Светлана Борминская - Куплю свадебное платье
И не сказала больше ничего.
Так и вышло.
Ольга Леонардовна вглядывалась в людей, на убийцу никто не походил. Она шла дальше от квартиры к квартире. Разговаривали с ней не очень охотно. И рассказывали не факты, а все больше какие-то домыслы, а кое-кто без зазрения совести начинал врать, упиваясь ее служебным вниманием.
Бархатов
— Я — мирный старик, — сказал бывший прокурор старшему следователю Солодкиной, открыв дверь.
— Да, конечно, Капитон Кузьмич, — через силу выговорила Ольга Леонардовна. В комнатах прокурора стоял тяжелый запах.
— У меня ведь не убирает никто, — качнул головой хозяин.
Ольга Леонардовна не застала то время, когда Бархатов руководил прокуратурой, но легенды о крутом Капитоне Кузьмиче до сих пор не стихали в стенах этого обветшалого здания.
— В комнату проходите, там, у окна — воздух, — пригласил Бархатов.
Ольга Леонардовна тяжело вздохнула и вошла.
В углу стоял пыльный, без струн контрабас, пепельница из раковины на полу у окна была полна засохших плевков и окурков.
Ольга Леонардовна поморщилась, а Бархатов заулыбался…
На подоконнике кучкой лежали полосатые камешки с Черного моря. Ольга Леонардовна поежилась, вспоминая, как умер сын бывшего прокурора, контрабасист симфонического оркестра, — вышел в окно ранним утром, словно это была дверь. По словам убиравшей у дома дворничихи, Виорэль Бархатов умер не сразу, а встал и, пошатываясь, добрел до подъезда и уже в лифте перестал дышать.
На все вопросы, заданные старшим следователем Солодкиной, Капитон Кузьмич туманно улыбался и молчал. Вспоминая…
В тот роковой вечер 19 июня бывший прокурор, полупарализованный старец семидесяти шести лет от роду, синтезировал у себя на кухне взрывчатку колоссальной мощности: композиция «нитроглицерин + гремучая ртуть».
Мощность самодельного бризантного взрывчатого вещества была достойна удивления. Его даже хранить было опасно, но Бархатова — химика-теоретика-любителя — это только необычайно веселило и приводило в возбуждение, и он, громыхая, ездил с кухни по коридору в комнату на своей инвалидной колеснице и мечтал, как взорвет этот чертов подъезд вместе с его обитателями к чертовой матери!
Все они бегали на собственных ногах! И никто-никто ни разочка не предложил вынести его, заслуженного старика, вниз с четвертого этажа погулять на солнышке и поездить по травке!.. Никто и никогда не заглянул с доброй лаской в его слезящиеся глаза! Таких он не припоминал…
Два раза в неделю патронажная сестра закидывала в его берлогу сумку с продуктами, зажимая нос, выслушивала его просьбы и убегала прочь. Живи как знаешь!
Разве такой должна быть жизнь в самом ее конце?
И однажды, случайно подглядывая в глазок, он увидел, как Альбина Яроцкая выскочила пулей из квартиры и помчалась на пятый этаж, забыв закрыть свою дверь на ключ. Чем Капитон Кузьмич воспользовался в момент. Он открыл собственную дверь, вырулил на коляске наружу и с громыханием влетел в квартиру, откуда только что выскочила вдова Яроцкая.
— Чертовка! — шипел прокурор, через восемь минут заезжая обратно в свою берлогу. — Я тебе-е-е!..
На стариковских коленках подпрыгивал от быстрой езды мешок с семьюдесятью пятью тысячами долларов.
* * *— До свиданья, Капитон Кузьмич, — помолчав и не дождавшись от Бархатова ни слова по существу, встала и пошла к двери старший следователь Солодкина.
— Всего доброго, всяческих благ, — заулыбался старик.
Черный пакет с мусором стоял как раз у двери.
— Давайте выкину? — любезно предложила и протянула руку Ольга Леонардовна.
— Не стоит, не стоит, — урча «инвалидкой», запротестовал старик.
— Как хотите…
Убей меня
Многого у человека не будет никогда, а так хочется! Ну помечтать-то хотя бы можно?..
В. И. Иншаков именно поэтому и начал обход с квартиры Альбины Яроцкой. Вообще-то Ольга Леонардовна просила участкового Иншакова начать обход с квартиры гражданки Атамановой, той самой любительницы костров, но человеку свойственны чувства! Он подвластен им, порой чувства настолько сильны, что человек не в силах им противостоять.
Даже долг, работа и жуткий крик начальства отходят на второй план, когда нежность к какому-то конопатому, а для тебя самому прекрасному человеку закрадывается в сердце.
«Красиво улыбается», — вспомнил у дверей вдовы старший лейтенант Иншаков, поправил кобуру, которая съехала практически ниже копчика, взял в руки блокнот, ручку и след.
