Нина Хеймец - Клуб любителей диафильмов
— Я гранаты редко покупаю, — говорит Лили, — пока все эти зернышки съешь, всю свою жизнь вспомнишь.
— Знаешь, я нашла сегодня письмо. И там тоже про сегодняшний праздник речь. Странно, что оно вообще сохранилось, — говорит Дора, — вот, посмотри, — она уходит в спальню, а потом возвращается с конвертом в руках. Лили разворачивает листок:
Дорогие Дора и Иосиф,
Разрешите поздравить вас с рождением сына, Эй — тана. Рад сообщить, что в ближайший Новый год деревьев, 15–го числа месяца Шват, в честь этого события в городском парке будет посажено дерево.
С уважением,
Начальник муниципального отдела озеленения,
Реувен Шимони
— Я тоже такие письма получала, — говорит Лили, — они всем их присылают. Мы еще с мужем спорили, сажают ли деревья на самом деле. А по мне — какая разница. Поздравили — и спасибо им большое.
— Я помню, как мы получили это письмо, — отвечает Дора, — я прочла и подумала, что ребенок только родился и был наш, а теперь его уже отбирают. Пишут нам о нем официальные письма, сажают дерево в парке — потому что так решили. А Иосиф сказал, что на дереве, наверное, будет табличка. Он потом всё собирался поехать в городской парк, вместе с Эйтаном, и найти там это дерево. Но так, при его жизни, и не получилось.
— А как Эйтан, пишет тебе? — спрашивает Лили.
— Пишет, — отвечает Дора, — когда у него родилась вторая дочь, он прислал мне фотографии. Очень красивая семья.
— Ты продашь дом, поедешь, навестишь его. Ведь ты успеешь это сделать? — Лили смотрит на Дору, — А потом можно поехать в какой‑нибудь очень красивый город.
— Кстати, я хотела отдать тебе вазочку, — говорит Дора.
Когда Лили уехала, Дора выключила в комнатах свет, оставила гореть только лампу на лестнице. Ничего подобного, этот дом не продадут. Сюда будут приходить покупатели — хороший район. Тихая улица. Но в последний момент они будут менять свое решение.
Постепенно про этот дом забудут, и даже спрашивать про него никто не будет. А потом он распадется от времени, как потонувший корабль, в котором копится морской песок и разрывает его изнутри на куски, разбрасывая по дну доски и нехитрую утварь. Но здесь песок даже и не понадобится. Хватит слоя пыли, принесенных сквозняком сухих веточек, мотыльков, уснувших между оконными рамами.
Дора включила в прихожей свет, оделась и вышла из дома. На перекрестке она заметила зеленую лампочку такси.
— В городской парк, — сказала она водителю.
Парк начинался за пустырем. Должно быть, улица, отделявшая его от ближайших жилых домов, в дневное время была оживленной. Но сейчас, поздним вечером, на ней никого не было. Такси уехало. Парк не был огорожен, но нужно было пройти по дороге, пока не найдется тропинка, на которую можно свернуть.
Звук был неожиданным, неподходящим. Велосипедный звонок. Дора ускорила шаг. Звонок прозвучал еще раз, потом она различила шуршание шин и тут же, через секунду, из‑за поворота показался велосипедист. Дорога шла под уклон, велосипедист ехал, почти не крутя педали, набирая скорость. Потом он отпустил руль и развел выпрямленные руки в стороны. Белая рубашка раздувалась от ветра. Человек поравнялся с Дорой и она успела заметить, что он очень пожилой, даже старый. На мгновение она задержала взгляд на его лице. Человек улыбался, сам себе, не замечая ее. Он промчался мимо, Дора обернулась ему вслед, но смогла разглядеть только белое пятно рубашки и красный огонек на велосипедном крыле, отражавшийся на мокром асфальте.
…Дора вошла в парк. Тропинки были освещены редкими фонарями. Их шары светились желтоватым светом, достаточно ярким. На тропинках должны были стоять указатели, по датам — пока она ехала в такси, она так про себя и подумала: «Там будут указатели». Дора вглядывалась в подступавшие деревья, стараясь увидеть на них таблички. Стволы были гладкими: в свете фонарей они поблескивали. Доре вдруг захотелось свернуть с тропинки, оказаться в гуще деревьев. Она шла, касаясь стволов ладонями. За парком явно ухаживали — деревья были стройными, прямыми, не переплетались ветвями. Дора снова вышла на тропинку, поведшую ее вдоль поляны, засаженной молодыми соснами. Фонари уже почти не встречались, но она всё равно различала дорогу. И вдруг тропинка оборвалась. Дора стояла на краю плато. Перед ней открывалась вереница холмов. В долинах светились россыпи огоньков — белые и голубоватые. А за ними, заслоненное вершинами холмов, угадывалось море. Дора не видела его, но точно знала, что оно там — цепочка гор должна была вести куда‑то, должна была чем‑то заканчиваться. Дора задержалась на несколько секунд на краю обрыва, стараясь запомнить очертания гор, и огоньки, и этот сухой ночной воздух. Потом она развернулась и снова пошла сквозь парк, к выходу. Завтра она уедет отсюда. Не оставлять ничего и ничего не брать с собой.
