Пол Боулз - Под покровом небес
Он покряхтел, садясь и принимаясь за суп, который принесла ему Жаклин. На улице дул ветер, а в лагере кочевников, разбитом в конце дороги, перелаивались собаки; если бы не солнце, светившее так ярко, что шевелящиеся за окном ветви пальм поблескивали как стекла, он сказал бы, что сейчас глубокая ночь: шум ветра и лай собак были совершенно такими же. Он пообедал; когда Жаклин уже собиралась уходить, он сказал:
— Пойди на пост и скажи капралу Дюперье, чтобы он привел американца сюда в три часа. Он сам должен привести его, не забудь.
— Oui, oui, — сказала она, все еще пребывая в состоянии несказанного блаженства. Пускай она пропустила историю с детоубийством, зато она присутствовала при начале очередного скандала.
19
Ровно в три капрал Дюперье ввел американца в салон лейтенанта. В доме стояла абсолютная тишина. «Un moment», — сказал капрал, направляясь к спальне. Он постучал, приоткрыл дверь, лейтенант подал ему рукой знак, и капрал передал распоряжение американцу, который вошел в спальню. Перед лейтенантом предстал слегка осунувшийся молодой человек, и он сразу решил, что юноша не без странностей, коль скоро, несмотря на жару, одет в толстый свитер с высоким воротом и шерстяной пиджак.
Американец приблизился к изголовью кровати и, протянув руку для рукопожатия, заговорил на превосходном французском. Первоначальное удивление лейтенанта сменилось радостью. Он велел капралу подвинуть стул гостю и попросил того садиться. После чего намекнул, чтобы капрал вернулся обратно на пост; он решил, что справится с американцем и сам. Когда они остались вдвоем, он предложил ему сигарету и сказал:
— Кажется, вы потеряли паспорт.
— Именно, — ответил Порт.
— И вы полагаете, что он был украден, а не потерян?
— Я знаю, что он был украден. Он лежал в саквояже, который я всегда держу запертым.
— В таком случае, как его могли оттуда украсть? — сказал лейтенант, посмеиваясь с победоносным видом. — «Всегда» — не слишком ли сильно сказано?
— Могли, — терпеливо продолжил Порт, — потому что вчера я оставил саквояж на минуту открытым, когда выходил из своей комнаты в ванную. Это было глупо с моей стороны, что правда, то правда. А когда я вернулся, у дверей стоял владелец. Он заявил, что стучался ко мне, потому что обед уже был готов. Однако раньше он этого никогда не делал сам; всегда приходил кто-нибудь из прислуги. Причина, почему я уверен, что это сделал владелец, в том, что вчера я один-единственный раз пусть и на минуту, но оставил саквояж открытым, когда выходил из комнаты. У меня нет сомнений.
— Pardon. Зато они есть у меня. И немалые. Мы что, будем здесь играть в детективов? Когда в последний раз вы видели свой паспорт?
Порт на мгновенье задумался.
— Когда приехал в Айн-Крорфу, — наконец сказал он.
— Ага! — вскричал лейтенант. — В Айн-Крорфе! И тем не менее вы не колеблясь обвиняете господина Абделькадера. Как вы это объясняете?
— Да, обвиняю, — упрямо сказал Порт, уязвленный тоном лейтенанта. — Я обвиняю его, потому что логика указывает на него как на единственно возможного вора. Он, и только он один среди местных жителей имел доступ к паспорту, и только он один физически мог это сделать.
Лейтенант д'Арманьяк немного приподнялся в постели:
— А почему, собственно, вы так настаиваете, что это должен быть кто-то из местных?
Порт слабо улыбнулся:
— Разве не логично предположить, что это был местный житель? Не говоря уже о том, что больше ни у кого не было возможности взять паспорт, разве вам не кажется, что подобного рода поступок естественнее всего ожидать именно от местных — при всем их кажущемся очаровании?
— Нет, месье. Мне, напротив, кажется, что на подобного рода поступок местные как раз-таки неспособны.
Порт оторопел.
— Вот как? В самом деле? — пробормотал он, — Почему? Почему вы так говорите?
Лейтенант сказал:
— Я провел среди арабов немало лет. Конечно, они воруют. Но воруют и французы. А у вас в Америке есть гангстеры, или я ошибаюсь? — Он игриво улыбнулся.
На Порта его слова не произвели впечатления.
— Эпоха гангстеров осталась в прошлом, — сказал он.
Но лейтенанта это ничуть не обескуражило.
— Да, люди воруют везде. И здесь тоже. Однако здесь местный житель, — он заговорил медленно, подчеркивая каждое слово, — берет только деньги или тот предмет, который он хочет иметь сам. Он никогда не возьмет что-то настолько сложное, как чей-то паспорт.
