Сергей Герасимов - Шаги за спиной
– Привет, красавицы!
– Привет. На кого ты орал по телефону?
– На одного друга. Он работает врачом по психам и не понимает нормального голоса.
Круглолицая пискнула, а другая расхохоталась. Валерий пристально посмотрел на круглолицую – в ее глазах было ожидание. «Жаль, что слишком молода», – подумал он.
– Куда мы пойдем? – спросила она с тем же ожиданием в глазах.
– Никуда, – сказал Валерий. – мне нужно идти убивать свою любовницу. Нужно это сделать прямо сейчас.
Ее глаза улыбнулись, но сразу остыли: как же так, ведь мы же разговариваем, ведь мне же повезло, ведь я встретила тебя наконец-то?
Она молчала.
– Правда, это правда, – сказал Ваплерий. – Мне точно нужно идти. Извини, что ничего не получилось.
– Ничего.
– Какой-то непонятный, – сказала подруга, когда Валерий отошел. – Что это с нами случилось? У меня уже проходит, а у тебя?
– Нет еще. У меня не пройдет.
– Какой-то непонятный, – повторила подруга.
Дальше они шли молча.
57
Людмила постирала покрывало и собиралась вешать его на балконе. Во второй раз она была осторожнее. На балконе оставался еще один дощатый ящик, но Людмила решила не рисковать и принесла из комнаты стул. Так надежнее, хотя все равно страшно. Все равно страшно смотреть вниз, если знаешь, что перила – лишь видимость защиты. Надо что-то сделать.
Она проверила прочность стульчика. Все же лучше было бы, если бы кто-то поддержал, подумала она. Куда он пропал? А я на самом дееле боюсь, такая трусиха. А что, если привязать еще одну веревку, пониже? Ведь вешать белье придется еще не раз.
Она вернулась в комнату и поискала веревку. В стенном шкафу были груды хлама: тонкой проволоки, гнутых гвоздей, планочек, бутылочек, старых пластинок и кусков обоев, каких-то жестянок, педаль от велосипеда, плакат о пользе канцелярского клея, сито, закрытое газетой с заголовком «Факт истории». Ничего, похожего на веревку. Придется вешать так.
Чепуха. Я уже совсем неврастеничка.
В дверь коротко позвонили и Людмила вздрогнула: здешний звонок был непривычно резким.
– Это ты? – спросила она сквозь двери.
– Я.
Она открыла.
– Очень хорошо, что ты пришел. Мне нужна твоя помощь.
– Чтобы повесить покрывало?
– Да. Откуда ты знаешь?
– Я вспомнил, что ты стирала и вспомнил о нашем балконе. Я думал о тебе.
– Это на тебя не похоже, – сказала Людмила, – но спасибо.
Почаще думай обо мне и увидишь, что это не так уж плохо. Я удивительная женщина: за все это время я не устроила тебе ни одного скандала.
– Разве это так удивительно?
– Скандалы – главное оружие несвободных женщин. Я вообще-то не скандальна, хотя могу. Ты еще успеешь меня оценить.
– А если не успею? – спросил Валерий.
– Успеешь, вот только повесим белье и я начну. Что, испугался? Я пошутила, не пугайся так.
Валерий разулся и вышел на балкон.
– Надень тапочки, простудишься.
– Не хочу.
– Какой-то ты странный сегодня.
Людмила замолчала, взяла его за плечи и повернула к себе – совершенно мужским движением. Заглянула в глаза.
– Что ты там увидела?
– Ты очень напряжен.
– Да. Ты тоже.
– Наверное, это магнитные бури, – Людмила взяла покрывало и встала ногами на стул, – держи меня крепче.
Валерий взял ее за талию и посмотрел на свои пальцы.
Пальцы побелели.
– Не дави так сильно, – сказала Людмила, – я же тебе не силомер.
Она повесила первую прищепку. Еще несколько секунд и будет поздно. Решайся!
Валерий неуверенно подтолкнул Людмилу и она покачнулась и наклонилась.
– Ровнее держи. Не помощь, а черт знает что. У тебя откуда руки выросли? Я же сказала, не дави так, ты меня проткнешь!
Она поставила еще одну прищепку и посмотрела вниз.
– Что с твоим лицом?
– А что с моим лицом? – эхом откликнулся Валерий.
– Оно какое-то яростное. Чего ты хочешь?
– Я хочу… – начал Валерий и сбился.
– Ты хочешь?
– Я хочу.
Людмила спрыгнула со стула, оставив покрывало болтаться, спрыгнула и прижалась к нему:
– Наконец-то!
Он пробовал вырваться и сказать что-то в свое оправдание, но Людмила уже толкала его в комнату, впиваясь поцелуями в губы, щеки, глаза, переносицу, подбородок.
– Сорви, сорви с меня одежду, – хрипел ее голос, – я люблю, когда срывают!
Валерий просунул пальцы за воротник и дернул изо всех сил. Что-то оторвалось.
– Только не задуши, – заметила Людмила в скобках – совершенно спокойным голосом – и захрипела снова.
Смог бы я ее задушить? – подумал Валерий. – Нет, ведь останется тело.
Он уже сорвал платье; сейчас платье путалось в ногах.
Людмила приостановилась и освободилась от тряпок, тоже в скобках.
– Срывай!
Она разрывала на нем рубашку. Третья пуговица была пришита крепко и не отрывалась. Он сорвал остальное, довольно неуклюже и повалился на постель. Постель была не убрана.
Поцелуи начинали пробирать.
Вдруг Людмила замерла как кошка, услышавшая тихий звук; поднялась.
– Я люблю в полутьме, – сказала она, подошла к окну и задернула штору. Возвращаясь, она наступила на платье и слегка поскользнулась. Платье было скользким, а пол лакированным, паркетным.
Валерий чувствовал, как стучит его сердце и видел этот стук на своей груди – сердце заметно приподнимало кожу. Что со мной – это похоть, страсть, или я все еще люблю ее?
Людмила упала сверху и стала вслепую срывать остатки одежды.
Часа через два они успокоились настолько, что смогли разговаривать.
– Ты просто зверь какой-то, – сказала Людмила.
Валерий молчал.
– Нельзя доводить себя до такого состояния, – продолжила Людмила, – если ты хотел, то нужно было так и сказать.
– Я боялся, что ты не поймешь.
– А я и не понимала ничего. В последние недели ты стал совсем непонятный. Неужели трудно сказать простыми словами то, о чем думаешь, то чего хочешь? А потом ты превращаешься в зверя. Это так просто – сказать. Я люблю тебя. Скажи.
– Я люблю тебя, – ответил Валерий и снова замолчал.
Людмила подождала и спросила:
– О чем ты думаешь?
– Не знаю.
– Так не бывает. Ты должен думать обо мне.
– Да, я думаю о тебе.
– Правильно. В следующий раз прямо так и говори, не заставляй вытягивать по слову. А о чем еще ты думаешь? Не сейчас, а вообще.
– О своей болезни.
– О чем?
– О тех шагах, которые я слышу. Я стараясь их не замечать, но не могу.
– Мы можем включать магнитофон. Так, чтобы в комнате всегда была музыка. Хочешь?
– Нет. Когда я не хожу, то шагов не слышно. А слишком много музыки утомляет.
– Да, ты прав, – согласилась Людмила. А о чем еще ты думаешь?
– Ни о чем.
– Ты не хочешь, чтобы я тебя поняла?
– Это невозможно.
– Ты же не пробовал говорить откровенно. Ты делал все непонятно, как будто специально.
– Наверное для этого.
– Для чего?
– Вот, ты уже меня не понимаешь, – сказал Валерий и продолжил, – еще я думаю о том, как уходит время. Как уходит жизнь. Иногда мне кажется, что жизни осталось совсем мало.
Как будто предчувствие смерти. С этим ничего поделать нельзя.
– Давай помолчим, – сказала Людмила.
– Давай. Но в тишине это слышно еще сильнее.
– Что слышно?
– Как уходит жизнь.
– Нет, – сказала она, – я просто устала от разговоров.
58
Тамара нагнулась и подняла красно-желтую обертку; смяла ее в ладони и бросила в урну.
– Нельзя быть такой правильной, – заметил Валерий.
Она улыбнулась, но не ответила.
– Нет, я серьезно говорю, иногда я тебе удивляюсь. Ты слишком старомодная. Ты встаешь в метро, чтобы уступить место, хотя девушка не обязана этого делать, ты всегда говоришь вежливо, ты… Ну, я не знаю. Так как ты, люди не ведут себя. Ты странная.
– Нет, просто у меня есть чувство чести.
– Глупости, такого чувства нет.
– Это у тебя нет.
– Ты просто дурочка.
– Зато мне хорошо живется. Я чувствую свою ценность и это так же приятно, как, например, было бы приятно тебе знать, что у тебя дома лежит миллиард в валюте. Деньги, которые, к тому же, никто не может украсть. Они только твои.
– Нет, мне тебя не переубедить, – улыбнулся Валерий. – Ты даже слегка заразительна с этим своим выдуманным чувством.
Оно устарело еще сто лет назад. Но ты такая хорошая – ты умеешь говорить о себе так откровенно и понятно. Мне этого не дано. Когда я хочу, чтобы меня поняли, я делаю какую-нибудь глупость и становлюсь совсем непонятным. Почему так?
– Сделай эту глупость сейчас.
– Сейчас? Сейчас я вспомнил Пашу и его дом. Я несколько раз был у него в гостях. Жаль, что я там больше не побываю.
– Это очень просто, – ответила Тамара, – проводи меня домой и побываешь. Я ведь живу в соседнем доме. Зайдешь, вспомнишь. Сейчас там никто не живет. Но дверь не заперта.
Хто хочет, тот и войдет. Как твоя Людмила?
– Я чуть было не убил ее вчера.
