Григорий Свирский - Люба – Любовь… или нескончаемый «Норд-Ост»
– Ну, а друг твой? – спросили пилота. – Его списали из армии по здоровью и вскоре он скончался.
Подобных воспоминаний было так много,что все и не перечислишь, к тому же о некоторых уже писали, в частности, было обстоятельно рассказано о маневрах российских войск около Оренбурга, на Тоцком полигоне, учения в зоне атомного взрыва. Потому остановлюсь лишь на самом последнем. От свидетеля мне лично знакомого.
В районе Семипалатинска тоже был громадной силы взрыв, от которого даже в самом городе почти во всех домах стекла повыбило. Спустя несколько дней моему знакомому педагогу, который работал в школе в степном селе, сказали, что он свобожден от работы и может, уезжать в свой Ленинград. Получив долгожданный расчет, Вернадский уехал в село за вещами и остолбенел. «Всюду пусто, нет ни одного человека и дома стоят без стекол. В селе теперь распологалась воинская часть. На вопросы солдаты ответили, что всех жителей увезли в госпиталь после взрыва, как пострадавших.»
Подобные сведения доходили до нас и раньше, но, честно говоря, на фоне ужаса, царившего в несчастной стране, эти эпизоды не очень-то производили впечатление: ведь вокруг была смерть…»
Поток воспоминаний невольно вызывал в памяти и взволнованный шопот Гали о судьбе ее отравленного Заволжья.
Несчастное Заволжье! В первые дни советской власти большевики вызвали там чудовищный голод. Многим ли могла помочь американская «АРА», созданная в Штатах доброхотами для спасения Поволжья?!
А ныне, в конце так, увы, и не завершенной еще «ленинской эры», и то же самое Заволжье, и Средняя Азия превращаются в полигоны будущей войны, где годами идет «эксперимент» над своим собственным народом.
После Cахаровского cлушания, а, главное, СЛУШАНИЯ В АМЕРИКАНСКОМ СЕНАТЕ никто более не пытался вломиться в квартиру, телефонную трубку мы запросто, как ранее, не подымали, пристроили к телефону электронный секретарь, «железный дурак», как мы его называли. И однажды на ленте «дурака» появилась запись. Некто пожелал со мной встретиться.
Через несколько дней тот же хрипловатый голос, произнес по русски: «Люба, позвоните мне, пожалуйста, немедленно, у меня есть что-то важное вам сказать. Изя»
Этот звонок напомнил о моем кратковременном знакомстве с Исидором Зисманом, человеком очень пожилым и, вроде бы совершенно безобидным.
25 сентября господин Зисман, маленький щуплый еврей, явился ко мне и начал мне внушать на диалекте польско-русского местечка, что борьба с Советским Союзом это же заглупо: вас все равно убьют. Напишите, проше панни, что вы отказываетесь от ваших листочков, и все это было просто фантазИ…И, слушайте внимательно, я тут же свяжу вас с людьми, которые заплатят вам за эти фантазИ пятьсот тысяч долларов.»
«Такое предложение из уст отставного местечкового чудака-бухгалтера было настолько нереальным, что я, решив: все это шутка, рассмеялась:
«Почему не миллион?» – А миллион с тебя много будет, сквозь зубы ответил Зусман, внезапно перейдя на «ты»… И вообще знай, у них длинные руки… – Белесые водянистые глаза его сузились и почти сошлись на переносице
– Почему-то мне стало не по себе. – Слушай, – продолжал он, – даже если твои списки-записки станут бестселлером, что маловероятно, ты отхватишь пятьдесят тысяч. Тебе предлагают в десять раз больше, потому что Советскому Союзу не нужен такой скандал. Ведь конечная цель.. это есть деньги… Поэтому бери, пока не поздно,– иначе тебя…сама знаешь?!
Я накричала на Зисмана и выпроводила его.
Телефонные разговоры с ним, записанные на пленку, я показала нашим частым гостям – нью-йоркским художникам, чтоб узнать их мнение. Уж больно Зисман не походил на профессионального агента, пусть даже самого задрипанного… Прослушав пленку, гости в один голос заявили, что Люба как была наивной российской девчонкой, далекой от всякой политики, такой и осталась: – Ну, если тебе мало того, что ты испытала, то ты безнадежна… – заключил самый знаменитый из них.– КГБ чаще всего прибегает к услугам посредников, которые могут быть истопниками, дворниками или бухгалтерами. Не обязательно быть профессиональным агентом, достаточно изредка оказывать небольшие услуги. На этом построена вся их сволочная система…
Тогда я передала пленку в Комиссию Юридической Безопасности Сената. Прощалыга Зисман сильно перепугался, но, некуда деваться, признал, что это его голос.
