Джоанна Троллоп - Второй медовый месяц
— Мне очень жаль, что так все вышло. Сочувствую.
— Спасибо.
— Если мы можем чем-нибудь…
— Я не думал, что будет так трудно, — признался Мэтью. — Так пусто.
— Да…
Мэтью обернулся. Он выглядел так, словно не спал неделю.
— Когда куда-то возвращаешься, это уже совсем не то…
— А может, ты уже не тот, — подсказал Рассел.
Мэтью перевел взгляд на кровать:
— За семь лет я отвык от узких кроватей.
Рассел прошел по комнате и обнял сына за плечи.
— Мэтью, дружище… Бедняга…
Тот вынырнул из-под отцовской руки.
— Поверь, я благодарен…
— Знаю.
— Просто чувствую себя… словно с треском провалился…
— Напрасно. Вам сейчас живется труднее.
— Правда?
— Думаю, да. Нас душило отсутствие выбора, а у вас слишком много забот.
Мэтью оглядел комнату.
Рассел мягко добавил:
— Тебе не хочется жить здесь…
— Я думал, свыкнусь.
— Может, это ненадолго. Ведь у тебя есть работа. Мэтью кивнул и поморщился.
— Жилье в складчину…
— Как вариант.
— Тяжело будет возвращаться к такой жизни, — признался Мэтью.
— Тяжелее, чем сюда?
Мэтью кивнул:
— Сейчас — да.
Рассел убрал руки и сказал:
— Извини, сынок, но придется поговорить о деньгах. Лицо Мэтью стало озадаченным.
— О деньгах?
— Ну ты же сам говоришь, — пояснил Рассел, — что возвращаться — это уже совсем не то. Вернуться к родителям в двадцать восемь лет, когда сам зарабатываешь, — не то что жить в родном доме в студенческие времена.
Мэтью попятился.
— Я думал, вы с мамой все обсудили, — добавил Рассел.
— Нет.
— Вот оно что…
— Ясно, — продолжал Мэтью. — Ясно. Конечно, ты прав. Просто я немного растерялся…
— Оттого, что я завел этот разговор?
— Скорее, оттого, — неловко пояснил Мэтью, — что он начался раньше, чем я успел открыть чемодан.
Рассел вздохнул:
— Да я просто хотел побыстрее покончить с ним, как с любым щекотливым делом.
— Так ты…
— Да.
— Неужели ты не мог подождать, когда мы откроем по пиву, например? — спросил Мэтью, в голосе которого прорезалось отчаяние.
Рассел снова вздохнул.
— Ладно, давай отложим этот разговор на потом, — предложил он. — Сглупил я. Как всегда.
Мэтью наклонился, чтобы достать из портфеля чековую книжку.
— Нет, пап, раз уж начали, давай закончим. Я выпишу тебе чек за первый месяц, хорошо?
— Мэтт, я вовсе не потому…
— Сколько ты хочешь? — напористо продолжал Мэтью. Его внезапно охватило болезненное возбуждение. — Двести в месяц? Двести пятьдесят? Триста?
— Ну зачем ты…
— За все про все? — Мэтью почти кричал. — Двести пятьдесят за все, только чур, гладить самому?
Рассел прикрыл глаза.
— Прекрати.
— Что прекратить?
— Разыгрывать трагедию и выставлять меня виноватым.
— Трагедию? А ты, неужели ты не мог подождать, зная, каково мне сейчас, и главное, видя это? Неужели у тебя не хватило деликатности на один — единственный долбаный раз?
Рассел открыл глаза.
— Наверное, — устало отозвался он.
Мэтью наклонился, разыскивая в портфеле ручку.
— Так сколько ты хочешь?
— На самом деле не…
— Послушай, — перебил Мэтью, — ты уже начал этот разговор и все испортил, так давай покончим с ним раз и навсегда. Сколько?
— Я еще не говорил с мамой…
— С мамой вообще говорить об этом незачем. Пусть все останется между нами.
— Ты ухитрился испохабить даже совершенно нормальную для взрослого человека просьбу, — заметил Рассел.
Мэтью присел на край кровати, открыл чековую книжку и вопросительно взглянул на отца.
— Ну?
Рассел не смотрел на него.
— Двести пятьдесят за все, и кстати, твои вещи здесь некому гладить — кроме тебя самого.
Мэтью быстро заполнил чек, вырвал его и протянул отцу:
— Держи.
— Не хочу я его брать…
— Ты же сам начал.
— Но не думал, что все так выйдет. Теперь он мне не нужен. Я только хотел поговорить, поднять тему. Но на скандал не рассчитывал.
— А я на своем опыте убедился, — сказал Мэтью, — что вероятность скандала возникает всякий раз, стоит кому-то открыть рот.
Рассел свернул чек.
— Спасибо.
