Ханс Кайлсон - Смерть моего врага
Мы поздоровались, брат заметил с иронией:
— Надеюсь, мы не помешаем.
— Глупости, — ответила его сестра. — Квартира твоя, как и моя.
Меня удивило, что она вообще отреагировала на его псевдоостроумное замечание.
— Мы называем их братской супружеской парой, — сказал, обращаясь ко мне, первый, Атлет, с фамильярной улыбочкой, выражавшей одновременно почтительность и издевку.
Самый младший ухмыльнулся. Только эти двое, Брат и Сестра, звонко рассмеялись и обменялись понимающим взглядом. Похоже, они привыкли к этим шуточкам.
— Я посижу, — сказал Угрюмый и преспокойно закурил сигарету.
— Мы вернулись пораньше, — сказал Брат. — Сегодня не было ничего интересного.
Брат кивнул.
— Я тоже был у них на новоселье, — продолжал Атлет, обращаясь на сей раз ко мне, чтобы втянуть меня в разговор, в который я до сих пор почему-то не вступал.
— Повеселились на славу? — спросил я, пытаясь попасть в тон их разговоров.
— Еще как! — ответил он. — Все жутко много выпили, и никто не напился.
— У меня еще три дня башка трещала, — сказал Угрюмый.
Я понял, что мое первое впечатление о них как о сплоченной группе было правильным, они давно знали друг друга, разве что Младший попал в их компанию позже.
— Вы все из…? — спросил я, назвав городок, о котором рассказывала девушка.
— Нет, — возразил Младший. — Мы из разных мест, но при такой жизни быстро знакомишься, если имеются общие интересы и идеи.
Угрюмый сидел на стуле, подавшись вперед, упираясь локтями в колени, и свистел. Время от времени он поднимал глаза и испытующе рассматривал меня.
— Это хорошо, — сказал я. — А иначе остаешься совсем один.
Угрюмый одобрительно кивнул, снова засвистел, оборвал свист и взглянул на меня, как мне показалось, менее скептически.
— Состоите в организации? — спросил он.
Вопрос застал меня врасплох, он был настолько неожиданным, что я не успел собрать душевные силы, чтобы обдумать его и соответственно сформулировать ответ. Но думаю, что и в таком случае он прозвучал бы точно так же.
— Еще нет! — проговорил я.
Похоже, мой ответ его удовлетворил. Он кивнул головой в знак одобрения, откинулся на своем стуле и снова негромко засвистел.
Тем временем Брат разговаривал с Младшим, они говорили о ком-то, кого здесь не было, но с кем все трое были тесно связаны.
— В последнее время он вроде как выдохся, — сказал Брат. — Ты тоже обратил внимание?
— Поссорился с руководством, — ответил тот.
— Неудивительно, — сказал Атлет. — Я всегда считал его хилым. Не мой он тип, слишком много угрызений совести, слишком мало инициативы.
— Но он проделал хорошую работу, — сказал Младший. — Не забывай, что поначалу он проделал хорошую работу.
— Он был одним из первых, — задумчиво сказал Брат.
— Слишком много угрызений совести, — повторил Младший.
— Совесть? Вечно ты со своей совестью, — продолжал Угрюмый. — Хотел бы я знать, при чем тут совесть. Не болтай чепухи, он трусит.
— Ты ел? — спросила она.
— Немного, — коротко ответил он.
Она вышла и занялась на кухне приготовлением ужина. Журчала вода, звенела посуда, слышались торопливые шаги по кафельным плиткам пола.
— А вы ели? — крикнула она из кухни.
— Да и нет, — прозвучало в ответ. — Сама знаешь, какие у холостяков желудки.
— Тебе повезло, — сказал Угрюмый Брату. — Моя сестра ради меня и пальцем не пошевелит. Я для себя все сам делаю. А твоя нянька, она как?
— Я доволен, — сказал Младший. — Она хорошо кормит. Когда прихожу вечером, на кухне всегда стоит для меня тарелка.
— И платят ей прилично? — спросил Брат.
— Не думаю, что она много на мне зарабатывает, — был ответ.
— Значит, она относится к тебе как к сыну, а это еще хуже. Знаю я этих назойливых нянек. Поначалу приятно, что тебя балуют. Но потом терпение лопается, и ты даешь деру.
— Я одно время тоже справлялся сам, — сказал Атлет. — Но беспорядочная жизнь вскоре отомстила за себя. Теперь я снова буду рад, если кто-нибудь ее упорядочит.
— Вы здесь живете два года? — обратился Младший к Брату.
— Год, — поправил его Атлет и посмотрел на Брата. — Не так ли?
— У него есть совесть, вот он и трусит, — неуверенно предположил Младший.
