Михаил Липскеров - Черный квадрат
Он, бывший жонглер, без всякой посторонней помощи угадывал нехитрые мысли зрителей концертов и публично их обнародовал, доставляя зрительскому контингенту неописуемую радость. И действительно, кого не порадует сообщение, что зритель в шестом ряду питает нежные чувства к стоящей в оцеплении кобыле по имени Гюзель. А два интеллектуальных пацана в ложе терзаются мыслью, как одновременно сдать экзамен по политэкономии в универе и гробануть инкассаторскую машину у ювелирки «Алмаз» на углу улиц Шарапова и Жеглова. Ибо оба-два эти мероприятия паскудно совпадают по времени. И прочие мелкие откровения, типа заначенной полусотни, плана подземного метро от Алма-Аты до Байконура и маленькой свастики, вытатуированной на внутренней стороне бедра младшей дочери второго секретаря обкома ее двоюродным дядей, старым козлом из потомственных басмачей. Так что, когда Караганда выдавал эти откровения почтеннейшей публике, часть ее была до чрезвычайности довольна, а часть, обратно напротив, нет и мордобоила его либо по окончании представления, либо не дождавшись оного.
И однажды мы с Карагандой чуть не совершили поступок, из-за которого на три года прекратили пьянство водки.
Как я уже говорил, нас с Карагандой связывала комсомольская работа в нашей концертной шараге. Всякие шефские концерты, вечера отдыха, участие в разборках между комсомольцами и комсомолками: мол, гуляли вместе, а за аборт я расплачивайся? И так далее. Мы были весьма популярны в районном комсомоле. Районный комсомол очень уважал наших комсомолок, а мы к ним имели доступ. По комсомольской линии.
И вот однажды мы забрели в районный комсомол. Дружески попить водки с инструктором Володей Степановым. Попили. И пришли в себя на заседании бюро райкома, где получили рекомендацию в ряды КПСС.
К счастью, для вступления в ряды КПСС нужны были еще две рекомендации. Но до этого не дошло. Мы протрезвели. (А вы говорите, Бога нет.) И в КППС не вступили. Потому что лучше быть не вступившим, чем исключенным. Но с тех пор, как только мы протягивали руку к стакану, врубался условный сигнал: КПСС! КПСС! КПСС! И нас тут же неудержимо тянуло блевать. И три года мы не пили.
Глава 27
Я сидел в рюмочной под названием «Три сушеных дрозда» города Запендюринска, где мне назначил встречу Хаванагила. Я успел принять пару рюмок чего-то и рассказать сильно потраченной временем рюмочнице историю своих поисков Лолиты, когда в рюмочную вошел озабоченный Хаванагила. И сообщил, что, возможно, Лолита появится на вечере сатиры и юмора по случаю Дня смеха, который имеет быть завтра, 1 апреля, на местном стадионе, и что он уже забил нам VIP-ложу на Восточной теневой трибуне.
Завтра наступило. Мы с Хаванагилой устроились в VIP-ложе запендюринского стадиона. Широкие кресла уютно приняли наши зады, приспособились к ним, а спинки кресел, кряхтя, любовно обволокли каждую межпозвонковую грыжу. Официантка поставила на широкий барьер поднос с графином водки нового урожая, вазу севрского фарфора с костромскими корнишонами и миску свежевыловленной кильки слабого посола. Разлив водку по алюминиевым кружкам, она удалилась, конфиденциально сообщив, что в нерабочее время факультативно оказывает услуги плотского направления, получив по электронной почте кодовую фразу «любовь нагрянула нежданно». Мы выпили, закусили, просветлели и приготовились к зрелищу.
Сначала из-за занавеса раздались пулеметная очередь и одновременно голос певца Кобзона: «И Ленин такой молодой, и юный Октябрь впереди».
Голос замолк, и на арену выкатился броневик, на котором в праздничном церковном облачении стоял вождь мирового пролетариата и, одной рукой размахивая кадилом, а второй осеняя собравшуюся публику крестом, провозгласил:
– Отче наш, иже еси на небеси...
А потом лукаво улыбнулся, подпрыгнул и опроверг сам себя:
– А вот и не на небеси... – и ткнул пальцем за спину.
Оттуда на открытом «ЗиСе», попыхивая трубкой, выехал Отец всех народов. Врубилась фонограмма, вождь мирового пролетариата засандалил чечетку, и над стадионом понеслась картавая песня, которую в этом исполнении не могли придумать даже самые припанкованные постмодернисты:
Я милого узнаю по походке.
Он брюки-д-брюки носит галифе.
Он шляпу, шляпу-д-носит д-на-панаму,
Ботиночки он носит «нариман».
Но этого было мало. К картавому голосу присоседился глухой. С грузинским акцентом:
Зачем я вас, мой миленький, узнала,
Зачем я полюбила вас,
Жила бы я и горюшка не знала,
Теперь же я страдаю каждый час.
Стадион хохотал. А тех, кто не хохотал, расстреляла массовка на конях, которой одновременно командовали Дзержинский, Менжинский, Ягода, Ежов, Берия. Оставшиеся в живых рыдали от смеха.
А шансонье революции, отпев песенку и отбацав чечетку, укатил в мавзолей. Отец народов хотел было пристроиться рядом, но Вождь его погнал. Чать, не Инесса Арманд. Не в первый раз, между прочим, погнал.
«Миленькое начало. Идеологически выдержанное. Интересно, что будет дальше?..» – подумал я.
А дальше местная панк-хард-хэви-гранж-арт-рок (рок в смысле музыки) группа забунтерила футбольный марш Блантера на музыку «Интернационала», и из-за форганга появился толстый майор в голубом фраке. Майор выпустил из-под левой фалды почтового гуся, а из-под правой, выдержав паузу, – девку в шмотках а-ля рюсс от Версаче. С задницей величиной с Манежную площадь и коленками формы лифчика восьмого размера.
– Политищенская сатира! – рявкнул майор.
Девка совершила реверанс и прошлась колесом вокруг арены. Майор снял цилиндр, и из него выпрыгнул заяц, смахивающий на волка. Заяц, оседлав девку, издевательски прокричал: «Слава России!», поймал брошенный майором черно-желтый российский триколор с Андреевским крестом на фоне серпа и молота по яйцам и прогнал девку вокруг арены. Народ хохотал и аплодировал.
Девка совершила лошадиное ржанье, поднялась на задние ноги, раскланялась, а заяц, смахивающий на волка, выхватил флаг с профилями укативших Вовы и Йоси и прокричал:
– Под знаменем Ленина, под водительством Сталина! Вперед к победе империализма!
– Заяц, смахивающий на волка, – это, конечно же, метафора заграничной закулисы? – затосковав, спросил я Хаванагилу.
– Точно. Делает с вашей страной что хочет.
Меж тем заяц, смахивающий на волка, дал девице пряник. Та схрумкала, а заяц в это время ожарил ее кнутом. Девица болезненно заржала. А заяц ей опять пряник. А потом – опять кнут. Девица то хрумкала, то болезненно ржала. Народ на Восточной трибуне начал гневаться на зайца, смахивающего на волка. А на Западной, наоборот, суки, аплодировали и хохотали. Намечалась веселая свалка. И тут раздался громовой голос:
– Ну, мировая закулиса, погоди!
И сверху Восточной трибуны на арену выпрыгнул неприметный мужичок и направился к зайцу, смахивающему на волка, с песнею веселой на губе. Он подошел к нему походкой пеликана, достал визитку из жилетного кармана и так сказал, как говорят поэты: «Я вам советую беречь свои портреты». После чего железной рукой схватил зайца, смахивающего на волка, за причинное место. Тот громко охнул и пал мертвым. Восточная трибуна раскололась от аплодисментов, а Западная заметно скурвилась. А шпрехшталмейстер объявил:
– Мы и другим обрежем что можно! И битвою мать-Россия спасена!
– А этот мужичок чья метафора? – спросил я Хаванагилу.
Тот посмотрел на меня как на идиота. Я понял свою чудовищную ошибку и проорал на всякий случай:
– Россия – для русских!
Мужичок, метафора русского, одобрительно кивнул мне, вскочил на девку, метафору России, и, охаживая ее кнутом, прогнал вокруг арены и умчался за кулисы.
Счастливые зрители обнимали друг друга от гордости за то, что мировая закулиса посрамлена. От гордости за свою Россию. От гордости, что теперь ее кнутом будет охаживать свой, РУССКИЙ человек. Ведь для кого же Россия, как не для русских.
Мы с Хаванагилой выпили.
– Вокальное трио «Русский Хичкок»! – объявил майор и дал знак рокерам. Те вжарили «Come together». И...
Из-за кулис появился... Я похолодел. Это действительно был всем Хичкокам Хичкок. Перед публикой появилось воплощение самого страшного русского пожелания. Заключающееся в том, чтобы у объекта пожелания во лбу вырос мужской половой член в его нецензурной интерпретации. Но это еще не все. Их было три! Причем один из них принадлежал негру. Эта черная хрень, в опровержение легенд о негритянских половых органах, была небольших размеров и навроде челки прикрывала левый глаз, так что ужас чем-то напоминал Гитлера. Но два белых фаллоса угрожающе торчали вперед, и ужас, помимо Гитлера, напоминал быка, готового одновременно к совокуплению и боданию.
– Ну?! – гордо спросил Хаванагила, как будто он сам создал этот номер.
– Не то слово... – пробормотал я, вытерев килькой пот со лба.
– Между прочим, я придумал – сказал Хаванагила и взмахнул рукой.
