Виктор Корнев - Четыре реки жизни
А наши "умные" аналитики с экранов, «чешут репу», почему в России не идут реформы. Вся боятся сказать, что правящая элита привыкла обращаться с народом, как быдлом, как с порабощенными иноземцами, а не как с равноправными партнерами, живущими на одной территории, под названием Россия. Изощренное «свободное» рабство народа России продолжается.
Пока философствовали одни, а другие пребывали в полудреме, кто-то обратил внимание на проходящих вдали мужиков, несших мешок с точащими щучьими головами. Санька, как самый молодой, сбегал узнать, где они столько надрали рыбин. Вернулся, рассказал, что всего в километре от нас есть небольшой залив, где щук видимо-невидимо. Быстро собрались и пошли туда. Вечер-то поджимал.
Действительно, вскоре показался небольшой округлый заливчик, окруженный кустами, тростником и густой травой, так что для нормального заброса было пространство всего в пару метров. Гурьбой, оттесняя друг друга, зашли в воду и начали хлестать. Первые же забросы показали, что мужики нас не обманули. То один, то другой вытаскивал полутора-двухкилограммовую щучину. Икряные, толстые с зубастыми пастями, как у крокодилов, они хватали тройники N14, так что проходилось вытаскивать их или плоскогубцами, или палкой. Встаешь ей на шею огромным болотным сапогом, чтобы не вырвалась, одной палкой открываешь пасть, а другой поддеваешь тройник. Но даже при таких долгих манипуляциях, нередко получали мелкие травмы и все пальцы были в крови.
После первых удачных бросков, у нас проснулся настоящий дикий охотничий азарт. Солнце стремительно садилось, сгущались сумерки, а никто уходить и не собирался. Почти после каждого удачного заброса блесны, следовал мощный удар по блесне, хватала щука, делала свечу, чтобы ослабить натяжение лески и освободиться от крючка. Если ей это не удавалось, она утыкалась носом в траву или лезла в коряги. Но крючки были жесткие, каленые, леска 0,4-0,5 мм, удилища металлические, да и катушки самые мощные, по тем временам, "Невские". Эти прочные снасти почти всегда выручали нас.
Даже если получался перекид в кусты или тростник, то наматываешь леску на рукав телогрейки и прешь, как трактор - или куст сломается, или леска оборвется. Тогда взрыв хохота, соленые мужские прибаутки, а ты привязываешь новую блесну, теряя драгоценное время и лучшее место заброса. Потом жди, когда оно освободится. Главное встать на удачное место и забросить туда, где у соседа только, что сошла рыбина, а он вытащил пучок травы и сейчас очищает блесну. Занимаешь место и когда сосед кладет рыбу в рюкзак выходя на берег, тогда ему ничего не остается, как кидать с неудобья, или туда, где много травы и щука помельче.
Азарт давал много сходов, много зацепов, да и друг с другом мы нередко путались лесками. Шла веселая, боевая ловля мощного хищника. Чуть подведешь щуку к берегу, как она начинает бешено мотать башкой, нередко блесна отрывается и пулей летит в тебя. Не успел увернуться, можешь получить травму. Такое было не раз. А щучина сойдет с крючка, отойдет на несколько метров в глубь, затаится и ждет, когда блесна снова пройдет мимо. Эта совершенная машина для убийств, прекрасно видит и понимает, что стальная блесна не пища. Она нападает на блесну, как на соперника и теряет самоконтроль. Вот отсюда корни "блатарской психологии" - «зачем мою территорию топчешь»? Хвать зубами и жертву ко дну. Иногда щука промахивалась и крючок цеплялся за брюхо. Тогда борьба ожесточалась. Спиннинг дугой, рыбина то в траву на дно, то в тростник, тянет как пятикилограммовая, а вытащишь, увы и ах, всего-то на килограмм. Дошло до того, что рюкзаки заполнились, мешков нет, а рыба все хватает и хватает. Стали выбирать только толстых, икряных щук, остальных отпускали. Мой старый рюкзак не выдержал очередной утрамбовки и стал расползаться по швам. Пришлось закончить рыбалку и перевязать его веревками и леской, чтобы хоть как-то дотащить добычу до дома.
Сгустились сумерки, а щука все шла и шла. Пятеро краснорожих мужиков, грязные, в икре и слизи от щук, с мокрыми, кровоточащими руками, стоя по колено в черной воде, с остервенением «полощут» поверхность залива. Гогот, «ржачка», прибаутки после каждой удачи или схода. Глаза горят, проснулся древний инстинкт охотника, столь редкий в наше цивильное, сытое время.
