Бриттани Сонненберг - Дорога домой
Безопасность
Сингапур, 1994 годПо сравнению с сингапурскими проливными дождями грозы, которые Ли и Софи любили в Атланте, кажутся легким дождичком. В Сингапуре они приходят ниоткуда, тучи собираются внезапно, неожиданно, с яростью личности, страдающей пограничным расстройством. При ярко-голубом небе снаружи и палящем, неослабевающем солнце комната резко погружается в глубокую тень, и ливень обрушивается с бесповоротностью театрального занавеса; сердитая барабанная дробь дождя отвлекает Ли от урока китайского языка и, если сверкают молнии, быстро кладет конец футбольной тренировке Софи.
Грозы Шанхая превращались в унылые, затягивавшиеся на целый день явления природы с моросящим дождем, изредка набиравшие достаточно движущей силы для настоящего ливня, и тогда по улицам свободно плыл мусор. Миллионы велосипедистов этого города расцвечивались накидками всех цветов радуги, а грязь строек превращалась в слякоть. Даже самые яркие из ясных дней шанхайской осени были подернуты тонкой пеленой дымки, как предательски налитые кровью глаза алкоголика. Во всем городе природа была подавлена и взбита в неузнаваемую массу. Река Сучжоу текла по черным и вонючим кварталам. Листья платанов во Французской концессии[40] были серыми от пыли.
Сингапур, по контрасту, зеленый везде куда ни глянут Кригстейны, даже в центре города. С пешеходных мостов свисает пурпурная бугенвиллея, тротуары пахнут возвышающимися над тобой лимонными деревьями и гарденией, а обширный участок, на котором стоит их колониальная вилла, щеголяет папайей, манго и джекфрутом.
Грязный воздух Шанхая застревал в горле, вызывая постоянные простуды. В Сингапуре воздух теплый и влажный, богатый кислородом благодаря зеленым насаждениям острова. Им снова и снова говорят, что Сингапур самый безопасный город в мире, – агент по недвижимости, когда они смотрят квартиры, прежде чем остановить свой выбор на вилле, школьный консультант во время записи в Американскую школу и коллега Криса, который приглашает их всех на ужин в ресторан и приходит с двумя дочерьми – ровесницами Софи и Ли.
Но черные ошейниковые кобры также характерны для Сингапура, который менее двухсот лет назад был островом, покрытым девственными дождевыми лесами. По ночам в спальнях своей колониальной виллы Кригстейны слышат крики, скрипы остатков джунглей, спорящих сами с собой. Днем звуки исчезают, разве что в кухне щелкает геккон и ворчит за окном гром.
Перебравшись в Сингапур, члены семьи быстро, как сомнамбулы, подстраиваются под ритм жизни экспатов из Америки, надевая сине-белую форму Американской школы, играя в футбол, баскетбол и софтбол за «Американских орлов», плавая в бассейне Американского клуба, температура воды которого равна температуре тела. Только Элиз по-прежнему держится настороже, смущаемая блестящей внешностью этого города. Английский является национальным языком, но Элиз труднее различить скрытые значения в вежливой сингапурской речи, чем в ломаном английском шанхайцев. Через месяц после переезда Элиз начинает преподавать в Американской школе естественные науки, радуясь возможности забыться над периодической системой химических элементов или объясняя шестиклассникам круговорот воды в природе. Это единственное время дня, когда дурные предчувствия отступают.
В Сингапуре Софи безмерно рада – здесь никто не пытается потрогать ее волосы, а для Ли большое облегчение, что мальчики в школе в основном выше ее. Выполняя свое обещание, Крис быстро покупает девочкам золотистого щенка лабрадора, которого импортируют из Австралии, и тот по утрам ковыляет с Софи и Ли по маленькой полоске тротуара. Элиз непонятно почему называет собаку Робокопом. Остальные, видя, что Элиз хоть что-то воспринимает с энтузиазмом, испытывают такое облегчение, что не оспаривают имя для собаки, данное в честь киборга.
Все они претерпевают маленькие, едва заметные изменения. Их белая кожа загорает и становится темнее. Софи отходит от облика девчонки-сорванца, красит ногти на ногах и болтается с новыми подружками у бассейна в Американском клубе. Во рту у них палит огнем, когда они потеют над мисками с рыбьей головой в соусе карри. Теперь их немного мучает совесть: у них появляется прислуга с проживанием – умная, красивая филиппинка по имени Майла, которая гладит их белье, готовит еду и моет за ними посуду. Но все остальные экспаты вокруг них делают то же самое, поэтому они молча велят друг другу расслабиться. Расслабиться.
После хаоса Шанхая Сингапур кажется спокойным местом, и они меньше надеются друг на друга, чем в Китае. Им внушили чувство безопасности, несмотря на периодические сообщения в новостях о питоне, притаившемся в плавательном бассейне и похожем на шланг.
22 августа 1995 года
В день смерти Софи небо было идеально чистым. Ни облачка, ни ветерка. Просто жаркий день конца августа.
Часть четвертая
Софи и Ли
До переезда в Сингапур, до переезда в Шанхай, до переезда в Мэдисон, еще в Атланте, Ли и Софи играли в квадрат на веранде и в баскетбол – у гаража за домом. Во дворе они дергали с корнем перловник – луковую траву, – крошили его в подогретую в микроволновке воду и пытались продавать луковый суп прохожим. Они придумывали игры с призрачными бегунами и неограниченным набором очков и учили правилам свою няню. Когда соседские дети решили поставить пьесу, роль принцессы получила Софи, потому что у нее были светлые локоны. Ли прошла на роль великана.
Когда Ли скучает по Софи теперь, она старается не думать о подобных вещах, например, о том, что ужасно хотела такие же локоны, как у сестры. Ли старается вспоминать что-нибудь безопасное, скажем, летние ночи в Атланте, ночи, когда она лежала без сна, а Софи спала на соседней односпальной кровати. И хотя с тех пор, как они покинули Атланту, прошло пять лет, Ли все еще видит свое стеганое одеяло в цветочек, комом лежащее в ногах; все еще видит девятичасовые тени, крадущиеся по лиловой улице за окном. Но лицо Софи на подушке она не видит. Только воспоминание о шуме остается нетронутым: гудение старого вентилятора на чердаке, разносящееся по всему дому. Летняя жара пытается усмирить гудение, и оно не дает Ли спать.
Через неделю после похорон Софи в Индиане Ли садится в самолет, чтобы преодолеть первую часть пути до Сингапура. Стюардесса ведет ее к месту у прохода. Через несколько минут та же женщина появляется с одеялом, тапочками, набором, в который входят зубная паста, зубная щетка, жидкость для полоскания рта. Через два сиденья Крис и Элиз принимают свои наборы от другой стюардессы и уже снимают полиэтиленовую обертку с тапочек. Ли молча берет туалетные принадлежности, засовывает их под сиденье перед собой.
Самолет взлетает. Стремительный толчок в желудке Ли напоминает ей о происходящем, о том, что случилось. Самолет набирает высоту, и она наблюдает за неотвратимо накренившимся проходом. Ли включает свой плейер, находит песни, которые слушала со времени смерти Софи. Закрывает глаза, чтобы отвлечься от тошнотворного наклона самолета.
Позднее стюардесса с улыбкой, медленно толкает по проходу тележку. Ли ковыряет курицу. В передней части салона начинают показывать фильм. Ли, намазывающая маслом булочку, поднимает глаза. Внезапно самолет наполняется джунглями, густо напоенными зеленым светом. Это напоминает Ли Ботанический сад в Сингапуре, «Индиану Джонса и храм судьбы» и то, как они с Софи смотрели кино по кабельному каналу этим летом у Ба Ады. Кудрявая. С остекленевшим взглядом.
Кудрявая. Ли ставит поднос с едой на сиденье рядом, отстегивает привязной ремень. Спотыкаясь, идет в туалет по самолету, попавшему в легкую турбулентность, садится на унитаз и плачет, пока ей не приходит мысль, что дожидающийся очереди немец может ее услышать. Она кусает кулаки, чтобы удержаться от крика. Долго смотрит в зеркало, потом пускает на руки горячую воду. Когда она возвращается на место, джунгли на экране сменились дорогим номером в отеле. Ли засыпает среди тяжелых бежевых штор, в свете второй половины дня.
Через три часа Ли просыпается и держится за прореху в воспоминаниях. На экране теперь показана простая карта с маленьким белым самолетом, ползущим пиксель за пикселем по фальшивому голубому небу. Ли вздрагивает, вот так видя самолет. Это ужасно – следить за недвижущимся самолетом.
Рядом с ней звучит фырканье, словно лают собаки. Через проход мужчина в наушниках громко, отрывисто – секунды по три – смеется. Ли смотрит на мать. Голубой свет от экрана мягко ложится на ее щеку – так покоится солнце на теплом кирпиче. Отец Ли сидит спиной к ней, и она видит, как эта спина вздрагивает, словно у ребенка, катающегося на велосипеде у «Кей-марта». В день смерти Софи Крис упал на Ли, семифутовый человеческий небоскреб, снесенный одним ударом. Она изогнулась под его весом, будто пыталась подпереть осыпающуюся скалу.