Порт сказал:
— Я не ищу мотивы. Бог его знает, зачем он взял. Хозяин перебил его.
— Зато я их ищу! — вскричал он. — И я не вижу никаких оснований полагать, что местный житель будет рисковать головой ради вашего паспорта. Во всяком случае, не в Бу-Нуре. И крайне маловероятно, в Айн-Крорфе. В одном могу вас заверить: господин Абделькадер не брал его. Можете мне поверить.
— Гм, — с сомнением буркнул Порт.
— И никогда не возьмет. Я знаю его на протяжении нескольких лет…
— Но у вас не больше доказательств, что он не брал, чем у меня, что он взял! — воскликнул Порт раздраженно. Он поднял воротник своего пиджака и поежился на стуле.
— Вам не холодно, надеюсь? — удивленно спросил лейтенант.
— Вот уже несколько дней, как я никак не могу согреться, — ответил Порт, растирая ладони.
Лейтенант пристально на него посмотрел. Затем продолжил:
— Не могли бы вы оказать мне услугу — в обмен на такую же с моей стороны?
— Думаю, да. Какую?
— Я был бы вам весьма признателен, если бы вы забрали свою жалобу на господина Абделькадера, и забрали ее сегодня же. А я предприму кое-что, чтобы вернуть вам ваш паспорт. On ne sait jamais[50]. Как знать, может, что-нибудь и получится. Если ваш паспорт, как вы утверждаете, был украден, то единственное место, где он может сейчас находиться, это Мессад. Я телеграфирую в Мессад, чтобы там провели тщательный обыск в казармах Иностранного легиона.
Порт замер, глядя прямо перед собой.
— Мессад, — сказал он.
— Вы там не бывали?
— Нет, нет! Повисло молчание.
— Так как, вы окажете мне эту услугу? Ответ для вас появится у меня, как только будет проведен обыск.
— Да, — сказал Порт. — Я заберу жалобу. Скажите, а что, для такого рода вещей в Мессаде есть рынок?
— Естественно! Паспорта в гарнизонах легиона стоят немалых денег. Особенно американские паспорта! Oh, là, là ! — Настроение у лейтенанта поднималось; он достиг своей цели; это может компенсировать, хотя бы отчасти, урон, нанесенный его престижу делом Ямины. — Tenez[51], — сказал он, указывая на буфет в углу, — вам холодно. Не передадите ли мне вон ту бутылку коньяка? Выпьем по рюмочке.
Это было совсем не то, чего хотел Порт, но он чувствовал, что едва ли вправе отказаться от гостеприимного жеста.
И потом: чего он хотел? Он не был уверен, — возможно, просто тихо сидеть в каком-нибудь теплом месте, никуда не торопясь. От солнца ему становилось зябко, а голова горела, казалась огромной и перевешивающей остальное тело. Если бы у него не сохранялся нормальный аппетит, он заподозрил бы, что, должно быть, заболел. Он пригубил коньяк, гадая, согреет ли тот его, или же он будет сожалеть о том, что выпил, — из-за изжоги, которую тот у него иногда вызывал. Лейтенант, по всей видимости, прочел его мысли, ибо через минуту заметил:
— Это отличный старый коньяк. Он пойдет вам на пользу.
— Превосходный, — отозвался Порт, предпочтя проигнорировать вторую часть замечания.
Возникшее у лейтенанта впечатление, что сидевший перед ним молодой человек болезненно озабочен собой, подтвердили следующие слова Порта.
— Странная вещь, — сказал он с примирительной улыбкой, — но с тех пор, как я обнаружил пропажу паспорта, я чувствую себя лишь наполовину живым. Знаете, это ужасно угнетает, не иметь в подобном месте удостоверения личности.
Лейтенант протянул ему бутылку, но Порт отказался.
— Возможно, после моего маленького расследования в Мессаде вы вновь обретете свою личность, — он рассмеялся. Если американец хотел до такой степени быть доверительным с ним, что ж, он не прочь побыть немного в роли его исповедника.
— Вы здесь с женой? — спросил лейтенант. Порт рассеянно подтвердил. «Так и есть, — сказал себе лейтенант. — У него проблемы с женой. Бедолага!» Ему пришло в голову, что они вместе могли бы наведаться в веселый квартал. Ему доставляло удовольствие показывать его приезжим. Он уже собрался было сказать: «К счастью, моя жена сейчас во Франции», но вспомнил, что Порт — не француз; это было бы опрометчивое предложение с его стороны.
Пока лейтенант размышлял над этим, Порт встал и вежливо попрощался — несколько внезапно, что правда, то правда, но вряд ли от него можно было ожидать, что он весь день просидит у постели больного. И кроме того, он обещал зайти и забрать свой иск против Абделькадера.