Альбина встретила участкового неласково. Она бегала по квартире в красных шелковых боксерских трусах (память о Натане) и футболке, на которой спереди и сзади были нарисованы мишени и по-арабски с любовью накалякано: «Убей меня!» — спереди и «Хочу подохнуть!» — сзади.
— Футболочка из Израиля? — вежливо поинтересовался полиглот и старший лейтенант милиции Иншаков В.
«Ах ты!..» — хотела выкрикнуть Альбина, но вовремя одумалась.
— Какое еще убийство? — На законный вопрос, где она была 19-го ночью и чем занималась, Альбину чуть не хватил удар. — Спала! — крикнула она.
— А свидетели есть? — подумав, задал следующий вопрос Виктор Иванович.
«У меня деньги пропали! Деньги! Семьдесят пять тыщ! И не рублей! А денег!» — едва не поделилась своим горем вдова, но почему-то заплакала, потом зарыдала, потом, съехав со стула на пол и закрыв руками голову, начала стонать до того жалобно, что старший лейтенант вышел из ступора и подошел к ней.
— Не убивайтесь вы так… Сейчас людей и режут и живыми бетонируют… и к лицу гранаты скотчем клеят! Такая жизнь наступила… Все помрем! — философски заключил Витя и поднял Альбину Хасановну с пола.
— А у вас есть дети? — посмотрев на широкую кровать позади Альбины, спросил Иншаков минут через десять, когда освоился и перестал краснеть, поглядывая на острые коленки вдовы.
— Пока нет, — промурлыкала Альбина и легко вздохнула, закатив глаза. — Хотите, вас усыновлю?
— А где ваш муж? — сделал вид, что не услышал, Иншаков, но уши его выдали.
— Умер.
— Сам? — не к месту заулыбался Иншаков.
— Ну-у, са-а-ам, — задумчиво взглянула на старшего лейтенанта Альбина. — Не сам…
— Такой молодой? — сочувственно покачал головой лейтенант и подвигал красными ушами.
— Да прямо! — словно опомнилась Альбина. — Мо-ло-дой!
— Да что вы говорите, — профессионально вежливо поддакнул участковый. — Немолодой был супруг?..
— Да он у меня на кухне спал! — выпалила Альбина. — На выселках.
— Не может быть! — притворно-счастливо удивился старший лейтенант.
— Представляете? Я его только трону, ну… понимаете, да? — Альбина сердито нахмурилась. — А он: «Не кантовать!» — орет!
Лейтенант слушал, затаив дыхание.
— Я его опять — по-отрогаю, — шепотом поведала Альбина, — а он!..
— А он? — эхом переспросил старший лейтенант.
— Не трогай, говорит, экспонат руками! — мужским голосом передразнила покойника Альбина. — А собственно, что вы ко мне пришли?..
— Опрашиваем весь подъезд по поводу убийства вашей соседки, — серьезно сказал Витя и нахмурился. — Вы ничего не видели?..
— А вы?
— Конечно, нет, — опешил участковый.
— А если подумать? — не отставала вдова.
— О чем? — начал Витя. — Гражданочка Яроцкая…
— Лети отсюда! — показала на дверь вдова, участковый ей порядком надоел.
— Что? — обиделся участковый.
— Летите отсюда, лейтенант, я спала во время убийства.
— А вот соседи…
— Летите к соседям!
— Смотри, ну все-о-о!.. — увидев, как старший лейтенант Иншаков выскочил из подъезда и помчался сперва к котельной, потом — к шоссе, присвистнул И. Л. Брежнев.
— Что такое? — удивился капитан Сазанчук, высунувшись в форточку опорного пункта.
— Башку снесло от любви!.. Бегает, дымится, как головешка, и в глазах — по углю! — Бомж Илья Леонидович качался на месте, так как был пьян, но видел все превосходно.
— У кого? — не видя Иншакова из окна, снова спросил Сазанчук.
— Да у Витька вашего, — махнул рукой Илья Леонидович.
— А по кому он?.. Дымом-то ух несет! — понюхал воздух Сазанчук.
— Альбинка с четвертого этажа — черная вдова, — со знанием дела поведал Илья Леонидович.
— Опа! — не поверил Сазанчук, но все-таки солидарно сказал: — А что? Витька — что? Витька — в норме.
Продолжив свой обход через сорок одну минуту, Иншаков двух старушек Фонариковых, которые жили как раз над Ниной Ивановной, в тот день не обнаружил. Виктор Иванович звонил им десять минут, но старушки уехали в храм Христа Спасителя. И дверь ему никто не открыл.
Умиротворенное и отрешенное лицо прораба Хренкова не обмануло Ольгу Леонардовну ни на секунду.
