Инна Гофф - Юноша с перчаткой
— С них.
— Красавцы! Верно говорят, что их в Восточной Германии по нашему заказу строили?
— Верно, старик. Сам за ними в Германию ездил принимать.
— И хорошо немцы строят?
— На это они мастера. Со всей немецкой аккуратностью. — Андрей отвечал с видимым удовольствием.
— И куда же вы теперь их перегоняете? — любопытствовал шофер.
— Сейчас на Север пойдем. Ладожское, Свирь, Онежское, Беломорский канал, Белое море.
— А оттуда?
— А оттуда вверх по Северной Двине, Сухоне. На Волгу, в общем.
— Пассажирские будут?
— Да, экскурсионные… По маршруту Москва — Астрахань и обратно.
— Красота! — вздохнул почему-то шофер. И после молчания спросил: — Там небось лед еще, на Белом?
— Лед.
— Рисковое ваше дело, — подумав, заключил шофер.
Такси остановилось у моста. Еще в окошко машины Надя увидела белоснежный трехпалубный теплоход и вмиг поняла гордость Андрея. Да, это не чета ободранному колесничку с гордым именем «Буревестник», на котором Андрей перевозил людей и арбузы. Позади, чуть поодаль, стояли еще три точно таких же теплохода.
— Какой наш? — спросила Надя.
— Флагманский.
Оглядевшись, Надя прочла надпись на борту ближнего теплохода — «Машук».
Шофер, высадив пассажиров, не сразу включил газ. Он посмотрел вслед удаляющейся паре, подумал о женщине: «Ишь фигуристая!» — и, высунув голову в открытое окошко, запоздало крикнул:
— Счастливого плавания!
2Ночью Надю разбудили отрывистые команды в микрофон:
— На баке!
— Есть на баке!
— Вахтенные, встать у швартовых!..
— Отдать швартовы!
Она узнала голос мужа, странно измененный микрофоном. Голос звучал близко, словно команды отдавались не с мостика, а здесь же, в каюте. Спросонья она не поняла, в чем дело, и, лишь полежав с минуту с открытыми глазами, сообразила, что команды транслируются по радио. Надя повернула регулятор. Радио было выключено, а команды звучали, как и прежде, близко и явственно. Должно быть, радист забыл выключить принудительную трансляцию.
Белесая ленинградская ночь мутнела за окном. Пора белых ночей еще не пришла сюда, было просто пасмурно и тихо в небе и на воде.
Надя снова легла, утонув головой в пуховой, мягкой подушке, тоже немецкой, как и все на этом корабле. Она закрыла глаза и стала уже дремать, когда незнакомый мужской голос властно проговорил:
— Аникин! Почему не выбираете якорь?
— Выбираем, выбираем! Заело что-то, не идет никак…
Ответ Андрея прозвучал виновато, как бы слегка заискивающе.
Очевидно, незнакомый голос принадлежал морскому капитану, командиру отряда Лучникову.
— Теряем время, Аникин, — жестко сказал тот же голос. — Всех на бак, выбирать якорь вручную!
— Есть всех на бак! — торопливо отозвался Андрей и вслед уже иным, капитанским тоном скомандовал: — Все на бак!
Надя поняла, что не уснет. Она встала, оделась, походила по каюте, привыкая к новому жилью. Трудно было даже сравнить капитанскую каюту на теплоходе, эти стены в коврах и зеркалах, с их каютой на «Буревестнике», где вместо белой, вделанной в кафель ванны был железный рукомойник, а единственным украшением — цветы, которые Надя ставила в вазочку на столе. Здесь же на стенах висели картины в позолоченных рамках и под стеклом — пейзажи Германии, на круглом столике, застланном плюшевой скатертью, стоял немецкий фарфоровый чайник, а в металлическом кольце у двери был укреплен хрустальный графин. От полированных деревянных стен сладковато пахло лаком, и Надя подумала вдруг: «Как будто живешь внутри палехской шкатулки».
Она еще не успела полюбить этот корабль и отдавала в душе предпочтение «Буревестнику», на который впервые ступила, став женой капитана. Там Андрей был главным, а здесь командует этот Лучников. Правда, Андрей говорит, что Лучников только до Вологды, но лучше бы его не было совсем…
Надя подошла к письменному столу. Здесь лежала отпечатанная на машинке «Судовая роль» — перечень фамилий и должностей. Список был длинный — моряков на корабле было почти столько же, сколько речников. Они, моряки, отвечали за проводку речных судов северным путем из Невы в Волгу, и поэтому их имена стояли впереди имен речников. И сам капитан Аникин шел третьим помощником.
