Светлана Борминская - Дай погадаю! или Балерина из замка Шарпентьер
– Михеева Ануш, – представилась она сквозь зубы, когда я стала устраиваться на верхний ярус общей с ней койки.
Если в камере ИВС была одна на четверых широкая общая нара, а отхожее место напоминало вокзальный туалет где-нибудь в глуши, то в камере СИЗО стояли у противоположных стен две двухъярусные койки, а закуток с туалетом был отделан серым кафелем. А у Ануш, которая сидела в СИЗО третью неделю, был портативный телевизор и свое белье на койке.
Днем меня допрашивали, и к вечеру я настолько выматывалась, что плохо соображала, тупо глядя в телевизор до самого отбоя в 22.00, а потом мы включали радио и слушали его через наушники до полуночи.
Последние пару лет я почти не смотрела телевизор, и то, что видела из вечера в вечер в камере, определяла одним словом: ОДИЧАНИЕ .
«Раньше такого дерьма не показывали, – думала я. – Порой кажется, что в „ящике“ скоро начнут ковырять в носу или чесать в непотребном месте. Реклама вызывающая, голоса похабные, рожи наглые, кривляющиеся, все непременно орут, выкрикивают, мычат, картавят, заикаются, представляются специалистами... И какая-то гадина в радиоприемнике все время по ночам ехидно осведомляется: „Я вам говорил, что ВСЕ объясню? Объясняю! Уййййййй!“
На шестой день мне начали сниться вещие сны. Правда, что именно они вещали, понять было сложно. К примеру, тесная веронская церковь, по которой я шла, стуча сбитыми подошвами кожаных сандалий, или неслыханно пыльный замок у леса, опутанный сухими виноградными листьями... Мириады тонн пыли на каменных ступенях и стенах... И пыль дышала, как живая. Придет же во сне такое?
Повернувшись, я стукнулась локтем о стену... Похоже, у меня появилась новая привычка просыпаться по ночам, возмущенно думала я, и какое-то время не дышала. В ноздрях завяз тяжелый запах камеры, в которой коротали свои дни четыре давно не мытые женщины... Я быстро нашла глазами каждую и пересчитала... «Просто адская смесь какая-то», – думала я, осторожно спускаясь на пол.
В темноте мне показалось, что у окна кто-то стоит. Я присмотрелась, но, кроме пары скрещенных теней, так ничего и не увидела, хотя аромат сигарет явственно чувствовался в адском амбре камеры.
Нет, ошибиться было нельзя, и я снова повернулась к зарешеченному окну, и она проявилась из воздуха, как переводная картинка серой птицы... Только что я стояла посредине камеры одна, и вот мы уже стоим рядом.
– Это ты? Что ты тут делаешь, я же говорила тебе уехать из Москвы. – Мадам Ингрид, щурясь, сердито глядела на меня снизу вверх. – Зачем ты вернулась?
Все морщины на ее лице стали глубже на целый дюйм.
– Мадам Ингрид, мадам Ингрид, – шепотом зачастила я. – Спасибо, что вы хотите мне помочь, я ведь тут случайно!
По лицу мадам Ингрид заскользило недоумение.
– Вы же знаете, что я не виновата, – пробормотала я, потому что вдруг почувствовала некую несообразность происходящего...
– Понимаешь, Света, в закон мы не вмешиваемся, – твердо сказала мадам Ингрид и замолчала.
– Но я не виновата в том, в чем меня обвиняют, – быстро вставила я.
– Да, ты не топила этих старух, но тебе придется выкручиваться самой, шаг за шагом, – тихо и твердо повторила мадам Ингрид и сделала шаг вправо от меня.
– Но мне даже адвоката нормального не дали, – пожаловалась я. – Он сидит и зевает, как истукан. Это очень старый человек, которому, похоже, наплевать на его обязанности.
– Разве? Сочувствую, но ничем не могу помочь, я не должна вмешиваться в судебную систему и следствие. Представь, что будет, если маги начнут освобождать преступников? – Мадам Ингрид быстро оглядывала камеру, ее нос смешно шевелился. – Бунтуй, возмущайся, пошли весточку какому-нибудь влиятельному лицу на воле. – Мадам Ингрид потрепала меня за руку. – И тогда все изменится.
– Влиятельному лицу? – переспросила я. – Но я не знаю таких, к сожалению...
Магиня вздохнула.
– Не хотела тебя расстраивать. Я глядела в твое будущее, тебе вообще-то не позавидуешь, – едва слышно проворчала она.
Тут я поникла окончательно.
– Позвони кому-нибудь сейчас. – Магиня порылась в кармане, передав мне легкий до невесомости мобильный телефон. – Я, собственно, заглянула к тебе, потому что никогда раньше не была в тюрьме...
– Спасибо, – я вернула телефон. – Я не помню наизусть его номер, и он не влиятелен и не богат, хотя... очень щедр!
