Александр Саркисов - Гонобобель (сборник)
После проведенного разбирательства командование справедливо постановило, учитывая проводимую партией и государством миролюбивую политику, смелого и решительного старшего лейтенанта держать подальше от оружия и направило его служить в отдел материально-технического обеспечения Совгаванского района гидрографической службы.
Бублик был человеком хозяйственным и запасливым, и потому его карьера в отделе материально-технического обеспечения складывалась гармонично. Дослужившись до капитана II ранга, он перевелся в Севастополь, где на должности заместителя начальника экспедиции по МТО и дотянул до пенсии, распределяя гидрографическое имущество.
Петров-Водкин
После девятимесячного ремонта в Щецине океанографическое судно стояло ошвартованным в Зимней гавани Лиепаи. Подготовка к переходу на Черноморский флот шла полным ходом, но в планы, как иногда бывает, вмешался его величество случай, у механиков рвануло.
– Судовая тревога! Взрыв в ДГО!
Сигнал тревоги слился с топотом ног и раздаваемыми на ходу командами.
Командир судна капитан I ранга Куделин, несмотря на внушительную комплекцию пулей взлетел на ГКП.
– Командиру аварийной партии доложить обстановку!
– Взрыв ДГ № 3. ДГ экстренно остановлен, сильная задымленность, возгоранья нет!
А произошло следующее: во время работы вспомогательного дизель-генератора треснул коленвал, и поршень, развалив картер, начал гулять по дизель-генераторному отделению. Слава Богу, в это время там не было людей. С последствиями справились быстро, и командир учинил разбор. В его каюте собрались замкомандира по политчасти и начальник электромеханической службы. Рассматривались две версии – либо это диверсия, устроенная во время ремонта враждебной «Солидарностью», либо ленивые и охочие до выпивки польские бракоделы сотворили что-то не со зла, но то, что в этом виноваты поляки, сомнений ни у кого не вызывало. Замполит – капитан II ранга Виктор Иванович Бабай – все валил на «Солидарность», подводя под это серьезную идеологическую основу, командир с выводами осторожничал, а главному механику все это было пофиг, он понимал, что теперь возвращение в Щецин неизбежно, со всеми вытекающими.
Наступило тягостное ожидание перехода в Польшу на гарантийный ремонт дизель-генератора. Радостное настроение от скорого возвращения домой, в родной Севастополь, сменилось унынием и безнадегой. Судно погрузилось в депрессуху. Вдобавок это состояние плотно окутывала аура Лиепаи.
Лиепая поздней осенью – это город Унылость. Погода дерьмо, городишко не лучше, а о недружелюбных деградантах лабусах, больше похожих на лесных троллей, и вспоминать не хочется. Из развлечений – ресторан «Юра» с постоянным составом посетителей, кафедральный собор Св. Троицы с самым большим в мире механическим органом и кинотеатр с неблагозвучным названием «Саркана бака», получивший от моряков неприличное созвучное прозвище.
Начальник метеолаборатории капитан-лейтенант Васильченко медитировал, сидя в кресле перед рисующим загадочную кривую барографом. Это было состояние просветления, когда сон еще не накрыл, а тела уже как бы и нет, и существует одно только сознание. Усилиями мысли в воздухе нарисовался вопрос: «За что?» – и это довольно точно отражало общую ситуацию.
Мишка Васильченко был человек правильный, и в коллективе его уважали. Он был настоящий профи, офицер справный, долгов перед друзьями не имел и был предан Родине. Вернее, он ее любил, причем любил всерьез, не по-плакатному, осознанно любил! Он был абсолютно убежден, что только в Советском Союзе он, детдомовский пацан, мог получить образование и стать офицером военно-морского флота. Любил настолько, что мог дать в морду, а в Лиепае, где коренное население еще помнило Ульманиса и откровенно недолюбливало СССР, делал это часто.
С шумом ввалившийся в лабораторию капитан-лейтенант Игорь Голобородько вернул Мишу из астрала.
– Мишаня, у тебя завтра день рождения, общество интересуется, что подарить?
Васильченко сладко зевнул, он еще не отошел от общения с вечностью.
– Ты на барограф взгляни, думаешь, это запись атмосферного давления? Нет, это моя кривая жизнь нарисована, надоело все, чего-нибудь возвышенного хочется.
Голобородько заказ принял и на собранные деньги приобрел три бутылки грузинского коньяка «Энисели» с бараном на этикетке и на сдачу – кисти, краски и книжку Б. Эдвардса «Открой в себе художника».