Первой в списке стояла фамилия Лучникова. Был указан год рождения. Надя высчитала — сорок два года. Звание — капитан дальнего плавания. Занимаемая должность… «Подумаешь!»- презрительно вслух сказала Надя. Она уже знала от Андрея, что Лучников возражал против ее пребывания на «Машуке».
Надя бегло просмотрела список; все фамилии были незнакомы ей. Женщин, кроме нее, было только две — повариха и буфетчица, обе Марии Петровны.
На отдельном листке, подколотом к «Судовой роли», было отпечатано: «Пассажиры, находящиеся на борту теплохода „Машук“: Аникина Надежда Николаевна, год рождения — тридцать первый, Прямков Федор Григорьевич, год рождения- тысяча восемьсот девяносто пятый».
Кто же этот Прямков?.. Ах, да!.. Андрей рассказывал, что с ними идет пенсионер, бывший речной капитан. «По воде соскучился, — сказал Андрей. — Из пароходства попросили: возьмите, мол, старика…»
«Как в пьесе, все роли расписаны, — подумала вдруг Надя. — Даже комический персонаж — речник-пенсионер — и тот не забыт. Ну, а я? Какая роль у меня? Тоже не из главных. Жена третьего помощника. Скажите, какая честь!..»
Она набросила пальто и, мельком глянув на себя в зеркало, вышла из каюты. Ее обдало холодком серого утра. Перила были влажны. Облокотившись на них, Надя смотрела на серую, тяжелую, почти неподвижную воду спящей Невы.
Город на берегу тоже был тих и пустынен, и о том, что он жив и дышит, говорил лишь черный дым, валивший из ближней заводской трубы. Надя подумала: постой здесь теплоходы подольше, они вскоре закоптились бы и почернели, как все эти призаводские дома.
Она прошла по главной палубе вдоль правого борта и попыталась разглядеть, что происходит внизу, на первом деке. Но ничего не увидела. Спустившись по трапу на второй дек, она увидела морского капитана и догадалась, что это Лучников. Он стоял, перегнувшись, глядя в воду, откуда должен был показаться якорь, и командовал в переговорную трубку машинному отделению:
— Подрабатывайте понемножку… Еще подрабатывайте… Так, хорошо. Самый малый!
Матросы, по шесть на каждой стороне, дружно налегали на ручки лебедок. Якорь глубоко вошел в грунт. Наконец он поддался, поползла вверх цепь, за ней показались лапы самого якоря.
Лучников выпрямился. Он был выше среднего роста, худощав. Чисто выбритое лицо его было моложаво, только в морщинках у глаз да в капризном изломе губ чувствовалась усталость. Взгляд его скользнул по Наде, и она поняла, что он заметил ее, но не считает ее появление на палубе фактом, достойным внимания.
— Полный вперед! — скомандовал он в переговорную трубку и обратился к кому-то: — А вы здесь зачем? Это лишнее.
Ответа Надя не слышала. Но вскоре по трапу на второй дек грузно поднялся старик в черной кожаной куртке и черной кепке с пуговкой на макушке.
— Вытащили! — сказал он вместо приветствия.
Сизое морщинистое лицо его расплылось в простодушной улыбке. «Так вот каков он, этот персонаж из пьесы!» — подумала Надя. А старик, спохватившись, представился:
— Прямков, Федор Григорьевич, — и протянул ей горячую, шершавую руку. — Ишь побежал, — сказал он, глядя на отдаляющийся берег, и, поискав в кармане, достал трубку. — Не обжились еще? Обживетесь! В дом новый переезжаешь, и то не все в момент. То воду не пустили, то газ не включен… А ведь это живая вещь, механизм!..
Слово «механизм» произнес он смягченно, и Надя, педагог по профессии, сразу отметила это.
Мимо них прошли матросы, трое, почти мальчики, один за другим.
— Мы его, понимаешь, лебедками, — проводив их взглядом, опять возбужденно заговорил старик, — а он ни в какую… Уперся, и все тут…
Наде стало скучно.
Заметив вслух, что, пожалуй, можно пойти поспать, Надя поднялась на верхнюю палубу и прошла на корму. Отсюда виден был весь караван. Теплоходы еще не успели четко построиться и поэтому были видны каждый в отдельности.
Вторым за «Машуком» следовал «Кольцов», дальше «Памир» и «Грибоедов».
Корабли шли, громко переговариваясь:
— На «Кольцове»!
— «Кольцов» слушает!
— Примите равнение согласно ордеру! Повторите, как поняли!
— Вас поняли!
Все три корабля светились огнями, и в сером, пасмурном свете было как-то уютно смотреть на эти огни. Незнакомый бас, отвечавший с «Кольцова», звучал, как голос самого корабля.
Мелко подрагивала корма под ногами. «Скорость набрал, узлов семнадцать», — подумала Надя. Она обошла палубу с подветренной стороны и вышла на бак.
