матросы пытались броситься за борт. Но загадочное судно опять резко поменяло курс.
В то время как оно полетело на парусах в южном направлении, увлекая за собою волны и ветер, на «Матадоре» увидели, что яркий свет в двух иллюминаторах капитанской каюты внезапно погас, а через минуту исчезло и таинственное судно.
В одном из портовых городов Чили капитан «Матадора» Геркенс познакомился с рапортом капитана датского судна, заходившего туда за три недели до этого. В нем говорилось, что в ночь на 27 марта, около полуночи, во время сильного шторма в капитанской каюте произошел взрыв лампы, причем старший штурман получил сильные ожоги. Даты испугавшего экипаж «Матадора» видения и зафиксированного в рапорте происшествия совпадали, что позволило установить связь миража с реальным событием, случившимся на датском судне, попавшем в шторм.