За месяц в Европе я почти забыла о существовании «задрипанного». Вернувшись в Нью-Йорк, узнала от своих друзей,– художника Григоровича и его жены, что Зисман не забыл обо мне. Он предложил им свои услуги в качестве педагога английского языка, но все его уроки выливались в расспросы, где я и когда вернусь. «Задрипанный агент» ухитрился даже узнать, что пока я была в Европе, я не платила за квартиру, и пришел в удивившее всех волнение: не собираюсь ли я куда-то удрать?
В результате столь неумеренных расспросов семья Григоровичей отказалась от уроков Зисмана.
9 января 1976 года я получила, наконец, и последний урок местечковой словесности: «Или ваша жизнь и жизнь вашей мамы не в опасности? К чему опять-двадцать пять? Вас приглашают в Европу для выступлений? Кому это надо?!
Еще раз хочу напомнить, что мое предложение остается в силе. Зачем выбрать гибель вместо компенсации на всю жизнь? Представители советской миссии обеспечат Вам полную безопасность. Не отказывайтесь от встречи со мной и правильными людьми…»
Через два дня в почтовом ящике появилась анонимка. Газетные буквы по допотопно-классическому методу влюбленных гимназистов старого времени были наклеены на клочке бумаги:
«ЗИСМАН ИДИОТ, ПРИХОДИТЕ В МИССИЮ ОДНА ПО СВОЕЙ ИНИЦИАТИВЕ. БЕЗОПАСНОСТЬ ОЧЕВИДНА. ПЕРЕГОВОРЫ ВОЗМЕЩЕНИЕ УБЫТКОВ»
Ни о «задрипанном агенте», ни об этой почтовой классике советской миссии мы с моей женой Полиной в те годы и понятия не имели. Хоть и живем мы в часе полета от Любы Рябовой, но все же в разных странах. А то бы предупредили ее, что за очередным и окончательном отказом от «возмещения», поскольку ее БЕЗОПАСНОСТЬ ОЧЕВИДНА, последует злобная и страшная месть: КГБ мстителен и, в своих преследованиях – неотступен…
Нам позвонил из Нью-Йорка знакомый художник, сообщил, что дом Любы Рябовой в городе Колумбусе вдруг среди ночи запылал и сгорел без остатка. До пепла.
«Железный дурак» у Рябовой не отвечал, тоже сгорел, наверное, и я связался с ее соседями, моими давними читателями.
И Люба и ее мама вот уже несколько дней жили у них.
«Не сгорели ли твои листочки?»– спросил я Любу. «По счастью, не храню их дома. Дома была только мама… Дверь оказалась не только заперта на все замки, но и закупорена металлической перекладиной. Пожарный успел вытащить угоревшую маму через окно. Она только-только приходит в себя… Дом? Он был застрахован…
– Дождалась? – не без ехидства спросил я ее. – Может быть, теперь ты решишься обнародовать свои многострадальные листочки?
– Ни в коем случае!– вскричала она. – Ты же видишь, что это за люди?!
– Испугали тебя на всю жизнь?
– Как видишь!..
Года три мы с Любой Рябовой не общались, и вдруг раздался какой-то истерический звонок.
– Григорий, дорогой, что делать?..
Оказалось, что за это время Люба стала совладелицей магазинчика старинных вещей. В Америке это называется «АНТИК». Америка – страна молодая, и тут даже кресло дедушки уже «антик». А русские деревенские ходики это уж неоспоримо «антик».
Старый американец быстро оценил художественный вкус и деловитость работницы (Люба организовала продажу его «антика» по почте) и, устав от своего «антика», взял ее в совладелицы.
Но неприятности преследовали ее по пятам. На почту, которая отправляла очередной Любы Рябовой «антик» покупателям, пришел анонимный донос. Магазинщики «Антика», де, произвольно завышают цены своих посылок. У них нет законных «ценников». И тем самым могут «ограбить» американскую почту…
– Кто автор доноса? – спросил я Любу.
ТОТ, КТО СЖЕГ МОЙ ДОМ В КОЛОМБУСЕ, ТОТ И АВТОР. Никто другой не мог знать, что пожар испепелил все наши документы, в том числе, все оригиналы ценников, и мне, чтобы хоть что-то продать, пришлось их воспроизвести.
Лубянка верна себе, еще раз убедился я. Со сталинских времен все та же самая практика. Прежде всего, несогласного – запугать. Или купить. Если и это не удается, тогда стравить с… американцами…
– Изобретательны, сволочи!..Что-нибудь придумаем, Люба. В обиду тебя не дадим…
Американская почта – это все же не российский почтамт. Она швырнула анонимку о «ворах из «Антика» в архив, и все дела!
Так и было… до арабской атаки 11 сентября позапрошлого года. Началась немыслимая раньше в Америке истерия, вызвавшая психоз недоверия ко всем «пришлым». Психоз подогрели и статьи о «русской мафии»,и, конечно же, белый порошок сибирской язвы в многочисленных конвертах, что особенно опасно для Почты. Скорее всего, они и заставили Почтовиков вспомнить и об «этой русской» из АНТИКА. Передали бумаги в суд. Пусть разберутся.
