Владимир Царицын - Осенний лист или зачем бомжу деньги?
Неожиданно Сидоров споткнулся о торчащую из бетонного пола арматурную петлю, на ногах удержался, но тут же на него натолкнулся шедший следом Альфред. Они упали оба.
- Шестьдесят шесть, - пробормотал Альфред.
- Что?
- Шестьсот шестьдесят шесть.
- У тебя что, крыша поехала?
- Четыре тысячи шестьсот шестьдесят шесть, - продолжал бормотать
Альфред. - Четыре шестьсот шестьдесят шесть умножить на ноль семь…
- Три с чем-то, - помог ему Сидоров, вставая с пола. Он вспомнил, что поручил Альфреду считать шаги. - Что-то около трех километров трехсот метров мы прошли. Где-то скоро должна быть врезка стока из
'Мечты олигарха'. Если ориентироваться на кальку, то до врезки еще метров семьсот, а от врезки до поселка еще примерно столько же.
- Если только эта калька не врет, - с какой-то обидой в голосе проворчал Альфред. - Что-то мы идем, идем, а вокруг все одинаковое.
И ничего не меняется, и конца не видать. И тишина, как в могиле…
- Тихо! - прервал Сидоров его причитания. - Слышишь?
- Что?
- Вода журчит.
Бассейн у Пархома был сорок метров в длину и десять в ширину. Как и большинство богатых людей, заимевших свои капиталы быстро и неправедно, Пархом страдал гигантоманией и болезненным пристрастием к помпезности.
…К слову сказать, большим был не только бассейн. Дом Пархома был похож на средневековый замок. Вернее, сам Пархом считал, что его дом-крепость - вылитый средневековый замок. На деле это было высокое и громоздкое строение из красного фасадного кирпича, с зеленой черепичной крышей и остроконечными башенками по углам. Эти башенки не имели никакой функциональности и были возведены исключительно по прихоти хозяина. Широкие мраморные ступени вели к порталу парадного входа, по бокам которого несли службу и одновременно поддерживали лепную балку две кариатиды с гигантскими грудями. Отличие размера бюста у античных девушек от стандартного тоже было прихотью Пархома.
Точно такие же грудастые кариатиды поддерживали арку въездных ворот.
Ворота тоже впечатляли своими размерами. И сад вокруг дома был большим. Вдоль гравийных аллеек росли тщательно подстриженные кусты и возвышались белые гипсовые фигурки полуобнаженных нимф и наяд. Все скульптуры изготавливались индивидуально с учетом вкусов заказчика и по его личным рекомендациям. Пархом называл их где-то услышанным словом - куртизанки. Их было много, этих куртизанок, и все они по замыслу Пархома должны были демонстрировать свою сексуальность и похоть. Куртизанки жеманно прикрывали пухлыми ручками свои прелести немалого размера и делали вид, что пытаются натянуть на круглые плечи края спадающих туник. Поздней осенью и зимой все это выглядело уныло - с куртизанок слетала их сексуальность, они казались напрочь замерзшими, а припорошенный снегом сад был похож на заброшенное кладбище.
…Пархом разделся и перед тем, как зайти в воду, посмотрел на свое отражение в зеркале, занимавшем полстены. А что? Ничего, спортивная форма в абсолютном наличии - впалый живот, мускулатура в тонусе. Не качок, но вполне, вполне… Пархом даже залюбовался своим полностью обнаженным телом (он всегда плавал в бассейне без трусов) и татуировками, которыми оно было сплошь покрыто. Вылитый якудза! Но в отличие от тату японского гангстера нательная живопись Пархома была представлена в основном отечественными уголовными знаками отличия, пространство между которыми было заполнено шедеврами боди-арта о назначении и смысле которых Пархом никогда не задумывался. Этот орнамент ему нравился тем, что покрывал все тело.
Татуированными были руки, ноги, спина, грудь и живот - все было синего цвета. На фоне остального тела, задница Пархома казалась неестественно белой, как у трупа. Пархом повернулся так и эдак, крякнул довольно и встал на край. Нырнув в яркую, лазурную от кафеля воду, он полбассейна проплыл под водой. Вынырнув на середине, отфыркался и крикнул:
- Эй! Кто там есть живой? Ком цу мир!
На его зов явился рослый кавказец, одетый в черное, без бороды, но традиционно небритый. Его щеки, подбородок и пространство между орлиным носом и верхней губой были словно сажей измазаны. Охранник молча подошел к тому месту, где находился татуированный купальщик и, сложив руки над причинным местом, уставился на Пархома, а точнее, стал смотреть поверх его мокрой головы ничего не выражающим взглядом.
Под дозой, что ли, подумал Пархом. Их не поймешь ни фига, урюков этих, то ли он тебя слышит и видит, то ли вообще не здесь мыслями, а где-то в своих родных горах. А может с Аллахом беседует. Колются все почти. И не ерундой какой-нибудь, чистым героином.
