Джей Рейнер - Доизвинялся
– И это Джеффрис?
– Он председатель комитета и потому логичный кандидат. Они особо подчеркнули, что не хотят превращать это в цирк с крупными делегациями с обеих сторон. Они хотят извинения с глазу на глаз, ты и Джеффрис, больше никого. Так мы и сделаем.
Я нацарапал еще пару строк в блокноте.
– Знаете, мне кажется, я действительно должен повидаться с Шенком. Узнать, как, по его мнению, следует подступиться к этой ситуации. И засвидетельствовать мое почтение.
Все разом резко втянули воздух, и я поднял глаза от записей.
– Неудачная мысль, – поспешно ответил Сатеш.
– И необходимости на самом деле нет, – сказала Дженни.
– Только зря время потеряете, – добавил Сатеш.
Я обвел их взглядом. Они улыбнулись успокаивающе мне, потом неловко беспокойно друг другу. Я положил блокнот на стол перед собой.
– Мне нужно время, чтобы подумать, – сказал я, опуская ручку в карман пиджака. – Совещание окончено.
Глава восемнадцатая
Профессора я услышал до того, как увидел. Он жил на окраине городка Оливбридж, где начинаются склоны Катскилл в паре часов езды от Манхэттена, и когда я приближался к дому, адрес которого моя секретарь раздобыла у его издателей, по узкой лесистой дороге эхо разносило звон бьющегося стекла и рев мотора легковой машины. Шум так меня отвлек, что, сворачивая на подъездную дорожку, я едва не стукнулся бампером о бампер другой машины, как раз уезжавшей. Женщина средних лет с забранными в растрепанный хвост седеющими рыжими волосами, поджав губы, опустила боковое стекло, чтобы со мной поговорить. Я высунулся из окна своей машины.
– Вы туда едете? – спросила она, махнув на дом. Вид у нее был усталый, и она, казалось, стремилась поскорее отсюда убраться.
– Собирался. Если, конечно, это дом профессора Шенка. Она оглянулась через плечо, будто напоминала себе, откуда едет.
– Да уж, вы его нашли. – И повернувшись ко мне, быстро добавила: – Послушайте, дорогуша, окажите сам себе услугу. Развернитесь. Езжайте домой. Зачем же себя так мучить.
Я посмотрел на деревянный дом в конце поднимающейся на холм подъездной дорожки: тенистая веранда и вид на долину за кронами деревьев. Возле аккуратно сложенной поленницы был припаркован старый «кадиллак» цвета давленой сливы. Картина была вполне мирная.
– Наверное, все-таки заскочу на минутку, – сказал я. – Я издалека приехал.
– Если хотите мой совет, не останавливайтесь, езжайте подальше от этого места.
Она моргнула, ее пальцы забарабанили по рулевому колесу.
– Я сдам назад, чтобы вы могли выехать, – сказал я, и она благодарно кивнула.
– Учтите, я вас предупреждала.
Она так быстро вывернула с подъездной дорожки, что взвизгнули шины. Поставив машину рядом с «кадиллаком», я обошел осколки двух пивных бутылок на дорожке и поднялся по ступенькам к входной двери. Там я дернул за подвешенную возле двери цепочку, и у меня над головой звякнул колокольчик. Ответом была тишина.
Я окликнул профессора по имени. Ничего, только скрип половицы за массивной деревянной дверью. Присев, чтобы мои глаза оказались вровень с прорезью для писем, я еще раз негромко позвал:
– Профессор Шенк?…
– Стерва свалила? – Голос был хриплый, будто говоривший сорвал его криком. А еще, судя по тому, откуда шел звук, он, кажется, сидел на полу возле прорези для писем.
Я оглянулся на пустую подъездную дорожку.
– Дама, которая тут была?
– Дама? Да это сущая ведьма!
– Уехала.
– Хорошо.
– Профессор, меня зовут…
– Что вы тут делаете? Еще один гребаный любитель извиняться? Явились за отпущением грехов?
– За отпущением грехов? Нет. Я…
– Хотите услышать, как я говорю «мне очень жаль», да? Всем вам только этого и надо!
– Я Марк Бассет, профессор. Мы вчера разговаривали по телефону.
– Бассет? Бассет? – Он помедлил. – Ах да, темная лошадка, нахальный простак, который втерся в ООН? Тот Бассет?
– Вы сами пригласили меня приехать. – Я все еще сидел на корточках перед прорезью, и от напряжения у меня заныли колени.
– Да? – переспросил он. В его голосе звучало неподдельное удивление.
– Может быть, если вы откроете дверь, я представлюсь?
Послышался скрежет отпираемых замков и звон снимаемых цепочек. Схватившись за косяк, я выпрямился. Мужчина распахнул дверь, но тут же повернулся на каблуках и ушел в дом так быстро, что мне не удалось его разглядеть.
– Я же вам сказал не приставать ко мне, – крикнул он, прячась в тенях. – Я всем сказал ко мне не приставать!
