Джоанна Троллоп - Второй медовый месяц
— Макс, я не люблю омаров.
Он улыбнулся в ответ.
— Я тоже.
— А чего еще я не люблю?
Он прикрыл глаза.
— Дай-ка вспомнить…
— Зеленый перец, — подсказала Вивьен. — Ревень. Кориандр.
Он открыл глаза.
— Торт «Баттенберг».
— «Баттенберг»?..
— Да, — подтвердил он.
— Впервые о таком слышу.
— У него на срезе желтые и розовые квадраты, — напомнил Макс. — Как-то раз я купил его в придорожном кафе, по пути в Шотландию. А ты выбросила его из окна машины.
Вивьен довольно усмехнулась:
— Выдумываешь.
— Ничего подобного. Я отчетливо помню, словно это было вчера… Я заказал шампанское.
— Шампанское!
— А что такого? Ведь у нас праздник, верно?
Склонив голову набок, она кокетливо прищурилась:
— Вот как? И что же мы празднуем?
Он подмигнул.
— Маленькое… восстановление отношений, Виви.
— О, так бот оно что! — протянула она.
Официант поставил между ними на стол металлическое ведерко с бутылкой шампанского.
— Боже мой…
— Когда ты в последний раз пила шампанское?
— Даже не помню.
— Ну, тогда давно пора. Пора хоть немного порадоваться жизни, Виви.
Официант неторопливо наполнил высокий бокал из тонкого стеклам церемонно поставил его перед Вивьен. «Вот увидишь, он угостит тебя шампанским, — пообещала Роза, валяясь в спортивном костюме на диване и махая Вивьен на прощание. — Можешь не сомневаться, шикарный будет ужин».
Макс поднял бокал.
— За… — начал он и умолк.
Вивьен ждала.
— За Элиота, — объявил он.
— Да-да, конечно, — слишком оживленно подхватила Вивьен, тоже взяла бокал и чокнулась с Максом. — За Элиота.
— Что слышно насчет Ро?
Вивьен слегка поморщилась.
— Не будем забывать: что годится для австралийского пляжа, не годится для Ричмонда.
— Да ладно тебе, — сказал Макс, — я тебя не узнаю. Не брюзжи, Виви.
Она подняла глаза.
— Вообще-то я с ней ни разу не общалась.
— Я тоже.
— Она осваивает буддизм.
— Буддизм, — повторил Макс. — Бог ты мой.
— И при этом катается на серфе и хлещет пиво…
— Между прочим, могло быть и хуже.
— Но как же, Макс…
— Давай пока оставим эту тему, — предложил он. — На какое-то время.
— Оставим?
— Да, вместе. Ведь он наш сын.
Вивьен пригубила шампанское.
— А этот дайвинг!
— Мне кажется, что волноваться пока рано, — сообщил Макс. — Вот если и в тридцать лет у него не будет других занятий, мы примчимся и устроим ему выволочку.
— А до тридцати лет ты с ним встречаться не собираешься? Макс ответил ей взглядом в упор:
— Мы слетаем к нему в любое время, когда ты будешь готова.
Вивьен улыбнулась своему бокалу.
— О-о…
— Только скажи.
Она откинулась на спинку стула.
Помолчав, она оглядела ресторан и спросила:
— Как там стюардесса?
— Все летает.
— И ты не нашел ей замену? — во внезапном и радостном приливе уверенности продолжала Вивьен.
— Я старался. Изо всех сил.
— Считаешь, я должна знать подробности?
Он склонил голову набок.
— Только если хочешь известись от скуки. Как извелся я. Что будешь есть?
— Угадай.
Он просмотрел меню.
— Авокадо с барабулькой.
— Вот видишь, — сказала она, — ты ничего не забыл.
— Нет, не забыл.
— А ты будешь лесные грибы и цесарку.
— Или утку.
— Ах да, утку. Четыре года не готовила утку.
Макс взглянул на нее поверх меню.
— Пора исправляться.
— Сейчас я готовлю девчоночью еду, — объяснила Вивьен, — рыбу, салаты, макароны. Роза на диете.
— Надеюсь, ты не составляешь ей компанию.
— Вообще-то я подумывала…
— Не смей, — перебил Макс, — тебе ни к чему. Ты… — Он умолк и усмехнулся, а потом спросил: — Что я хотел сказать, Виви?
— Понятия не имею.
— А что ты надеялась услышать?
— Ну перестань, — попросила она.
— Тебе же нравится.
Она вздернула подбородок.
— Уже нет.
— Посмотрим…
— Лучше не надо.
Макс подался к ней, наклонившись над столом.
— А ведь я и вправду собирался кое-что сказать.
— Да?
— Только позднее, но, пожалуй, скажу сейчас.
Он отложил меню и опять наклонился к Вивьен.
— Мы ведь хорошо провели время на прошлой неделе?
