Вадим Давыдов - Год Дракона
Одежда его поразила Елену едва ли не сильнее, чем все остальное. Высокие, до зеркального блеска отполированные полуботинки из толстой кожи с квадратными носами, каких уже сто лет не носили, узкие брюки, длинный, едва ли не до колена, не то плащ, не то пиджак с тремя разрезами, взметавшийся при каждом движении, как крылья, «английским» воротником и полудюжиной пуговиц, сорочка с V?образным вырезом у горла, обтягивающая, словно резиновая, мускулы торса, – и все это из какой-то тускло поблескивающей ткани цвета вороненой стали, легкой и движущейся на складках, как ртуть.
Это было не просто не модно – это было вообще не здесь и не сейчас. Вот это да, промелькнуло в голове у Елены. Надо же, какое изысканно продуманное единство формы и содержания…
Разумеется, это был вызов. Вызов – всем сразу. Нет, не эпатаж разбогатевшего на грабеже соотечественников комсомольского вожачка районного пошиба. И не кривлянье увешанных папуасским побрякушками таких размеров, что никому и в голову не придет, что они настоящие, безголосых попрыгунчиков из Санта-Барбары, с тренькающими непроизносимыми кличками, наполнявшими своей какофонией эфир – где угодно, но только не здесь – нет, отнюдь. Вызов – но совсем другого масштаба. Господи Боже, рассердилась на себя Елена, о чем это я думаю?! Стыд-то какой…
Он заметил ее мгновенное замешательство и улыбнулся. Нет, не торжествующе-снисходительно, но… Боже, какие великолепные зубы, а пасть, – и правда, как у дракона, мысленно усмехнулась Елена. И нахмурилась, – опять я?!.
Майзель остановился в нескольких шагах от женщин, выжидательно наклонив голову набок. Марина сделала приглашающий жест:
– А вот и наш долгожданный пан Данек собственной персоной… Здравствуй, дорогой, – Марина протянула руку для поцелуя.
Надо же, хмыкнула про себя Елена, они даже не собираются скрывать от меня, что отношения у них… неформальные. Ну, ладно, примем это, как аванс…
Майзель приблизился, приложился к королевской ручке и повернулся к Елене. Что за глаза у него, зеленущие и сверкают, как у черта, просто гамма-излучение какое-то, с раздражением подумала Елена. И протянула ему руку так, чтобы он при всем желании не смог изловчиться ее поцеловать:
– Елена Томанова. «Пражское Время»… – у нее был приятный голос, насыщенный по тембру и неожиданно глубокий.
– Ну, не только «Пражское Время», – шевельнул бровями Майзель. – Я регулярно читаю вас, пани Елена. Наслышан, польщен и несказанно рад знакомству, – он по-кавалергардски поклонился, и глаза его снова сверкнули, словно обожгли.
Ах, вот ты какая, подумал он, да фотографии все просто выбросить к бениной матери… В жизни Елена выглядела прилично моложе своего возраста, пожалуй, лишь взгляд ее был уж слишком резким и спокойным. Взгляд, к обороне готовый, юные женщины так не глядят, вспомнил Майзель. И глаза у нее были такие яркие и такие голубые, что у него кровь застучала в висках. Мягкие волосы с лунно-золотистым отливом собраны и приподняты в прическу, чуть-чуть вытянутый овал живого, подвижного, нежного лица, высокая шея, перехваченная бархатной ленточкой с медальоном, четкие брови и длинные, умело и ненавязчиво подкрашенные ресницы, тонкие крылья носа, пожалуй, несколько длинноватенького, чтобы счесть его совсем уж безупречным, – впрочем, так даже интереснее и куда ближе к жизни, улыбнулся про себя Майзель, – и аккуратные маленькие руки с длинными музыкальными пальцами и красивыми, коротко подстриженными, ухоженными ногтями… Пристрелите меня, если этой женщине тридцать пять, подумал он. А фигурка-то, черт возьми, просто слов нет. Да-а, породу не спрячешь…
Конечно, он сделал на нее стойку. Даже не стойку, а… Она была именно такая…
Нет, это невозможно, подумал Майзель. Этого просто не может быть. Потому что так не бывает. Эй, Ты, как там тебя… Партнер… Ты что это там такое удумал, а?!.
Он смотрел на нее так долго, что это уже начинало выходить за рамки приличия. Похоже, королева тоже заметила это… Елена, улыбнувшись, пришла ему на помощь:
– Что, я слабо соответствую вашему представлению о злобной фурии-щелкоперке?
– Не больше, чем я – вашему представлению о кровожадном людоеде, – незамедлительно отпарировал Майзель. – Не знаю, как вы, а я этому рад.
– Первому или второму?
– А в совокупности…
Марина с улыбкой выслушала первый раунд их пикировки:
– Я чувствую, вы подружитесь… Прошу меня извинить, у меня еще одна встреча сегодня. С вашего позволения, пан Данек и пани Елена…
– Конечно, ваше величество, – едва ли не хором ответили Майзель с Еленой.