– Честное слово, профессор Шенк, мне очень жаль, если я неверно вас понял. Я спросил, можно ли мне к вам приехать, и мне казалось, вы ответили, что будете дома, и я воспринял это как разрешение заглянуть.
Правду сказать, сразу после этого он бросил трубку, но я счел его последние слова рассеянностью заработавшегося ученого, с головой ушедшего в собственные мысли.
– Я передумал, – рявкнул он откуда-то из недр дома.
Идя на голос, я нашел кабинет. Протянувшиеся вдоль стен полки были заставлены книгами, и повсюду на полу громоздились нелепые груды желтеющих журналов. Свет в тесную комнатку шел из окна от пола до потолка, откуда открывался вид на поросшие деревьями склоны гор Катскилл, солнце золотило танцующую в воздухе бумажную пыль. Шенк сидел за столом, скрывшись за сегодняшней «Нью-Йорктаймс», которую развернул во всю ширину, чем тут же напомнил мне отца.
– Профессор?…
Шенк опустил газету.
– Что вам надо?
Он оказался жилистым человечком лет пятидесяти, и все в нем – одежда, мешки под глазами, всклокоченные спутанные кудри – казалось обвислым, точно сила тяготения действовала на него больше, чем на остальных людей. Высоко на лбу у него сидели очки в стальной оправе, и когда он дернул в мою сторону головой, стекла пустили по комнате солнечных зайчиков, заставив меня прищуриться.
– Не могли бы мы обсудить практические аспекты международного извинения? – Мой вопрос прозвучал помпезно, но на самом деле он и был целью визита.
– Хотите знать про практические аспекты? Я вам скажу, что такое практические аспекты, мать их разтак. Горячей воды нет, потому что котел разорвало, моя машина ни на что не годится, а теперь еще и эта ведьма-домработница… – он махнул на входную дверь, – …ушла…
– Я слышал звон стекла.
Вскочив, Шенк перегнулся ко мне через стол и заорал:
– Мне пришлось бросать в нее бутылками! – Он сел и снова вперился в газету, теперь разложенную по столу. – Это была провокация, – пробормотал он себе под нос. – Вот что это было. Недостойная провокация. Вот что я им скажу. Она меня разгильдяем назвала, да?
– Наверное, я выбрал неудачный день. Может быть, мне лучше уехать, а поговорим мы в другой раз, когда…
– Ха! А что такое хороший день? Ну-ка дайте определение, о Всемогущий Верховный Извиняющийся. Мистер Всезнайка. Да, где они вообще вас выкопали?
– Я…
– Просто сопливый придурок, наживающийся на моих трудах.
– По-моему, это нечестно. Я только пытаюсь делать работу, которая…
– Еще один ленивый пиявка-недоумок. Все вы высасываете меня до суха.
– Профессор Шенк, не понимаю, как меня можно обвинять в том, что я что-то вам сделал.
– Все вы одинаковы.
Он откинулся на спинку кресла и взял газету, чтобы за ней спрятаться. Я смотрел на него молча. Шенк не шевельнулся. Мне видны были только два морщинистых больших пальца, так сильно надавливавших на внешние края бумаги, что она начала рваться. Я попробовал зайти с другой стороны.
– Знаете, профессор, вы совсем не такой, как я ожидал. Он резко опустил газету.
– А кого вы рассчитывали увидеть? Гребаную Белоснежку?
– Дженни, он омерзителен.
– Мы старались тебя к нему не пускать.
– Он параноик. У него бред.
Было утро следующего дня, и она сидела на диванчике у меня в офисе, нервно сжимая на коленях руки. Не сводя глаз с панорамы реки, я расхаживал взад-вперед перед окном.
– По-моему, тебе совсем не нужно волноваться из-за профессора Шенка.
– Он как будто зол на весь свет.
– Да, злость – одна из его проблем. Думаю, первую версию своих законов извинения он написал в качестве домашней работы на курсах по сдерживанию гнева, куда его отправили.
– Отправили?
– По решению суда. Суд распорядился о его направлении на пробацию. Но это было довольно давно. – Она заложила ногу на ногу.
Я уставился на нее во все глаза.
– Ты хочешь сказать, что основоположник Покаянного Подхода – психопат?
– Это не подрывает его теории.
– Вот как?
– Ни в коей мере. Его программа остается в силе. Это просто означает, что профессор не самый подходящий человек для участия в ее осуществлении. Вот почему наняли тебя.
Я повернулся снова смотреть на Ист-ривер, искрящуюся под голубым небом начала лета. Я смотрел, как тащатся по воде буксиры, как на дальнем берегу поднимается из труб заводов в Квинс дым, и думал о неистовом человечке, запершемся у себя на склоне горы, который рвет и мечет и поносит мир под насмешливым солнечным светом. Поносит меня. А после уходит за свой стол в заполоненном книгами кабинете писать труды исторической важности.