Едва угомонились, в темноте недолго и глаза друг - другу позацеплять крючками, да и рыбу уже некуда класть. А впереди еще грязная, скользкая дорога в три километра, до автобуса. Налегке, посветлу и то проблема, а тут ночь, да у каждого за спиной за двадцать килограмм. Больше часа добирались до шоссе, чумазые с ног до головы. Кое-как умылись в лужах, чтобы из автобуса не выгнали и лишь к двенадцати часам добрались до дома.
В тот же вечер я накрутил вилкой икры (так снимают пленку) и засолил два с лишним литра икры. А на следующий день ходил одаривал знакомых и родственников щуками. Другие выходные дни были менее удачными. Щука уже отметала икру, болела и брала очень редко. Да и в последующие годы такой удивительно богатой рыбалки, больше не было. Наверное поэтому и запомнилась та первая весенняя рыбалка, с диким охотничьим азартом в глазах, среди многих других походов за щуками по многочисленным водоемам нижнего придонья.
***
Глава 4. Остров.
Дон для нас начинался сразу после плотины. Вода там мощным потоком, отработав в турбинах ГЭС, вырывалась на свободу, бурля и пенясь. Потом еще несколько сот метров, буруны и водовороты выходили на поверхность быстрой реки, постепенно угасая и превращаясь в обычное плавное течение равнинной реки. Летом часть воды обычно, сбрасывалась через один, два слегка приподнятых затвора плотины. Но по весне, когда паводок пригонит с верховьев особо много воды в водохранилище и оно начнет угрожающе подтоплять прибрежные поселения, открывались аварийные затворы плотины на полный проход воды.
Вся река начинала кипеть и пениться от усиленного потока воды. Мгновенно заполняются низины, разбухают протоки и озера на острове. Заливные луга покрываются более, чем метровым слоем воды и уже станичники с низовьев Дона требуют закрытия паводковых затворов. Два-три дня гуляет большая вода, затем начинает входить в свое обычное русло, оставляя к радости рыбаков множество зарыбленных озер и проток.
Поэтому, не дожидаясь установки парома, мы нередко командой из нескольких резиновых лодок, переплывали еще быстрый Дон и устремлялись на ближайшие протоки и озера острова. На нем нередко попадались большие лужи, в которых, если внимательно приглядеться, кишмя кишела рыба. Это, прежде всего, сазанчики и серебристые караси-гибриды. Вот тут и начиналась ловля. Кто сачком, кто болотными сапогами и ветками, во множестве выбрасывали рыбу на берег. Крупную забирали себе, мелочь отправляли расти обратно в воду. Летом эти лужи обычно пересыхают и тогда начинают пировать птицы и звери, которые во множестве обитали на этом громадном острове. Такие лужи встречались десятками, у некоторых из них мы надолго задерживались, поэтому, придя на место ловли, уставшие и грязные, обычно обедали, отдыхали и часок другой поблеснив, отправлялись в обратный путь. Жаль, что такие большие разливы бывали не каждый год. Зато зашедшая и перезимовавшая мелочь, на обильном корме, через год-другой вырастала в килограммовых щук, больших карасей и сазанов. Да и плотва нередко вырастала до полукилограмма.
Обычно на остров мы отправлялись в мае, когда щука в реке Солянке и примыкающих к ней водоемах уже была нами основательно выбита. Проток и озер на острове было множество, но хорошо ловилась рыба лишь в некоторых из них, причем в каждый сезон в разных местах. Поэтому все разбредались в разведку в разные стороны, потом кричали друг другу и собирались там, где был лучший клев. Один раз напали на икряного гибрида (карася), грамм по триста и таскали его, пока не устали руки.
Удилища то за пять метров, попробуй, взмахни тысячу раз. Как всегда потом шел костер с ухой и водочкой, отдых часок-другой и начиналась охота на щук. Ловля щук на спиннинг была нашим коронным развлечением, при любой ловле, при любой погоде и сезоне.
Усталые, пропахшие костром и рыбой, измазанные икрой и молокой, нередко приходили домой, когда уже начинало смеркаться. Но это, наверное, было самое радостное время в моей жизни. Было много друзей, мы были еще молоды, энергичны и здоровы. Хватало сил и на далекие рыбалки и на работу, а иногда и на две-три работы и на все остальное...
К июню протоки на острове зарастали травой, рыба становилась ленивой и только на самых глубоких местах оставались окна с чистой прозрачной водой. Но и до этих окон не всегда было можно добраться - разросшиеся кусты и тростник мешали забросу поплавковой удочки, не говоря уж про спиннинг. Было у меня излюбленное место - большой наклонившийся к воде тополь на одной из заросших проток. Я залезал на него и с двухметровой высоты смотрел в чистую открытую воду, наблюдая за рыбой. Совсем, как когда-то в далеком детстве.
