Туве Янссон - Город солнца
«Он чуть не плачет, — сердито подумала миссис Моррис и заиграла новую балладу, а он тотчас снова запел. — Они все одинаковы. Выпевают из своей души свою же географическую отдаленность от мест, где родились, от точки на карте, откуда им никогда не уйти. Столь сильно чувство и столь мало дарование! Текст варьируется не очень… тысяча миль от родного дома, поезд гудит вдали, зеленая трава там же — дома, там же — дома — длинные-предлинные степи…»
Она помогла преодолеть самое трудное место с мелкими пассажами, но, когда его голос выдерживал, игра ее звучала словно шепот. «Сегодня — Шотландия. Завтра — рыдания немцев. Или кого-то из Иллинойса, из Каролины, да кого угодно, не из Сент-Питерсберга».
Один лишь раз ее слушатели вкусили неясные обращения к ним в окружающем мраке. Лица их — светлые пятна, аплодисменты их катились ей навстречу, словно морские буруны. Постепенно они подходили все ближе, ближе, пока не очутились вплотную за ее спиной. Хотя слушатели редко замечали, какую музыку она играет, прежде чем она не остановится.
Мак-Кенци снова достались аплодисменты. Элизабет Моррис опустила руки, и совершенно внезапно и безнадежно ее охватила непростительно сокрушающая тоска по дому.
Тут же, после последней из исполненных баллад, он, сопровождаемый роем пожеланий благополучия, простился и ушел. И никто никогда ничего больше о нем не слышал.
18
Ранним утром Тим Теллертон обычно держал путь по заросшим травянистым полям к плавательному бассейну и прохладным аркадам. Иногда он читал газету, но большей частью спокойно сидел, слушая крики детей и непрерывный шум воды в бассейне. Несколько раз, когда Баунти-Джо приходил туда, он вставал, чтобы уйти, поднимал руку для рассеянного приветствия и возвращался тем же путем в город.
Однажды утром Джо подошел к его столику и рассказал, что теперь он одолел самый высокий трамплин.
— Приятно слышать! — ответил Теллертон. Джо подбежал к трамплину и вскарабкался наверх.
— А ну, держитесь подальше! — крикнул он юнцам, барахтавшимся в бассейне.
Напряженное ожидание свело его плечи, и он слишком долго ждал, прежде чем нырнуть. Но надежда на разговор не оправдалась. Подплыв обратно к лестнице, он увидел, что под аркадой уже никого нет.
Назавтра Джо подошел к Теллертону и сказал, что книгу прочитал и что она ему не понравилась.
— Почему? Плохо написана?
— Не знаю. Не понравилась.
— Что, там не нашлось никого, умеющего нырять?
Джо нахмурился.
— Вы хотите рассердить меня, — сказал он. — Я хочу знать, почему вы сердите меня?
— Чтобы подразнить, — в порыве откровенного дружелюбия признался Теллертон. — Что, тебя нельзя подразнить? Тебя — нельзя?
Какое-то мгновение Джо разглядывал его, а потом засмеялся.
— Классно! — воскликнул он. — Никто из знаменитостей нырять не мог — больно уж они стали старыми, да и жиром заплыли! Они так никогда и не выучились нырять, ведь они только и делали, что вкалывали, хотели стать знаменитостями, а когда уже их перестали узнавать, пошли в ныряльщики. Но уж больно запоздали!
Он, напевая вполголоса «Я дразню тебя, я дразню тебя», обошел столик Теллертона, прыгнул в воду и, работая руками, поплыл, как сумасшедший, наискосок и обратно.
Даже поднявшись вверх по лестнице, он продолжал смеяться. Как прекрасно было смеяться вновь! Обессиленный и какой-то беспомощный от веселья, он, обхватив колени руками, раскачивался взад-вперед.
Между Тимом Теллертоном и Баунти-Джо возникла дружба, безоблачная и уважительная, они развлекали друг друга, перебрасываясь, как мячом, простыми словами. Джо нравились их краткие встречи, у него вошло в обыкновение, стоя возле Теллертона, болтать обо всем, что только приходило в голову. Частенько их беседа напоминала игру, в которой не дозволялось оскорблять другого. Джо пытался веселиться, пытался понравиться Теллертону своими по-детски обезоруживающими репликами. Иногда он бывал раздражителен, а уставая, нырял все лучше и лучше.
Каждый красивый прыжок был своего рода выигрышем по очкам, и Джо засчитывал эти очки им обоим. Беседовать с Теллертоном было все равно? что бросать монету на вращающийся круг для игры в рулетку, в кладезь мечты, и вовсе не для того, чтобы повезло, а в шутку. Ведь с Теллертоном никогда нельзя было ничего предугадать. Старый человек, он выказывал уважение к Джо, он не ныл, не надоедал ему, но мог впасть в ярость буквально из-за пустяка. Его старость была просто ошибочна, непонятна. У Джо когда-то была кошка, шестнадцати лет от отроду, совсем древняя кошка, но, набравшись хоть каплю терпения, можно было заставить ее играть и гоняться кругом за собственным хвостом. Но когда она злилась, приходилось держать ухо востро и остерегаться ее.
