Николсон Бейкер - Бельэтаж
27
Иногда удобнее пользоваться ресторанной ручкой – обычно дешевой, шариковой, даже если ресторан из шикарных, в других случаях приятнее ждать, придерживая в кармане рубашки собственную ручку, пока тебе не объявят, что все готово, а потом, кивая и усмехаясь, вынуть ее из кармана, услышать щелчок зажима, соскочившего с ткани рубашечного кармана и ударившегося о тело ручки, затем второй щелчок выдвигающегося стержня – эти звуки напоминают отдаленные щелчки, предваряющее междугородний телефонный разговор и ассоциирующиеся с голосом, который ответит, они четко слышатся даже в шумных ресторанах, поскольку гул посетителей имеет более низкий тембр. И как раз в тот момент, когда от вина подпись становится неразборчивой, думаешь чаще всего о том, что паста в ручке резвее проникает в крохотные поры на поверхности шарика потому, что она разогрелась от тепла твоего тела и течения беседы. В ресторанах шариковые ручки высыхают редко.
28
У новичков количество таких визитов может доходить до восьми-девяти в день, поскольку корпоративный туалет – единственное место во всем офисе, где совершенно ясно, чего от тебя ждут. Остальные обязанности пока туманны: тебе дали читать пачку ксерокопий и груду папок; ты робко заглянул в шкаф с канцелярскими принадлежностями и обнаружил, что ручек твоей излюбленной марки там нет; расстановка сил пока под вопросом; кабинет гол и неприветлив; табличку с именем на дверь пока не прикрепили, визитные карточки не отпечатать; тебе уже известно, что людей, которые были особенно приветливы с тобой в первые недели работы, ты вряд ли будешь уважать и ценить впоследствии, и все-таки продолжаешь считать их центральными фигурами офиса – просто потому, что они втерлись к тебе в доверие, даже если остальные избегают их по еще неведомым тебе причинам. Но в туалете ты чувствуешь себя маститым профессионалом: спуская воду, жмешь на рычаг так же небрежно и привычно, как мужчины, проработавшие в этой компании всю жизнь. Однажды я взял с собой на обед новенького, и хотя он задавал бессмысленные вопросы, пока мы жевали сэндвичи, и кивал на мои ответы, явно ничего не понимая, в коридоре, на подходе к туалету, он вдруг состроил гримасу «между нами, мужчинами» и заявил:
– Схожу отолью избытки. До встречи. Еще раз спасибо.
Я отозвался:
– Пустяки, не за что, – и зашагал дальше, хотя мне тоже требовалось отклониться от курса, – по причинам, которые скоро объясню.
29
Вот, например: «Перед уходом я в последний раз оглянулся на волноломы, желая узнать, каким образом прибой дробится на мелкие потоки и струйки, что я заметил совсем недавно. Я видел, как громадные гладкие и твердые волны, украшенные резьбой неглубоких бороздок и желобков, более округлые при усиливающемся ветре, ударялись о каменистые подножия скал в бухточке и разбивались в пену. В каменном мешке буруны бушевали и блуждали, увенчанные пушистыми венчиками, которые держались на поверхности и продолжали медленно вращаться: клочья пены сдувал ветер, и они невесомо летали по воздуху» (Джерард Мэнли Хопкинс, «Дневник», 16 августа 1873 г.)
30
Перфорация! Да здравствует перфорация! Умышленное прокалывание, из-за которого бумага и картон становятся менее прочными и рвутся по намеченной прямой, причем на конце рулона остается короткая бумажная бахрома или фестоны! Это потрясающая концепция, свидетельство кардинальных изменений в представлениях об уникальных свойствах целлюлозы. Но отмечаем ли мы это открытие национальным праздником? Опубликованы ли юбилейные сборники статей, прославляющих великих ученых, трудившихся в этой сфере? Каждый вечер люди, как роботы, смотрят новости, думают, что знают о своей жизни все, но никогда не обращают внимание на достижения, не освещенные в прессе, – например, на похожую на застежку-молнию перфорацию сверху на упаковке мороженого, на вкладки в журналах и корешки счетов с надписью «Просьба вернуть», на листы почтовых марок и журнальных купонов на подписку, на рулоны бумажных полотенец и пластиковых пакетов в супермаркетах, на отрывные настенные календари. Линии, отделяющие один год от следующего, нанесены перфорацией, и мысленное обособление некоего периода жизни для более пристального изучения чем-то напоминает принудительный разрыв бумаги по пунктирной линии. Единственным применением перфорации в сфере образования стали рабочие тетради серии «Джинн» для начальной школы: после того как ты выдирал страницу (сперва согнув ее в одну, потом в другую сторону, чтобы было легче отрывать), оставшийся корешок сообщал учителю мелким, повернутым вертикально шрифтом, что утраченная страница была предназначена для самостоятельной работы; с первого класса мне запомнилась картинка, на которой Джек рядом с красным фургоном стоял вверху слева, Спот ждал его в правом нижнем углу, а пунктирная линия соединяла этих двоих большой буквой Z. Указания были следующие: «Помогите Джеку подъехать в фургоне к Споту» или что-то в этом роде, а от тебя требовалось не пройти напрямик, по диагонали, а обвести карандашом бессмысленную букву Z. На стороне страницы, предназначенной для взрослых, объяснялось, что этот зет-образный путь учит ребенка правильно скользить взглядом по тексту во время чтения – прочитывать одну строчку, подражать зигзагообразному движению каретки, возвращаясь к началу следующей, и продолжать чтение. Это упражнение лишь слегка раздосадовало меня, потому что зигзаг был похож на пунктир, отпечатанный поверх перфорации на купонах, и по природе своей красив, хотя соединял мальчишку и пса. Позднее я узнал об индейцах штата Нью-Йорк, о строительстве канала Эри, о Гарриет Табман, о Джордже Вашингтоне Карвере и Сюзан Б. Энтони, – но почему я до сих пор, спустя столько лет после окончания школы, не имею четкого представления о том, как делается перфорация на купоне или рулоне туалетной бумаги? Мои догадки жалки! С помощью круглых ножей для пиццы с алмазными лезвиями? По циркониевым лекалам, к которым опасно даже прикасаться, оставляющим на бумаге брайлевские бугорки? Почему портреты пионера перфорации не высекают на фасадах библиотек рядом с Локком, Франклином и стандартным комплектом французских энциклопедистов? Им бы такое соседство пришлось по душе! Они бы посвятили искусству перфорации целую страницу, иллюстрированную изысканными гравюрами с подписями «Рис.1» и «Рис.2».
31
Точь-в-точь такой, как в те времена, когда мама разрешала мне покупать для нее пачки «Кента» в автомате, стоящем в цокольном этаже конторы, где работал отец, когда под героические звуки валторн ковбой Мальборо преодолевал показанные с высоты птичьего полета просторы Дикого Запада, а другой герой рекламы проводил экскурсию по увеличенному минималистскому интерьеру сигаретного окурка (кажется, «Тру», или другой односложной марки), вооружившись школьной указкой, показывал телезрителю особенности запатентованной доктором Калигарян системы фильтров – разработанной женщиной-гинекологом и предназначенной для того, чтобы самые вредные смолы, содержащиеся в сигаретном дыму, оседали на неровных поверхностях фильтров.