– Щедрость – это больше, чем богатство, – задумчиво изрекла магиня. – Это он угощал тебя молинаро?
Я кивнула.
– А дочке? – Магиня улыбнулась. – Позвони ей, почему ты ей не сообщаешь о себе? Она беспокоится и уже дважды приезжала на Плющиху.
Я задумалась.
– Не сегодня, – решительно сказала я, представив возмущение родни, которую Дашка разбудит прямо сейчас, если я позвоню.
Магиня в это время бесшумно ходила между ярусных коек, с пытливостью классической старухи вглядываясь в лица моих спящих сокамерниц.
– Вот эта шикарная бабища с бровями за что сидит? – пробормотала она, ткнув пальцем в Чулкову.
– Откусила член у мужа, – буркнула я. – С особым цинизмом.
Магиня по-старушечьи злорадно засмеялась, потом внезапно, как самая обычная бабушка, перекрестила храпящую Чулкову.
– Не у своего, – добавила я.
– А у чьего же? – оторопела магиня.
– У мужа депутата Моссовета.
– А зачем он ей разрешил? – фыркнула магиня. – Корова невероятная, – разглядывая разметавшуюся на нижней койке Чулкову, беззвучно ахала магиня. – Да, в любви каждый за себя. Ну, что молчишь? За чужую тетю ты в любви отдуваться будешь?
– Нет, – вздохнула я. – Мне б за свою отдуться... Только нет у меня никакой любви на сегодняшний момент, мадам Ингрид.
– Нет любви, – кивнула мадам, – обычная история. Я тоже никого не люблю давно.
– А эта девочка переехала сутенера на машине. – Я покосилась на спящую Ануш Михееву, хмурую даже во сне.
– Переехала сутенера... Да на ней не меньше трех жизней! – пристально разглядывая Ануш, пробормотала магиня. – Она убийца, причем хладнокровная...
Я вспомнила вчерашние слова Ануш: «В подмосковных борделях – страшная текучка», – и меня прошиб озноб.
– Снабжала наркотиками школьников? – мадам Ингрид совсем недолго смотрела в затылок Сороконожкиной и быстро отошла к окну. – Ладно, значит, не будешь звонить? – И Магиня, кивнув, растворилась в воздухе.
Мама дорогая...
До побудки оставалась еще пара минут, когда я проснулась... Вжимаясь спиной в торчащие пружины койки, я тщилась забыть, как волочила к реке труп какой-то неподъемной старухи.
«Почему они мне снятся, мама дорогая?» – все утро думала я, забыв про успокоительную мантру, которую повторяла уже неделю после ареста: «Каждая секунда моей жизни – это дар, даже в камере».
В десять утра меня посадили в обычные милицейские «Жигули», надев наручники. Следователь Восьмухин уселся на заднем сиденье рядом со мной, адвокат Кривцов рядом с водителем. На мои тихие стенания, пока мы ехали, никто внимания не обращал, но в пробке на перекрестке Восьмухин внезапно осмотрел меня пытливым взглядом энтомолога и спросил:
– У вас природный дар или вы учились на ведьму?
– На какую еще ведьму? – Я вовремя прикусила язык, едва не проговорившись, что работала обычной самозваной гадалкой и ведуньей. Однако на всякий случай соврала:
– Природный дар от двоюродной тети Агриппины...
– Очаровательно, – воодушевился Восьмухин, повернувшись ко мне всем корпусом. – Нет, а вы не врете про тетю. Не верю я гадалкам, – хмыкнул он, – хотя... А вот погадайте-ка мне по руке, допустим. – И протянул мне свою красную руку, поросшую рыжими волосами. – Что там у меня будет?
– То есть вы не верите, но хотите погадать, я правильно поняла? – уточнила я.
Восьмухин быстро убрал руку.
– Не умеете, – буркнул он.
– Как не умею? – напустила я туману. – Хотя, поверьте, тут дело совсем не в умении.
– То есть как? – Восьмухин насмешливо разглядывал меня.
– Значения карт может выучить каждый, хотя, знаете ли, – я вдруг вспомнила, как, не задумываясь, нагадала сестрам Хвалынским миллион долларов на кухне, – иной раз карты не врут, независимо от дара провиденья гадалки... Даже если гадалка не блещет им, карты могут сказать правду. Я-то от нужды решила поработать, после того как у меня квартиру сожгли со всеми вещами. Думала, что постепенно, монетка к монетке, скоплю денег на какую-нибудь халупу, – совсем чуть-чуть утрировала я, – или выйду замуж за какого-нибудь доброго мужчину, как вы, к примеру, Михаил Вячеславович.
Восьмухин смерил меня снисходительным взглядом очень ангажированного мужчины и отвернулся, а я во второй раз прикусила язык, потому что машина резко свернула, и меня швырнуло прямо на следователя.