Утром после шумно отпразднованного дня рождения, безвольно свесив с койки волосатые ноги, Васильченко рассматривал вчерашнюю сервировку. Недоеденная тонко нарезанная вареная колбаса слегка заветрилась и задрала потемневшие края, на ней доживала последние часы увядающая петрушка, мерзко смердил окурок, вдавленный в банку с остатками шпрот, осыхающий в стакане коньяк оставлял на стенках похожие на слезы маслянистые подтеки, и только выложенные на тарелку маринованные огурчики сияли свежестью, готовые к очередному тосту.
Боковым зрением Миша почувствовал присутствие в каюте инородного тела. С трудом повернув раскалывающуюся голову, он увидел лежащего на ковре не подающего признаков жизни Игоря Голобородько. Видимо, вчера не хватило сил дойти до своей каюты. Скрестив руки на груди и вытянувшись, он лежал словно в гробу. Васильченко, массируя затылок, внимательно его рассматривал.
– Гляди, и ботинки блестят. Ну-ну, тренируйся.
На лице Игоря была абсолютная благодать и глубокое удовлетворение, на темени пульсировала точка «G». У дам она присутствует от рождения и в другом месте и никуда не девается, всегда готовая исполнить Serenade Моцарта, у моряков все сложней. Появляется она только у плавсостава и не сразу, а только после получения медали «За безупречную службу III степени» и, как правило, во время «адмиральского часа». Должно было выполняться еще одно непременное условие – надежный контакт подушки с теменем в районе чакры Сахасрара, которая представляет собой центр озарения и просветления. Над Игорем потрудилась сама природа, на этом месте волосы у него не росли, и контакт получался идеальный.
Чтобы не мешать другу наслаждаться, Васильченко сгреб под мышку подарки и направился в лабораторию. Удобно расположившись в кресле, он начал листать книжку, через некоторое время, заинтересовавшись, Миша от картинок перешел к тексту. К обеду он уже знал, как какая кисть называется и для чего она нужна, что мольберт и палитра – не имена сказочных героев, что муштабель – это не ругательство, а процесс натягивания холста на подрамник представлялся ему как некое эротическое действо. Поверив автору, Васильченко решил попробовать, в конце концов, не самый бестолковый.
С чего то нужно было начинать, и Миша выпросил у штурмана несколько списанных карт, карандаш «Koh-i-noor» мягкостью 3М и новую стиральную резинку. Разрезав карты на четыре части, он приступил к упражнению номер один. Б. Эдвардс предлагал начать с кувшина, отбрасывающего тень, с этим заданием Васильченко справился быстро и перешел к следующему заданию – крупу лошади.
С крупом он провозился полдня, но в конце концов остался доволен и двинул дальше. Теперь задание было посложней, нужно было изобразить лошадиную голову. Он старался изо всех сил, перепробовал приемы, предложенные автором, трижды перекурил, но каждый раз получалось что-то между собакой и крокодилом. Миша собрал худсовет, щадя самолюбие начинающего живописца, присутствующие говорили невнятно и не по существу. Итог подвел Голобородько:
– Мишаня, ты лучше жопы рисуй, они у тебя жизненней получаются.
Поняв, что портрет – это не его конек, Васильченко перестал себя мучать повторами и перешел к пейзажам. Тут у него поперло, талант, наглухо запечатанный фуражкой индпошива, начал постепенно просачиваться. Лучше всего у него получалось море и корабли, осмелев, он начал экспериментировать с репродукциями Айвазовского. За неимением холста рисовал на оргалите. После легкой обработки наждаком и грунтовки фактура получалась как у холста. Он так увлекся, что не заметил, как метеолаборатория начала превращаться в художественную мастерскую, для полного антуража не хватало только кушетки с обнаженной натурщицей. Постепенно, как и бывает у людей увлеченных, хобби начало перерастать в профессию, а профессия, как известно, должна кормить. Мишка рисовал, а Игорь два раза в неделю недорого сдавал на местном птичьем рынке. Много не выручали, но на краски и досуг хватало.
Как-то за ужином командир выразил недоумение:
– Ничего не понимаю, полное безденежье, а молодежь то и дело гуляет. У меня последняя заначка неделю как закончилась, а салажня откуда деньги берет? Старпом, у нас на судне ничего ценного не пропадало?
– Ну что вы, товарищ командир, у нас все офицеры проверенные.
В разговор вмешался зам, человек он был, мягко говоря, странный и к корабельной службе малопригодный, был он уперт, подозрителен, конфликтен и предсказуем, как дерево, в Бога не верил, но на всякий случай крестился, ежедневно он был занят тем, что внедрял в жизнь решения съездов и пленумов партии и безжалостно боролся с моральными разложенцами и пьяницами, эрудицией не блистал, с экипажем говорил через губу и вдобавок еще укачивался. Бабай был из мичманов.