32
Если не ошибаюсь, на панелях более поздних разновидностей этой модели, которые я встречал повсюду, чрезмерно утонченную кофейную чашечку заменили вместительной и уютной коричневой керамической кружкой, поскольку чашки с блюдцами стали для нас чужеродными предметами, которые выносили, позвякивая, в неловкой тишине, на подносах, только в конце чинных званых ужинов (этому выносу предшествовал звон кастрюль на кухне, где лихорадочно искали поднос). Разномастные кружки в конце концов победили – полагаю, просто потому, что вмещали больше бодрящего напитка, а широкие ручки позволяли брать их, как угодно, например, обхватив ручку двумя, а то и тремя пальцами (в отверстие ручки кофейной чашки пролезал только один); очень часто один палец просовывали в ручку, а большим и остальными обхватывали туловище кружки, или обнимали ее обеими ладонями, вообще не пользуясь ручкой, – этим приемом пользуются актрисы, играя людей, ведущих житейские беседы за кухонным столом. Чашка вынуждает держать руку чопорно и неестественно и даже вызывает боль в суставе среднего пальца, на который обычно опирается ручка или карандаш, из-за слишком большого расстояния между ручкой чашки и точкой приложения основного веса налитой в нее жидкости. Кроме того, кружки, подобно автомобильным бамперам и майкам, стали предметами, с помощью которых люди заявляют о своих пристрастиях, именах, увлечениях, героях, вкусах в сфере изобразительного искусства. Как правило, новая кружка появляется в доме в единственном экземпляре – в отличие от целого куста одинаковых чашек, развешанных на крючках белой подставки для посуды от компании «Раббермэйд», поэтому к каждой кружке привязываешься, как к личности, и даже даешь наименее любимым шанс хотя бы изредка становиться вместилищем для кофе: к некрасивым кружкам испытываешь те же чувства, что и к книгам в скверных переплетах, но с любимым содержанием, начинаешь ценить их именно за легкий налет уродства и нелепости. Сейчас, за полчаса до выхода на работу, позавчерашняя кружка стоит у меня на подоконнике: очень симпатичная, белая, цилиндрическая, эта скромная кружка сделана лос-анжелесской компанией «Тренд Пасифик» примерно в 1982 году и украшена рисунком из тридцати одинаковых кухонных миксеров 50-х годов, с круглыми вилками электрических шнуров: хотел бы я спросить даровитых провидцев из «Тренд Пасифик», зачем им понадобилось дожидаться, когда вилки бытовых приборов вместо круглых станут квадратными, а миксеры, подобно авангардным кружкам, превратятся в скромные белые творения «Брауна» и «Крупса», и лишь потом использовать в качестве иллюстрации почти мультяшный миксер, детище золотого века техники? Почему мы питаем привязанность только к состарившимся образам? Но эту кружку я люблю, как ни за что не полюбил бы чашку из сервиза: она выглядит стильно, я часто тянусь за ней, выбирая, из какой кружки пить утром, несмотря на теоретическую неприязнь к ощутимому в данном случае кэмпу – вероятно, только к кэмпу как таковому, хотя он все еще просачивается сквозь классовую структуру общества, переходит с одного уровня на другой, давно вытесненный и в состоянии неизвестности презрительно недооцененный. Разумеется, несмотря на предлагаемые на панели «Горячие напитки» фарфоровую чашку или кружку, в действительности машина за 35 центов не предлагала ни того, ни другого. Кофе струился в мелковатую картонную посудину без намека на ручку, даже без консольных складных бумажных ручек, какие с появлением и распространением пенопластовых стаканчиков уцелели разве что в кулинариях. Возникает вопрос: почему из этого торгового автомата вываливались картонные, а не более дешевые и современные пенопластовые стаканчики? Ответ пришел ко мне одновременно с вопросом однажды днем, пока я стоял и ждал, когда погаснет надпись «Заваривается»: пенопластовые стаканчики слишком легкие и прилипчивые, чтобы скользить по внутренним направляющим и вставать точно под кран, к тому же они часто склеиваются – автомату будет нелегко отделить один стакан от стопки. Но картонные стаканчики нестерпимо горячи, нести их приходится очень осторожно, за более прохладный ободок, и при этом стараться ни с кем не столкнуться.