Тим Теллертон полагал, что всякий раз, когда они с Джо встречались, оставалось все меньше и меньше возможности помочь юноше, но все же не осмеливался говорить с ним всерьез. Теллертону хотелось сохранить для себя в целости свой утренний ландшафт, свое странствие по траве, прохладную гладь — мир зеленоватой воды и легкость игривых слов. Сохранить всю безоблачность, спокойствие и умиротворенность.
Однажды вечером, когда он шел вдоль берега, рядом с ним внезапно возник Баунти-Джо на своем мотоцикле.
— Привет, алоха! — воскликнул Джо, слезая с мотоцикла, и уже сам повел его дальше.
— На следующей неделе я возьму машину и поеду в Силвер-Спринг, возьму утром, пока нет таких пробок, — сказал он. — Посмотрите-ка на мотоцикл, он заново отлакирован.
Они стали рассматривать большую блестящую машину, мягко катившуюся в руках Джо.
— Машина красива! — похвалил Теллертон.
— Марки «хонда семьдесят один», — пояснил Джо.
— Ты любишь машины?
— Да, люблю!
— А ты знаешь их, знаешь, как они работают?
— Про свою я знаю все, — презрительно ответил Джо.
— Но она не единственная, весь мир полон очаровательных машин, ты бы мог изучать их, создавать свои собственные модели…
— Ты что, опять за свое! — воскликнул Джо. — Создавать! Стать! Я не хочу стать! Я хочу быть! Вы говорите о времени, которое давным-давно миновало, и все эти слова «стать», и «создавать», и «владеть» уже ничегошеньки не значат!
— Ты владеешь мотоциклом, — резко произнес Теллертон.
Остановившись, Джо сказал:
— Посмотрите на мою машину! «Хондой» владеть нельзя. Разве можно владеть ста восьмьюдесятью километрами в час? Быстрота, скорость…это тебе не собственность! Разве ты владеешь гитарой, разве можешь владеть музыкой, ведь это идиотство… Нет, вы все владеете совершенно по-другому!
— Кто — мы?
— Вы, те, кто больно долго продолжает заниматься своим делом! Послушайте теперь, что я скажу. — Понизив голос, Джо терпеливо продолжал: — Вы знаете, что я имею в виду. Вы коллекционируете… коллекционируете… восхищение, и знатные титулы, и более высокую плату за работу, да и вещи — тоже. Ковры, целиком покрывающие пол. То, что сами знамениты! Свою славу! И все время вы только и делаете, что тратите время, жуткую уйму времени.
Тим Теллертон не ответил. Ведя свой мотоцикл, Джо попытался объяснить:
— Всему этому теперь конец, и точка. Тому, что называется амбицией и позицией, — конец! Попытайтесь теперь понять, о чем я говорю: все это больше не годится. Вы сделали мир ужасным, жить в нем нельзя…
Теллертон прервал его:
— Все это мне знакомо. Я слышал это и раньше. Сердце его заколотилось; стараясь идти очень медленно, он попытался взять себя в руки.
— А когда ты ныряешь? Разве ты не гордишься, если тебе сопутствует удача, разве не желаешь, чтобы тобой восхищались?
— Это не одно и то же! — вскричал Джо, — нырять — это другое, нырять для меня — все равно что быть, все равно что жить!.. Просто прыгаешь в воду. Не будьте смешны!
— В маленьком пруду, в бассейне… — заметил Теллертон, — ты прячешься в маленьком пруду и разглагольствуешь, что мир уничтожен, а также полагаешь, что цветы в волосах будут тебе к лицу до самой смерти!
Все это было ошибкой. Ему надлежало сохранять спокойствие. Именно теперь он был вынужден говорить с Джо, вынужден собрать все самое лучшее из своего знания жизни, все, во что верил, и попытаться заставить юношу пробудиться… Говорить обо всех головокружительных возможностях и о беспомощности, когда все уже минуло и осталось позади, о нерушимой жажде жизни, всегда достойной трудностей, что переживаешь сам в своей душе, о желании придать жизни форму, цель и выражение, говорить о постоянных новых трамплинах триумфа, о грандиозных ошибках, о колоссальных сюрпризах… Обо всем в пределах понимания и о возможности объять необъятное, прежде чем постепенно исчезающая сила превратит запоздалое намерение в ничто.
Как жаль, что уже успело завечереть, а он устал. Им следовало бы встретиться утром. Чрезвычайно взволнованный, Тим Теллертон объяснил Джо:
