Белва Плейн - Бессмертник
Добрая моя, хорошая Руфь! Ты первая приветила меня в Америке, первая сказала мне добрые слова. Я так ясно помню, как ты подняла голову от швейной машинки, когда я вошла в эту ужасную, душную кухоньку под самой крышей. Помню, словно это было вчера. Как же много воды утекло с тех пор, как мы все изменились…
Наша каюта высоко, на прогулочной палубе. Я только что гуляла. Удивительное зрелище: океан уж почернел, а небо по-дневному светлое. Земли нигде не видно. Прямо как в книгах: вышли в открытое море. Вокруг ничегошеньки, кроме воды и неба.
5 июня
Сегодня утром Джозеф ужасно на меня рассердился. Я к этому совсем не привыкла: он сердится редко и как-то не всерьез, из-за мелочей. А сегодня! Мы сидели на палубе, читали, и вдруг он как закричит: «Где твое кольцо?» (бриллиантовое кольцо, которое он подарил мне в мае, на годовщину свадьбы). Я ответила, что кольцо в каюте, в ящике среди вещей. Джозеф прямо рассвирепел. Я ни в коем случае не должна снимать кольцо, ни на минуту, ни на секунду! Я пыталась возразить: бриллиант слишком крупный, к обыденной одежде, свитеру и юбке, не подходит. Но Джозеф закричал: наплевать, подходит или не подходит, кольцо слишком ценное, его нельзя оставлять без присмотра. Он велел мне срочно бежать в каюту за кольцом, и я побежала, содрогаясь от мысли, что его уже украли. Я-то не задумывалась, а оно, наверное, стоит целое состояние! Слава Богу, кольцо оказалось на месте, в мешочке с чулками.
Самое забавное, что мне вовсе не хотелось его покупать. Меня такие вещи не очень интересуют. Но понять это Джозеф решительно не может. Он считает, что абсолютно все женщины помешаны на драгоценностях. Вообще-то он, видимо, прав, поскольку мои подруги восхищались кольцом куда больше, чем я сама. Подозреваю, что в этом-то все и дело: главное не сторожить кольцо, а показывать его всем и каждому — даже на корабле и в Европе… Джозеф хочет, чтобы все вокруг восторгались и ахали.
7 июня
Оказывается, есть люди, для которых путешествовать по морю так же привычно, как для нас проехать на автобусе до Пятой авеню. Что для нас приключение, для них — образ жизни. У таких людей свой круг, свой чуждый нам мир. С нами за столом, например, сидят супруги из-под Филадельфии, примерно нашего возраста. Они плывут с тремя детьми и няней. Родители едят в кают-компании, а дети с нянькой — в каюте. Они ездят в Европу каждый год и снимают на лето дом в Англии, Швейцарии или Франции. Джозеф, когда узнал, был несказанно удивлен — на богачей они не похожи. Он, видимо, не осознает, что простота их одежды обманчива, все это стоит очень и очень дорого. Они немногословны, а если вдруг заговорят, то обращаются в основном к пожилой даме, вдове нью-йоркского банкира. Она путешествует с дочерью. По-моему, они уже весь мир объездили. Дочери под тридцать, и она, бедняжка, явно тяготится такой жизнью и собственным одиночеством.
Все эти люди образуют некое плавающее братство, и я с интересом слушаю их беседы. Они знают, как зовут капитанов и стюардов на всех больших кораблях. Обсуждают, кого из знакомых встретили по пути туда и по пути обратно, на каких званых вечерах успели побывать. А однажды их всех пригласил на ужин сам капитан, и мы с Джозефом остались за столом вдвоем. Такая вот на кораблях иерархия! Понятно, что мы за этот стол попали по чистой случайности, видно, как раз два места осталось. На самом-то деле нам здесь сидеть не по чину. Джозеф ведет себя тише обычного — он явно не в своей тарелке. Я, разумеется, тут тоже чужая, но меня это нисколько не смущает. Я наблюдаю, и меня все очень занимает, как в театре. Например, процессия, которая ежедневно спускается к обеду: увядающие женщины в парче и бриллиантах; усталые, скучающие мужчины; новобрачные. Вертят головами, сияют улыбками, радостно щебечут: «Как поживаете? Сколько лет, сколько зим!»
А еще мне нравится рассматривать еду. Каждое блюдо — произведение искусства! Вот огромная рыба: торчит из желе, точно барельеф. Вот овощи — натюрморт старых голландцев: сахарные корзиночки сложнейшего плетения; букет из маленьких, покрытых глазурью пирожных. В каждое блюдо вложен такой труд! Я вглядываюсь в лица всегда подтянутых мальчиков-официантов: улыбчивые, предупредительные. Добрый вечер, мадам! Надеюсь, вы хорошо провели день? Интересно, как они на самом деле к нам относятся?
Вчера вечером, после ужина, мы ходили на танцы. И там я выложила все эти наблюдения Джозефу. Он был заметно недоволен. «Неужели ты не можешь получать удовольствие и не думать ни о чем серьезном?» — упрекнул он меня. Я ответила, что удовольствие получаю, но не думать не могу, не умею. «Наверное, просто не стоит морочить тебе голову моими рассуждениями», — добавила я. «Глупости, — заявил Джозеф. — Мне можешь говорить все, что захочешь». После этого он повеселел, и мы танцевали далеко за полночь. Такая чудесная музыка, и Джозеф так хорошо танцует! Надо почаще ходить на танцы! Помогает развеяться. Жизнь кажется простой, легкой, и думать о сложностях действительно не хочется. Джозеф прав, я чересчур много рассуждаю.
8 июня
С утра зарядил дождь; на палубе ветер прямо сбивает с ног. Никто и не высовывается. Джозеф нашел родственные души — картежников; их теперь за уши от карточного столика не оттащишь. Некоторые коротают время в кино. Меня же все тянет смотреть на море: оно такое изменчивое, ни мгновения упускать не хочется! Я все-таки вышла на палубу, совсем одна, и постояла, вцепившись в поручень. Брызги окатывали меня с головы до ног. Стихия! Никому не подвластная, необоримая стихия — Северная Атлантика. И это — летом! А каково здесь зимой?! Я даже вздрогнула, хотя на борту огромного современного корабля бояться, разумеется, нечего. Вечно я забиваю голову глупостями.
Говорят, послезавтра с утра покажутся берега Ирландии. Скоро туда поедут Малоуны. Дрогнут ли их сердца, когда они увидят родину предков?
11 июня
Похоже, я знаю все улицы в Лондоне! В первый же день мы пошли прогуляться. Гостиница наша расположена на Парк-Лейн. А задумали мы посмотреть смену караула возле Букингемского дворца, да потом Джозеф потребовал отвезти его в Гайд-парк, на то место, где выступают пустобрехи-радикалы. Когда я, не помню уж где, сказала, что сейчас надо свернуть налево, Джозеф ошарашенно на меня уставился и спросил: «Ты уверена, что прежде здесь не бывала?» Я ответила, что бывала: вместе с героями Диккенса, Теккерея и других писателей из тех, что когда-то мне посоветовала прочесть мисс Торн. Прошло восемнадцать лет, а я одолела весь список только в прошлом году. Ну, конечно, кое-что я читала и помимо списка, да еще на лекциях по истории живописи и музыки нам рекомендовали много книг.
Я часто вспоминаю мисс Мери Торн. Наверно, она уже на пенсии. Вероятно, вернулась в Бостон и пьет чай в маленькой, полной книг гостиной. Ни она, ни я даже представить себе не могли, сколько всего произойдет за эти годы.
13 июня
У Джозефа деловая встреча. Какие-то англичане решили вложить капитал в нью-йоркскую недвижимость. Я очень расстроилась, что вместо красот Лондона Джозефу надо опять заниматься делами, но он ничуть не возражает. По-моему, даже рад. Поэтому я поехала в Кью-Гарденс одна — на большой лодке с гребцами. «Доводилось ли вам бывать в этих садах, когда цветет сирень?..»
Моим соседом в лодке оказался очень приятный американец из Нью-Гемпшира. Он преподает историю в какой-то знаменитой школе, не помню в какой. Полгода назад скончалась его жена. Он рассказал, что они собирались в Европу много лет и жена перед смертью взяла с него обещание, что он непременно поедет — потом, когда ее не станет. Она сама наказала ему не затворничать, не предаваться скорби. Какая мудрая, любящая душа!
Он спросил, откуда я родом, предположив по акценту, что я француженка. И очень удивился, услышав, кто я на самом деле.
Мы разговорились, в основном — об Англии. Он уже объехал почти всю страну, исходил пешком Озерный край — места Уильяма Вордсворта. Я посетовала, что мы туда не попадем. Мне бы пришелся по душе такой отдых — в деревне, среди простых людей. Это куда лучше, чем в фешенебельных отелях, в скопище туристов. Мой сосед согласился. Мы очень мило беседовали и, добравшись наконец до Кью-Гарденс, решили составить друг другу компанию и на прогулке. Какое же восхитительное место! Как жаль, что Джозеф не смог поехать! Он, правда, сказал, что ему все это малоинтересно, но этого просто не может быть!
Фамилия моего спутника Джефферс. У них с женой не было детей, и это очень плохо — ведь у него теперь совсем, совсем никого не осталось. Я рассказала ему о моих детях, в основном — о Мори, рассказала, что он собирается поступить в Йель и увлечен литературой. Джефферс назвал несколько йельских профессоров, самых лучших и знаменитых: мол, неплохо бы у них поучиться. В общем, мы очень приятно провели время и болтали, словно знаем друг друга много лет. Мне редко, а может, и никогда не встречались мужчины, которым нравится разговаривать с женщинами. На меня такая беседа подействовала как-то умиротворяюще, на душе стало тепло. Нет, пожалуй, не умиротворяюще, а наоборот — вдохновляюще. Да, так точнее.