Мэтью не ответил. Он поднялся и проводил взглядом отца, покидающего комнату, затем шагнул следом и решительно закрыл за ним дверь.
— Ты ведь Рут? — спросила Кейт Фергюсон. — Рут обернулась с дынькой в руке, которую только что взяла из пирамиды дынь на прилавке. — Я Кейт. Ты, наверное, меня не помнишь. Я подруга Розы, сестры Мэтью. Мы встречались однажды давным-давно, на том концерте в Брикстоне, и…
— А-а! — воскликнула Рут и переложила дыньку в другую руку. — Ну конечно! Кейт! Извини, кажется, я задумалась…
— Каким ветром тебя сюда занесло? — продолжала Кейт. — Я думала, ты работаешь в Сити…
Рут подумала и положила дыньку на прежнее место.
— Верно. А живу я теперь здесь. — Она указала куда-то в сторону одной из стен супермаркета. И добавила с чувством гордости: — Купила квартиру в Бэнксайде.
Кейт смутилась. По выражению лица Рут и ее тону казалось, что она ждет в ответ восторженного «ого, везучая!». Но вместе с тем что-то в ее облике намекало, что Рут считает эту непосредственную реакцию непозволительной роскошью.
Кейт протянула руку и легко коснулась рукава собеседницы.
— Вообще-то Роза мне говорила, — сообщила она, — так, в двух словах.
Рут поспешила объяснить:
— Здесь так чудесно — простор, панорамы, окружение! И рынок «Боро» под боком…
— Я бываю там каждую пятницу, — подхватила Кейт, — ухожу с работы пораньше, и сразу на рынок.
— Да…
— Понятия не имею, что я буду делать без этих походов.
— Без походов?
— Ну, когда родится ребенок.
Рут перевела взгляд на округлость под пиджаком Кейт.
— О, поздравляю!..
— Для нас это сюрприз, — призналась Кейт. — Мы же едва поженились! Я до сих пор хожу как оглушенная. Все думаю, каково это будет — не ходить на работу, не бродить по магазинам, не бегать в кино… — Она перевела взгляд на черный деловой портфель Рут. — Извини…
— За что?
— За бестактность.
— Роза рассказала тебе о нас с Мэтью? — спросила Рут.
— Да.
— Еще неизвестно, что будет дальше…
Кейт кивнула.
— Просто какой бы прогрессивной и современной ни была пара, оба партнера в ней, все равно они понимают, что плывут против течения, вразрез с нормой — если женщина зарабатывает больше мужчины. — Она взглянула Кейт в глаза. — Извини, сама не знаю, что вдруг на меня нашло. — Она оглядела прилавки с фруктами и овощами и покупателей, которых постепенно становилось больше. — Ты, наверное, думаешь, что я свихнулась…
— От таких мыслей никуда не деться, — сказала Кейт, — как мне — от мыслей о беременности.
— Ты потом вернешься на работу?
— Да, — кивнула Кейт и добавила другим тоном: — Скорее всего.
— Надеюсь, будет легко, — искренне отозвалась Рут.
— Я тоже. Не могу даже думать обо всех неудобствах, не говоря уже о боли…
— Нет, я не об этом. Не о родах — о том, что будет потом. Наверное, когда ребенок уже есть, легче решить, как быть дальше.
Кейт улыбнулась ей:
— Спасибо.
— Я серьезно.
— Знаю…
— А я даже не подозревала, что решительность может принести столько проблем, — призналась Рут. — Мне всегда казалось, что решения для того и существуют, чтобы положить конец сложностям, а не создать их. — Она протянула руку и снова взяла дыньку. — Почему учиться можно лишь одним способом — на своих ошибках?
* * *Эди сидела лицом к спинке литого пластикового кресла в полутемном зале, положив подбородок на руки, скрещенные на спинке кресла. В трех метрах от нее, на маленькой голой сцене, освещенной громоздкими софитами, явно установленными в незапамятные времена, пастор Мандерс и столяр Энгстран репетировали начало третьего действия. Энгстрана играл актер Джим Дрисколл, который несколько десятилетий назад был комическим партнером Эди и вторым ведущим детской телепередачи. Тогда он был молодым, гибким и рыжим, а теперь постарел, усох, поседел и, стоя перед пастором Мандерсом, излучал подобострастное злорадство одним только видом, не говоря ни слова. Сцепив руки перед собой, он слегка покачивал ими, отводил от сутулого тела, и на его лице, обращенном к Айвору, застыла натянутая, заискивающая улыбка. Эди подумалось, что вид у него и обезьяний, и в то же время коварный. Мало того, ему удалось сыграть неявную угрозу. Она поерзала на неуютном пластике. Через минуту ей придется встать и присоединиться к ним. Еще минута — и фру Альвинг выйдет из сада, ошеломленная бедой, и скажет тоном, который Эди еще не успела подобрать: «Его и не уведешь оттуда. Помогает тушить».