— Да…
— И сейчас вид у тебя не самый несчастный…
— Не самый.
— Послушай, — продолжал Макс, — послушай, Виви. Все изменилось, правда? Я урвал свой глоток свободы, у тебя было время разобраться в себе, Элиот вырос и укатил… — Он сделал паузу и посмотрел ей в глаза. — Вот я и подумал, Виви: может, ты дашь мне еще один шанс?
Стоя под душем, Рут слушала Моцарта. Эту запись «Дон Жуана» она включила на полную громкость, чтобы слышать, несмотря на шум воды, и музыка вместе с водой на краткое время взбодрили ее и отвлекли от мыслей. Однажды, когда ей было лет четырнадцать, мать сказала ей, что не годится много думать — этак разучишься просто жить, и в то время Рут сочла, что мать пытается найти оправдание нескончаемым житейским хлопотам. Но теперь ей казалось, что в материнской теории, пожалуй, есть зерно истины и что страсть ее матери к порядку, мелким заботам и всевозможным комитетам была ее способом справиться с невозможностью реализовать весь свой потенциал. Вероятно, она просто приспосабливалась к рамкам дозволенного, лишь бы — вот она, главная причина! — не восстать против тех, кто установил эти рамки, и не задаваться вопросом, почему им принадлежит власть.
Рут закрыла воду и вышла из ванной навстречу лавине звуков. Пусть играет так, решила она, пока кто-нибудь из соседей не начнет жаловаться или не включит так же громко ненавистное ей радио. Она завернулась в полотенце, как в саронг, прошлепала по гладкому светлому полу в гостиную и склонилась над компьютером. Почтовый ящик наверняка пуст, нет сообщений на автоответчике и эсэмэсок в мобильнике. Если они и приходят, то лишь по работе: все ее общение разом прервалось, словно она очутилась за звуконепроницаемой дверью, отрезавшей все звуки вечеринки.
Оказалось, одно письмо в почтовом ящике все-таки есть. Рут присела к столу и щелкнула мышкой.
Письмо от Лоры.
«Рут, дорогая, — гласило оно, — просто позвони ему!»
Рут запрокинула лицо к высокому потолку и закрыла глаза. В горле застрял ком.
«Просто позвони ему!»
Глава 11
— А надо ли? Вы уверены? — спросил Ласло. Эди придвинула к нему сахар.
— Ну конечно.
— Но ведь это комната вашего сына…
— Или моей дочери. В последние годы у нас часто жили актеры — селились, съезжали…
— Правда?
— Конечно.
— А что говорит… — Ласло замялся, теребя пакетики с сахаром, — ваш муж?
— Его зовут Рассел.
— Помню, — кивнул Ласло, — просто мне неловко.
— Неловко?
— Я и родного-то отца стесняюсь…
— Рассел совсем не страшный. Он привык к жильцам-актерам.
— Вы уже предупредили его?
— О чем?
— Что хотите предложить комнату мне, — объяснил Ласло.
Эди смотрела, как он вскрывает пакетики и высыпает сахар в пышную молочную пену на своем кофе.
— Ласло, дорогой, мне вовсе незачем спрашивать у него разрешения.
— Я же сказал «предупредили»…
— И предупреждать ни к чему. Ему нравится, когда в доме полно народу. Он любит видеть, что комнаты не пустуют.
Ласло принялся мешать кофе.
— Честно говоря, это было бы отлично. Я сразу почувствовал бы себя… — Он помолчал и закончил: — Иначе.
— Вот и хорошо.
Он взглянул на нее и отвернулся.
— Я постараюсь… никому не мешать.
— Если и будешь мешать, я вряд ли замечу, — заверила Эди. — Мои дети, пожалуй, кроме Мэтью, то и дело отвлекали меня. А я недавно обнаружила, что без таких помех в душе что-то умирает. Жизнь становится пресной и невкусной. — Она наклонилась над столом. — В детстве я делила комнату с сестрой Вивьен, и мы постоянно ссорились и дрались: она была чистюлей, а я — неряхой, жуткой неряхой, вдобавок нарочно устраивала беспорядок, чтобы позлить ее, но когда мама наконец расселила нас по разным комнатам, я расстроилась. Устраивать беспорядок в комнате, которая принадлежит только тебе, бессмысленно. — Она заглянула в глаза Ласло и улыбнулась. — Так и живу.
— Вивьен — та самая сестра, к которой переселилась Роза?
— Да.
— Вы до сих пор ссоритесь?
— А как же, — отозвалась Эди.
— А я ни разу не ссорился с сестрой. Не решался. Так рисковать можно лишь в том случае, если у тебя большая семья.
— Фу ты, какие драматические представления о семье, — сказала Эди. — Как в русском романе. Если ты на такое рассчитываешь, у нас тебе будет скучно.
— Вряд ли.