— Чушь, — возразил Угрюмый. — Он трусит, больше ничего. То, что ты называешь совестью, — это задержка в половом созревании.
— Он бы хотел отменить совесть, — со смехом заметил Брат.
Разговор начал утомлять меня. Это был зачерствевший пирог. Несъедобная приманка из страха, совести и отмены совести. На нее не выманишь из-за печи ни одну собаку.
Хотя трое явно расходились во мнениях, они не переставали являть собой общую картину сплоченности. Это было единственным светлым пятном в безотрадном мраке их тоскливой беседы. Хоть бы девушка поскорей вернулась, в конце концов я пришел сюда с ней. Если она сейчас не вернется, я откланяюсь. Двое других все смеялись, только Угрюмый оставался серьезным.
— Отменить? — строго переспросил он. — Совесть сама себя отменит. В один прекрасный день ты заметишь, что потерял ее.
— А страх? — спросил Младший.
— Тоже пропадет.
— Откуда, собственно, берется страх? — спросил Младший тоном прилежного ученика, признающего безусловное превосходство своего приятеля.
— Это сигнал, что приближается опасность. Предупреждающий знак. Он вынуждает тебя применить силу, чтобы ее отразить.
Никто ему не возразил. Повисла пауза. Остальные своим молчанием выражали согласие с его объяснением. Они сидели на своих стульях и задумчиво глядели в пространство. Может, просто были голодны.
Этого угрюмого парня, думал я, так гнетет его совесть, что он хотел бы избавиться от нее. Потому он и заявляет, что она исчезнет сама собой. Мне такие заявления знакомы, я часто их слышал. Компания, в которой я оказался, больше не составляла для меня тайны. Странным образом, я рассматривал этих четверых парней совершенно отдельно от девушки. Она как раз вошла в комнату, толкнув дверь ногой с такой силой, что та захлопнулась. Девушка принесла поднос с бутербродами, чаем, повидлом и фруктами.
Атлет вскочил и бросился ей навстречу, протягивая руки.
— Спасибо! — сказала она. — Будь добр, принеси скатерть.
— Оставь, — сказал Брат. — Без надобности!
— Почему? — сказала она, остановившись посреди комнаты и держа поднос на вытянутых руках.
— Это лишнее, — возразил он.
— Но без скатерти так неуютно, — ответила она спокойно и дружелюбно.
Тем временем Атлет подошел к комоду, стоявшему у стены рядом с дверью и, не дожидаясь дальнейших указаний, вынул из верхнего ящика пеструю скатерть и встряхнул ее. Девушка кивнула. Он постелил скатерть на маленький стол.
Эта короткая сцена снова показала мне, что в этом кругу царит внутреннее единство и близость, которая проявляется во всем, даже в споре. Для меня здесь решительно не было места. Меня это устраивало, и, пока она снимала угощенье с подноса и расставляла на скатерти, я поднялся. Она заметила, что я стою, взглянула на меня через стол и прервала свое занятие.
— Вы же не собираетесь сейчас уйти? — спросила она удивленно.
— Собираюсь.
Я не мог так сразу придумать отговорку, кроме того, мое внезапное желание уйти противоречило другому импульсу: остаться, послушать, посмотреть, понять, что здесь происходит. Или это был лишь способ самоистязания, которое я тем самым доводил до крайности? Но должен признаться, что появление девушки побуждало меня все-таки остаться, так что моя поза выдала мою нерешительность. Другие это заметили, и Угрюмый положил ей конец, сказав:
— Вам не нужно сбегать из вежливости. Не так уж мы голодны, оставим немного и на вашу долю.
— А то он еще подумает, что вы трусите, — сказал Младший. — Можете не терзаться угрызениями совести. Вы ведь уже вышли из подросткового возраста? Вырвались из лап полового созревания?
— Садитесь, — сказала девушка, продолжая накрывать на стол.
К счастью, законы учтивости весьма эластичны, они еще растяжимее, чем мораль. Под их защитой можно выносить самые кричащие противоречия. Даже хамить и лгать, если умеешь создать видимость, что тебя вынуждают к этому законы учтивости.
Я снова сел. Атлет подмигнул мне и сказал:
— Будет еще уютнее.
— Когда ребята утолят голод, — сказала девушка, — поглядите, что тут начнется. Похоже, еда плодотворно влияет на идеи. Мужчины могут одновременно вгрызаться в бутерброды с сыром и в проблемы земной и небесной неизбежности, одно только придает вкус другому. Им кажется, что это высокие идеи, а это всего лишь бутерброды.
— У тебя опять хорошо получилось, — сказал Угрюмый, приступая к трапезе.
— Нельзя же все время говорить о еде, — сказал Брат.
![Карочка - [email protected] - Наследники](/uploads/posts/books/no-image.jpg)