Пархом всех их называл Асланами, Шамилями и Махмудами.
- Махмуд, скажи там, в охране, Усков должен приехать. Пусть пропустят…
- Меня зовут Гамлэт, - сказал кавказец.
- Я же не возражаю. Гамлет, так Гамлет. Иди, Гамлет, скажи.
- Усков уже прыехал.
- Ну, так давай его сюда! - И Пархом снова нырнул, сверкнув перед охранником мертвенно-белой задницей.
Гамлет плюнул на кафель, тихо проворчал что-то не по-русски, наверное, выругался, обозвал Пархома шакалом, или еще каким-нибудь нечистым животным, и вышел из помещения бассейна.
Усков не вошел, а вкатился в помещение бассейна, такой он был толстый и круглый - как один из трех толстяков из сказки Олеши, самый толстый. И ножки и ручки у пархомовского компаньона казались коротенькими, хотя когда-то, лет десять-двенадцать тому назад его конечности совершенно точно были нормального размера, да и сам Усков был более продолговатым, чем сейчас. Пархом помнил его прежним, но все остальные в этом городе считали, что Андрей Ильич такой с самого детства - круглый и суетный, как заводной апельсин.
- Здорово, колобок! - весело приветствовал Пархом своего товарища.
- Подмылся, как я говорил? А то в бассейн не пущу.
- Горцы твои - чистые церберы. Десять минут заставили в машине у ворот ждать, - отпыхиваясь, посетовал он, проигнорировав уже набившую оскомину шутку Пархома, и с трудом втиснул зад в пластиковое кресло, стоящее на краю бассейна. Достав носовой платок, принялся промокать матово поблескивающую молочно-белую лысину. - Ты что, предупредить их не мог, что меня ждешь? Морды тяпками, глаза оловянные. Смотрят, будто впервые видят. И каждый раз, когда я приезжаю, такая канитель. А сегодня еще и облапали всего, как какого-нибудь…
- Извини, дружбан! Забыл предупредить охрану. Вся голова проблемами забита, свободного местечка нет. А на абреков не серчай, служба у них такая.
- Служба службой, но я-то не простой посетитель. Они что, теперь и мэра обыскивают, прежде чем к твоему телу допустить?
- И мэра обыскивают. А как же? Это я им такую установку дал, обыскивать каждого, кто является ко мне с визитом. Ты, Андрон,
Шульмана помнишь?
- Это того обиженного тобой еврея? У которого ты бизнес отнял?
- Бизнес свой он мне сам отдал, вернее продал. Тяжело ему было крутиться в условиях атакующего капитализма и жесткой конкуренции.
Вот он его мне и уступил… за приличные отступные.
- Помню эту платежку в оффшор, - усмехнулся толстяк. - Миллион долларов ты считаешь приличными отступными? Его бизнес миллионов десять на тот момент стоил! Считай, что даром ты его приобрел, за чисто символическую плату, отнял, по сути. - Усков поднял повеселевшие поросячьи глазки на Пархома и осекся, натолкнувшись на его жесткий взгляд, понял, что переборщил. - Извини, Пархом. Я же не осуждаю. Просто считаю, что со мной ты можешь называть вещи своими именами. И…бизнес есть бизнес, штука жестокая. Конкуренция… Я понимаю…Так что там с этим Шульманом?
Пархом удовлетворенно кивнул и, плеснув себе на голову пригоршню воды, фыркнул и сказал:
- А заявился ко мне на прошлой неделе. Сказал, блин, конфиденциальный разговор имеет. Сучара! Я дал команду его пропустить. Думал бабки пришел клянчить. Грешным делом, решил добавить ему немного… для поддержки штанов. Его пропустили, а он только вошел в кабинет, пушку из кармана выхватил и… Если бы не
Махмуд, а может, Шамиль или Аслан, или Гамлет, не плавать бы мне сейчас в бассейне, меня бы давно уже обмыли.
Пархом погрузился в воду и под водой подплыл к сходням. Пока он поднимался по ступенькам, держась за хромированные поручни, и вальяжной походкой подходил ко второму креслу, Усков с завистью смотрел на его гибкое сухощавое тело.
- Завидно? - ухмыльнулся Пархом. - А ты перестань свинину жрать и лобстерами закусывать. И черную икру, и пирожные из своего рациона исключи. И будет как у меня. - Он картинно провел большими пальцами рук по своим бокам и бедрам.
- Можно подумать, в твоем рационе эти продукты отсутствуют, - проворчал Усков.
- Присутствуют, - ответил Пархом, садясь рядом с товарищем. - Но не в таких количествах. Кроме того, мне, Андрон, природа такую конституцию подарила. Мне можно. А тебе…следить надо за своим весом. Шульман вот тоже не следил. И что с ним стало?
