Габриэль Витткоп - Хемлок, или яды
Урбинский корреспондент прокомментировал ситуацию так: «Ходят слухи, что целью ареста Беатриче Ченчи было заключение с богатой наследницей одной из ряда крупных сделок, столь часто приносивших апостольской казне поразительную выгоду...»
Отполировав лысину хозяина смоченной в миртовой воде губкой, слуга принялся снимать папильотки с длинных буклей, а Улисс Москати, рассеянно следивший за его движениями в зеркале, тяжело вздохнул.
— «Волшебная вода» не по нраву вашей милости?
— По нраву, по нраву... продолжай...
Считая непристойное обогащение апостольской казны делом чести, Улисс Москати не на шутку тревожился об исходе дела: обвинительный приговор с последующей конфискацией имущества стал более чем сомнительным. Несмотря на их нынешнее положение, у Ченчи насчитывалось немало союзников, к тому же Москати хорошо известно как о привилегиях, которыми Беатриче и ее близкие пользовались в тюрьме, так и о разработанных Чезаре Ченчи и Марио Гуэррой планах по окончательному устранению Олимпио. Однако, не зная подробностей этих махинаций, нельзя было необдуманно рисковать, тем более что невозможно предвидеть действия семьи Колонна. Не исключено, что Олимпио получит неприкосновенность, и судья вдруг осознал это в тот самый момент, когда рукой с миндалевидно опиленными, но все еще полутраур-ными ногтями прогнал привлеченную миртовой водой осу.
Комендант замка Святого Ангела организовал скромные развлечения на свежем воздухе для трех своих подопечных, которые, расположившись на башенной площадке и прячась за зубцами, собирались в тенистых уголках. Под хлопанье огромных папских хоругвей Америго Каппони присоединялся к Беатриче, Лукреции и Джакомо, которым не хватало четвертого для игры в бассетту. Порой они читали вслух стихи из «Неистового Роланда»[76] или что-нибудь поновее, и беседовали, поедая миндальное печенье с анисом и запивая его сиропом.
Беатриче любовалась течением Тибра в просветах между зубцами. Тот катил серые воды вдоль лугов Трастевере, омывал внизу виноградники и отражал мельничные понтоны. Вверх по реке поднимались пузатые баржи, груженные рудой, сицилийской серой, тольфскими квасцами, ценными породами древесины, северным зерном, английским оловом, азиатскими пряностями, сардинскими сырами и вином. Рыболовные лодки с шевелившимся, точно расплавленное серебро, уловом, ноздреватые промывочные махины, парусники с пировавшими под навесами из золотого сукна Дамами оживляли Тибр своим шумом и возбуждением. Бурлившая под носами и веслами вода далеко разносила возгласы матросов, брань перед срывавшейся в последний момент стычкой, скрип уключин и хлопанье парусов, а также порою звуки букцинумов и труб, если мимо проходило папское судно. Когда в шторм поднимались волны или вода прибывала из-за дождей, река огибала низкие берега и затапливала ивовые заросли. На другом конце моста, вход на который охраняли апостолы, за статуей святого Павла высился эшафот. «В этом году голов на мосту больше, чем дынь на рынке», -писал бывший венецианский посол. Чуть ли не ежедневно казнили осужденных, и их насаженные на пики головы, высохшие и темные, точно болваны шляпников, еще долго выставлялись рядом с молельней, где смертники прослушивали свою последнюю мессу.
Стараясь не смотреть на казни, Беатриче все же не могла отвести взор от жалких останков, порой преследовавших и во сне. По правде говоря, она уже больше не опасалась за собственную голову, успокоенная тем оборотом, что приняло ее дело, и привилегиями, которыми пользовалась сама. Когда Америго Каппони приходил к выводу, что развлечения пора заканчивать (пусть даже они всегда казались ему слишком краткими), карты и книги убирали, после чего заключенные расходились по камерам. Беатриче не сомневалась, что непременно обнаружит в своей корзинку с клубникой или черешней. А Улисс Москати вел кропотливый учет всей этой клубники, черешни и миндального печенья с анисом, дабы в урочный час огорошить излишне сердобольного коменданта.
Олимпио был весь на иголках, хоть и не знал, откуда исходит угроза, а потому решил поехать и помолиться Лоретской Богоматери. По прибытии в Терни он встретил Пачифико Бузонио, оруженосца Ченчи, который сопровождал его до Сан-Мартино во время поездки в Ломбардию. Похоже, молодой человек ничего не ведал о тогдашних приключениях, и Олимпио не стал их ему пересказывать. Оба поселились у родственника Пачифико, некоего Туллио Бартоли, который, возможно, и не был его родственником, но держал постоялый двор, который, возможно, и не был таковым. Однако на следующий день прибыл уже родной брат Пачифико и выяснил, что оба путника отправились в Лорето. Этот Микеле, близнец Пачифико и тоже оруженосец Джакомо Ченчи, являлся также доверенным лицом Марио Гуэрра.