ДО ВОСТРЕБОВАНИЯ
— Нам пришла посылка, — сказала мама, — мы пойдем ее получать.
— Посылка, — закричала Юлька, — мы идем получать посылку! — она всегда так радовалась, когда речь шла о чем‑нибудь, чего раньше не было. Если бы по радио объявили, что началась атомная война, она бы также прыгала по квартире, в одном дурацком сапоге — второй неизвестно где — и торопила бы всех: «Пойдемте! Скорее пойдемте посмотрим на ядерный гриб!»
Посылки нам раньше, действительно, не приходили. Мы шли, и я загадывал, что же в ней может быть. Там вполне мог оказаться хоккейный шлем, или кроссовки, или, например, боксерские перчатки — с толстыми шнурками, кожаные и красные, такие фиг купишь.
— Домик из ракушек, — говорила Юлька, — пенал с цветными ластиками, попугайчик!
Я не выдержал и побежал, чтобы первым получить посылку, взять ее в руки, первым ее коснуться, чтобы никаких ластиков, никаких ракушек.
…Но все равно пришлось ждать. Когда подошла наша очередь, женщина в синем халате протянула нам небольшую коробку из толстого картона. «Вот, — сказала она маме, — распишитесь». Я смотрел на металлические стеллажи за ее спиной. Они были заставлены коробками и свертками разных размеров. В них были замечательные вещи — коньки, наборы солдатиков, заводные роботы, книги, часы, банки с вареньем, свернутые в тугие рулоны пергаментные карты, кораллы, золотые монеты.
Мама поставила подпись на пожелтевшем листке бумаги — ломком и полупрозрачном. Женщина наколола его на металлическую спицу, где уже было много таких листков, и сказала: «Следующий».
— Очень странно, — сказала мама, когда мы вышли на улицу.
Я посмотрел на маму. Был вечер, загорались фонари, их свет отражался на снегу, рассыпался на тысячи искорок, рассеивался в неровном воздухе, смешиваясь со светом фар, окон, светофоров. Я плохо различал ее лицо.
— Что странно? — спросила Юлька.
— На коробке нет обратного адреса. Непонятно, кто нам ее прислал.
Дома мы поставили коробку на стол в кухне. Мама разрезала картон. Мы с Юлькой столкнулись головами, когда туда заглядывали, но оказалось, что нам прислали только небольшой блокнот в кожаном переплете. Туда были вклеены фотографии, некоторые были цветными, на одной из них я узнал соседний двор с качелями. Некоторые были очень старые, выцветшие. На многих из них не было людей, только городские улицы, дома со ставнями — каких в нашей округе точно не было. Там были фотографии и какого‑то разрушенного города, с черными огрызками стен, грудами камней на площадях; и снимки неизвестной нам местности — с низкими холмами и морем, заливающим ровный белый песок.
— Это какая‑то путаница, — сказала мама, — просто, кто‑то ошибся адресом.
Утром мы с мамой снова пошли на почту. Женщина в синем халате отказалась забрать у нас посылку. Сказала, раз обратного адреса нет, отправителю ее вернуть невозможно, сами разбирайтесь. Она снова крикнула: «Следующий!», и Юлька засмеялась — на почте, кроме нас, никого не было.
Потом мама уехала на работу, а мы с Юлькой остались дома — были каникулы. Коробка теперь стояла на подоконнике. Светило солнце, на небе — ни облачка. На фоне окна коробка выглядела совсем бесцветной, старой, непонятно какой.
Я сказал: «Может, этот блокнот кому‑то очень нужен. Может, кто‑то его дожидается».
Юлька сказала, что, возможно, в нем зашифрована информация про разные объекты и военные тайны. Недавно они с подружкой хотели смотреть мультфильм, но в программе что‑то перепутали, вместо этого была передача про шпионов, и там как раз про такое рассказывали.
Это был очень важный блокнот. Его нужно было передать владельцу. Я сказал, что в таких случаях проводят расследование, и мы поступим так же.
— А как мы будем его проводить? — спросила Юлька.
— Исследуем улики. Всегда есть улики, на которые забыли обратить внимание.
Я вспомнил, что у меня есть лупа, принес ее и осмотрел коробку со всех сторон, миллиметр за миллиметром, но никаких улик не заметил. Теперь лупу взяла Юлька, но смотреть в нее не стала. Она замерла над коробкой, потом шмыгнула носом и спросила: «Чувствуешь?» Я принюхался. Сыроватый запах картона, но было и еще кое‑что, что‑то легкое, но охватывающее сердце, обволакивающее, забирающее его, уводящее, и иди потом за своим растворяющимся в воздухе сердцем, куда оно тебя поведет. «Дым?»