Кивнув и улыбнувшись им на прощание, королева покинула библиотеку. Проводив ее взглядом, Майзель мягко и хищно, – надо же, как он двигается, подумала Елена, обалдеть можно, – снова повернулся к Елене лицом:
– Я полагаю, нам нет нужды играть в прятки, пани Елена. Их величества попросили меня встретиться с вами. Я согласился, хотя это и противоречит моим правилам. Если хотите, мы можем поехать прямо сейчас ко мне в офис и продолжить беседу там. Я нахожу королевский дворец не слишком подходящим для этого местом. Итак?
– Согласна. Ведите, я плохо здесь ориентируюсь. А вы?
– Я везде как дома. Прошу, – Майзель галантно отставил локоть, приглашая Елену взять его под руку.
Поколебавшись секунду, Елена воспользовалась приглашением, и Майзель повел ее к выходу.
Они вышли из парадного. Его машина стояла прямо перед ступеньками. Елена поняла, что это его машина, только когда он открыл дверцу, приглашая ее присесть внутрь. Этот грациозно-бесшумный на вид, хотя и огромный при этом, как танк, с непонятным образом закрепленным на крыше агрегатом из зализанно-обтекаемых полицейских мигалок, на четырех гигантских колесах, с зеркально-непрозрачными стеклами снаряд для передвижения из точки А в точку Б соответствовал своему хозяину так, что Елена усмехнулась:
– А вот и дракономобиль…
– Мне тоже нравится, – кивнул Майзель и сделал рукой приглашающий жест: – Прошу вас, дорогая.
Внутри Елену ждало удивление, смешанное едва ли не с разочарованием: комбинированный кожаный салон, очень добротно сделанный, – не роскошно, а именно добротно, и никаких шедевров мастеров-краснодеревщиков или ювелиров. Мягкая голубовато-белая подсветка приборов, светящиеся красные стрелки, полированные титановые вставки в «торпеде» и дверях, – красиво, изысканно, но не вызывающе.
– Я видела это на улицах… Я думала, это что-нибудь из службы сопровождения королевских выездов…
– Пушка, – Майзель с любовью, поразившей Елену, огладил ладонями рулевое колесо. – Одно из немногих удовольствий, которые я могу, хочу и люблю позволять себе – это прохватить с ветерком…
– Ну да. Какой же русский не любит быстрой езды, – даже не путаясь в ударениях, по-русски сказала Елена.
– Ах вы, колючка, – усмехнулся Майзель. – Все-то вам известно…
ПРАГА, «GOLEM INTERWORLD PLAZA». ИЮНЬ
Они проехали по затихающему с окончанием дня городу, нырнули внутрь необъятного здания. Майзель припарковал машину в огромном пустом гараже, помог Елене выйти и направился с ней к лифту, который открывался только его рукой и вел прямо к нему в приемную.
Он помог Елене снять плащ и жестом пригласил ее вглубь кабинета. Она направилась к мягкому углу, непроизвольно оглядываясь, пытаясь увидеть границы помещения, окутанного изысканной игрой света и теней.
– Что? Великоват? – усмехнулся Майзель.
– Да нет… По Сеньке шапка, наверное, – усмехнулась в ответ Елена. – Ах да, простите. Я совсем забыла поблагодарить Вас за то, что Вы согласились на беседу со мной, невзирая на всем известную нелюбовь к журналистам…
– Пожалуйста. А кто вам сказал, что я не люблю журналистов?
– Хорошо. Сформулируем это иначе – вы тщательно избегаете контактов с журналистами…
– Это же совсем другая разница, моя дорогая, – Опять эта усмешка, подумала Елена, смотри, всезнайка какой… – Дьявол прячется в деталях, не правда ли? И потом, журналист журналисту – рознь… Да, я действительно избегаю любых журналистов. Мне пришлось в начале моих многотрудных взаимоотношений с прессой настоять на собственной модели работы с масс-медиа. Эта модель очень проста: я использую масс-медиа по своему усмотрению и в своих целях, а масс-медиа меня – нет… Фигурантам следовало однозначно уяснить, что я не являюсь субъектом глобальной игры пресса версус знаменитости «поймай меня, если сможешь». Для этого пришлось разорить несколько медиа-компаний и прострелить несколько коленных чашечек и даже черепов… Но в итоге все, кажется, поняли, что я не шучу. И моя настойчивость – вовсе не результат некоей трансцендентной злобности и неуважения к свободе слова. Просто мои жизнь и деятельность не терпят суеты и огласки.
– Наслышана, – Елена тоже усмехнулась.
– Чудесно. Видите ли, дорогая, – свобода слова и информации не могут быть сами по себе священными коровами. Это миф. Священных коров нужно резать, жарить и с большим аппетитом кушать, иначе всем нам придет конец… Но это так, к слову. Информация и свобода ее распространения обязательно должны быть ограничены. Идея о том, что все люди равны в праве получать и распространять информацию, вредна и разрушительна. Как вы полагаете, пани Елена, – наши противники, в том числе и террористы, – читают газеты, смотрят телевизор, имеют возможность выходить в Интернет?