— Монсиньор Гуэрра посулил сто скудо тому, кто избавит его от Олимпио, - сказал Микеле, оставшись наедине с Туллио в конюшне.
Тот перестал расстилать солому:
— Это дело верное, и тут нет никакого риска, раз цену за голову Олимпио назначили неаполитанцы. Но чтобы заполучить обещанные двести скудо, необходимо сделать это на территории королевства.
Микеле слушал, неспешно расчесывая гриву своей лошади и осторожно вдыхая приторный запах скотины. Солома шуршала, будто надкрылья жуков. С балки на балку перепрыгнула кошка.
— Они вернутся завтра, - сказал Туллио.
— Тогда у нас есть время до завтра.
Они замолчали и поужинали в тишине, однако ночью, столкнувшись в саду, куда оба вышли отлить, продолжили беседу с того места, где ее прервали.
— Надо его убедить, что меня прислал брат Пьетро... Что на территории Папского государства он в большой опасности и должен поскорее добраться до Неаполя...
— А письмо от брата Пьетро?
— Он не умеет ни читать, ни писать.
— Ладно. Тогда завтра мы сопроводим Олимпио Кальветти.
Они в прямом смысле слова «сопровождали» его: Микеле и Пачифико ехали рядом, а Туллио замыкал кавалькаду. Когда над желтыми полями опустилось солнце, поужинали на постоялом дворе Пьедилуко, в сумерках отправились в путь через Гола-дель-Лабро -ущелье со спускавшейся по скалам стеной деревьев, затем устроили ночлег и через пару часов, искусанные паразитами, добрались до закрытой и безлюдной Канталиче. Это уже было Неаполитанское королевство.
Удар кинжалом в спину нанес Туллио. Ни единого вскрика или слова, лишь резкий поворот коня, звон стремени да мягкое падение тела в дорожную пыль. Братья Бузонио прикончили жертву, а Туллио отпилил, точно кусок бревна, голову с выпученными глазами и удивленно поднятыми бровями. Он положил ее в котомку, бросил двух братьев и поскакал в сторону Риети. Обезглавленный труп остался лежать в пыльной траве откоса, со скрещенными руками и распростертыми ногами - таким, в иссиня-черном атласном наряде, его и нашли селяне по пути к трактиру Спаньоло.
Изабелла Гриффони обратила внимание, что куры порой несутся на чердаке амбара. Она как раз рылась в соломе, когда услышала шум, затем посмотрела вниз и узнала постояльца. Словно желая
остаться незамеченным, человек обвел взглядом амбар, проворно спрятал в стенной дыре котомку и вышел. Изабелла тихонько спустилась по лесенке, увидела на кожаной сумке кровь и отважилась заглянуть внутрь, а затем, полуживая и бледная, как полотно, вернулась на постоялый двор.
Читтадукале напоминала желтый комковатый торт, а набивавшаяся в глотку пыль приятно горчила, точно дикий мед. Туллио потребовал отвести его к коменданту, и гвардеец ушел за гонфалоньером.
— Что тебе здесь нужно?
— Двести скудо вознаграждения за голову Олимпио Кальветти.
— Ты говоришь о золоте.
— Но я перерезал ему горло!
— Где голова?
— В Риети.
Братья Бузонио вернулись в Рим. После ареста Джакомо Микеле должен был приносить еду, менять белье и вручать письма.
— Дело в шляпе, светлейший синьор, - сказал он, поставив большую благоухающую корзину.
«Дело в шляпе, - одновременно подумал Улисс Москати, - а Ченчи еще даже не догадываются, какую страшную ошибку совершили».
Когда Олимпио сбежал, судебный процесс застопорился, но убийство дало ему новый толчок. Как только Микеле вышел с пустой корзиной из замка Святого Ангела, его схватили за шиворот сбиры. В тот же день он предстал перед Москати.
На горстку путников напали разбойники или, возможно, жители Канталиче... Они с братом услышали залп из мушкета и голос Олимпио, звавшего на помощь, но так и не смогли его отыскать. Точнее, солдаты неаполитанского королевства напали на них во время паломничества к Семи Церквам и убили Олимпио. Близнецы спаслись с превеликим трудом, и у них украли лошадей. Без запинки перечислив названия всех Семи Церквей, Микеле рассказал о своей поездке даже другим слугам из палаццо Ченчи. Москати приказал заковать его в кандалы.
