Ромен Гари - Цвета дня
Чет побери, спохватился Вилли, как всегда, слишком поздно: я снова грежу. Он густо покраснел и огляделся, но не было никого, чтобы его сфотографировать. Он питал абсурдную ненависть к фотографам: между тем малыш Вилли никогда не проступал на снимке. Он встал и поднялся к себе в номер. Когда он входил, Гарантье как раз собирался положить телефонную трубку. Вид у него был крайне смущенный.
— Кто это был?
— Энн. К счастью, вы здесь… Возьмите трубку. Я не выношу таких сцен.
Энн удивилась, услышав на другом конце провода полный циничной снисходительности голос Вилли: она уже забыла этот голос. Вилли почувствовал такое счастье и такое облегчение, что разом вошел в свою роль. Он заговорил с ней не торопясь, как человек, заранее знающий, чем заканчиваются такие вещи, но ни на чем не настаивающий.
— Дорогая, так чудесно узнать, что вы наконец-то счастливы». Это так нужно для вашего искусства.
Энн не обманул этот тон, и она была признательна Вилли за него: это все упрощало.
— Я посылаю вам ваши чемоданы и открываю на ваше имя счет в банке «Барклайз» на случай, если ваш друг отличается склонностью к роскоши. Немного нижнего белья, разумеется: полагаю, это все, что вам требуется на данный момент.
Если бы не этот злой укол, который ему не удалось сдержать, ничто бы даже не намекнуло на его страдания.
— Вы, конечно же, не имеете ни малейшего представления о том, сколько это продлится? Неделю, чуть больше? Grosso modo? [21] Спрашиваю единственно для того, чтобы знать, как мне держаться с журналистами.
— Мне очень жаль, Вилли.
— Да нет же, да нет, дорогая. Мы, артисты, всем обязаны высоким чувствам. Мы ими живем. Без этих маленьких происшествий в мире подлинного не было бы возможности творить. Мы должны склониться в нижайшем поклоне при их прохождении — они проходят так быстро! Кстати… Не угодно ли вам поговорить с отцом?
— Нет.
— Ладно. Он поймет. Он тоже преисполнен деликатности.
— Вилли.
— Ни о чем не жалейте. С позволения вашего отца — он сидит рядом со мной, с увлажнившимся взглядом — я процитирую вам одного французского поэта. Я его не знал, но сегодня утром нашел на коленях вашего отца раскрытую книгу. Это некий Ронсар. Послушайте:
Живите, верьте мне, ловите каждый час,
Роз жизни тотчас же срывайте цвет мгновенный[22].
— Спасибо, Вилли. Я знаю эту поэму с детства.
— Вы умело скрывали это от меня. Несомненно, это доказательство вашего такта.
Тяжело было не от зубоскальского тона, а от того, что у него никак не получалось повесить трубку. Это сделала она — и больше они уже никогда не разговаривали.
— Ну что? — спросил Гарантье.
Оставался только Сопрано. Он один мог раз и навсегда свернуть шею тому мечтательному мальчугану, который в двенадцать лет ел галошу, чтобы доказать свою любовь одной маленькой девочке, — и который с тех пор не переставая жрал галоши.
— Ну что?
— А вот что, — сказал Вилли. — Мы в полном дерьме.
Сказав эту явную ложь, он прошел к себе в спальню. Ему хотелось плакать, и он принял ванну, чтобы скрыть свои слезы. Он мог еще в крайнем случае допустить, что его любовь к Энн приняла как бы отеческий характер, главное — желание видеть ее счастливой. С таким уже было трудно смириться после стольких лет усилий и такой карьеры. Но чтобы он мог любить Энн до такой степени, что даже попытался утопиться в ванне — ему это почти удалось, но нехватка воздуха заставила его высунуть голову из воды, — до такой степени, что он даже рыдал в ванне, как брошенный ребенок, — вот чего он не мог допустить. Нужно было во что бы то ни стало помешать своему персонажу дать деру. Как-никак он художник, а настоящий художник никогда не колеблется, когда нужно выбирать между искусством и любовью, он выбирает любовь. Черт побери, выругался он, он выбирает искусство. Он вылез из ванны, спеша утвердиться в себе самом. Взял трубку и попросил соединить его с «Отелем де Пари» в Монте-Карло. Малышка Мур была именно то, что ему сейчас требовалось. Это была юная англичанка, которую он открыл в «Лайонз» на Пикадилли в один из дней, когда ему было скучно и хотелось кого-нибудь открыть. Она работала без огонька. За сутки новость, что он собирается снимать «Ромео и Джульетту» с юной официанткой из «Лайонз» в качестве своей партнерши, открыла ему доступ на первую страницу всех английских газет: это принесло ему первые итальянские капиталы, что, в свою очередь, заинтересовало английских продюсеров.
Он весьма удивился, потому что на самом деле в его намерения входило не снимать фильм, а просто дружески возобновить контакт с прессой, чтобы увидеть, хорошо ли идут дела. Дела шли хорошо. Он был весьма удивлен и озадачен реакцией всех окружающих, ну а, впрочем, почему бы и нет? Если Лоуренс Оливье смог заставить войти в свой образ Гамлета, у него, Вилли, отлично получится проделать то же самое с Ромео. Впрочем, эта роль манила его уже давно. Ему всегда хотелось увидеть, что там внутри. Нельзя знать наперед: нужно войти туда. Впрочем, малышка Мур очень честно сыграла свою роль, хотя ей и недоставало чуть-чуть того глубокого кретинизма, который нужен, чтобы быть хорошей Джульеттой. Какое-то время он подумывал о том, чтобы отдать эту роль юному эфебу — этакому славному выряженному педику, — но времена Шекспира давно минули. Нормальная девушка, разумеется, не могла показать в роли Джульетты то, что мог туда привнести юный педик, но малышка Мур выглядела достойно. Теперь она была у него на контракте; он взял ее в долг на один фильм, в котором она снималась в Монте-Карло: он давал ей двадцать процентов из того гонорара, что запросил для нее. Уже месяц как закончились съемки «Ромео и Джульетты», а на прошлой неделе он закончил монтаж.
— Hallo, Айрис? Это Вилли. Нет, мы не уехали. Меня задержали дела. Скажи-ка, ты можешь приехать в Ниццу на ночь?
— Конечно, Вилли, если таково ваше желание. Я обещала Теренсу поужинать с ним, но если вы и вправду меня хотите.
— Ты спишь с Теренсом?
— Вы отлично знаете, что нет.
— Послушай, малыш, мне будет приятно, если ты станешь это делать. Понимаешь, при общении с ним меня это смущает. Как будто мы с ним не приятели.
— Никогда не известно, когда вы шутите, Вилли. Но вы же знаете, что для вас я бы сделала все что угодно.
— Не-е-ет? — протянул Вилли с отвращением. — Во всяком случае, сегодня вечером будь здесь. Скорее всего, я вернусь поздно, от тебя требуется лишь лечь в постель. Ах да, забыл — прихвати с собой подружку.
— Как это?
— Я говорю: прихвати с собой подружку. Достаточно ясно или нет?
— Но, Вилли.
— Тебе нужно лишь поискать среди статисток. Скажешь, что это для меня.
Он повесил трубку и спустился в холл гостиницы. Не успел он сделать и двух шагов в направлении двери, как три-четыре жалких типа повылезали из своих кресел и двинулись к нему. Одного-двух из них он знал, они постоянно подходили к нему в ночных клубах, чтобы спросить, что он думает об искусстве. Французы. Двое других были американскими корреспондентами, и на Лазурный берег они прикатили не по наитию. Этот мерзавец Росс у меня еще получит, подумал Вилли. Как бы там ни было, история с болезнью уже не годилась, нужно было найти что-то другое.
— Hallo, Вилли, еще два часа назад о вас говорили как об умирающем.
— Мне очень жаль, что из-за меня у вас впустую потекли слюнки, — сказал Вилли. — Жаль, что перебил вам кайф, парни.
— В агентстве хотели бы знать, почему вы не возвращаетесь… Мадемуазель Гарантье покинула отель три дня назад, и нет никакой возможности узнать, где она.
— Сейчас скажу, — заявил Вилли. — Я решил продлить свое пребывание, чтобы дать еще один шанс.
Он назвал имя одного знаменитого на Лазурном берегу соблазнителя.
Но он прекрасно знал, что одной шуткой ему тут не отделаться. Если он не найдет какой — нибудь кости, чтобы швырнуть им, эта свора так от него и не отвяжется и загрызет его в конце концов насмерть. Тогда уж точно всему будет конец.
— Серьезно, Вилли, что происходит?
Вилли немного опустил голову. Он чувствовал себя загнанным в угол. Но он был уверен, что найдет что-нибудь. Он всегда находил.
— Сейчас скажу, ребята, — произнес он.
И разумеется, он нашёл. Мысль пришла к нему совсем легко, просто, как благословение небес.
— Накануне отъезда мне пришла в голову мысль посмотреть еще раз «Ромео и Джульетту». Я был пренеприятно удивлен, констатировав, что мисс Мур не справляется с ролью. Не хочу сказать, что у нее нет таланта, но она не обладает той высшей степенью невинности, которая необходима, чтобы быть Джульеттой. Не стану от вас скрывать, что констатация этого факта особенно тягостна для меня, учитывая ту дружбу, что связывает меня с малышкой, и то, как может отразиться на ее карьере подобное заявление, исходящее из моих уст. Я долго колебался, но до того, как сесть в самолет, мне захотелось прояснить ситуацию до конца. Я провел ночь, размышляя о фильме. И я принял решение. — Он выдержал небольшую театральную паузу, которую ждали от него. — Я решил вырезать мисс Мур во всех сценах этой роли. Я полностью переделаю ее с кем-нибудь другим.
