Дмитрий Липскеров - Последний сон разума
Митрохин, не раздумывая, по-отцовски отвесил дочери сочную оплеуху, размазав только что наложенную косметику. Елизавета тотчас завыла:
– Чего вам от меня надо-о!.. Чего припе-ерлись!..
– Какого черта ты сказала утром, что Ильясова видела! – закричал Митрохин. – Никого там не было, в квартире!
– Бы-ыл, – выла девушка громко. – Я сама видела… И в прошлый раз он голый приполз! Чего вы мне не верите!
– Доказательства нужны! – вмешался Мыкин.
– А кто пломбу на квартире сорвал сегодня?
– А черт его знает! – пожал плечами Митрохин.
– Так я вам и говорю, идиоты! Ильясов это был! Голый, без одной ступни, с пробитой головой!..
Прозвенел звонок, и Елизавета, соскочив с подоконника, сказала, что ей надо идти, что она не потребляет наркотиков и что оба друга съехали крышами, припершись в техникум и набив ей физиономию.
– Вот пожалуюсь своему парню, – пригрозила девушка напоследок. – Он вам живо морды раскроит! Он мастер спорта по самбо!..
До дома друзья добирались пешком.
– Кончать его надо! – внезапно проговорил Мыкин.
– Кого? – встрепенулся Митрохин.
– Ильясова. Татарина.
– Зачем?
– Жить не дает спокойно!
– Ты же сам говорил – если жив, то ничего нам не грозит!
– Кончать надо! – повторил Мыкин мрачно и обреченно.
После этих слов Митрохин поразмышлял о том, что не грех кончить самого Мыкина – источник треволнений и смуты. Но тогда придется лишать жизни и татарина Ильясова, чтобы совсем не волноваться.
– Кончать так кончать! – согласился Митрохин. – По пиву?
Друзья остановились возле ларька, набрав по две кружки «Балтики» и с десяточек соленых бараночек.
– Засаду у Ильясова устроим, – сквозь икоту проговорил тепловик. – По очереди дежурить будем. Как-нибудь отловим и голову свернем.
Митрохин одним глотком опустошил кружку и спросил, каким способом убивать будут.
– А твоим ледорубом.
– Это чего ж моим? А чего не топориком по башке? Куда вернее!..
– Можно и топориком, – согласился Мыкин, посасывая бараночку. – Соль крупная! – неожиданно заорал он. – На соли, гады, экономите!
– Не балуй, не балуй! – донеслось из ларька. – Сейчас милицию вызову!
– Ты кому это сказал, морда?!
Мыкин побагровел. Ему необходимо было снять напряжение, скопившееся за последние дни, и он, наклонив голову, словно рогами вперед, двинулся на ларек, в котором восседала жирная туша продавца. Митрохин испытывал ту же потребность, а потому присоединился к другу, и плечо в плечо они дошли до торговой точки и засунули в окошко свои жадные руки, стараясь достать сальную рожу торгаша.
– Э-э-э! – донеслось из окошка. И не было в этом «э» никакого испуга, а лишь предупреждение одно.
– А ну, вылезай подобру-поздорову! – наседал Мыкин и задергал в исступлении за ручку дверь ларька.
– Хуже будет! – заорал Митрохин и шандарахнул в стену пяткой так, что в ней случился пролом.
Неожиданно дверь открылась и из нее появился продавец. Надо сказать, что он действительно обладал жирной физиономией, которая покоилась на короткой шее, а та в свою очередь вырастала из могучих плеч шестидесятого размера, они же были венцом могучего торса с большим, но твердым животом штангиста, а уж о ногах и руках говорить нечего – трехлетние деревья.
Продавец лениво сгреб в охапку бузотеров, обнял их, сразу обоих, и сжал так, что столкнувшись грудь о грудь, друзья почувствовали хруст своих костей и стремление пережатых внутренностей наверх, дабы найти себе выход изо рта.
Оба заскулили от боли, но мужества не теряли.
– Ты ж, сука, на соли воруешь! – выдавил Мыкин. – А баранки надо нежной солью…
– Чего еще? – поинтересовался ларечник.
– Соду в пиво сыпешь чрезмерно, – добавил Митрохин.
– Обнаглели вы, мужики! – беззлобно заключил продавец, и объятия его сделались крепче.
В эту самую минуту, когда стало совсем плохо и больно, Мыкин изловчился и обеими руками врезал торгашу кулаками по ушам, так что у того в одночасье лопнули барабанные перепонки. Смертельные объятия распались, и озверелые друзья, подпрыгнув с двух сторон, заехали кулаками по пивной роже, каждый по своей скуле, отчего рожа вытянулась огурцом, а глаза ее завращались пери-скопами.
Не ожидая, пока противник придет в себя, Мыкин пустил в ход колено, нащупав им мужское достоинство, не самое большое, но достаточное, чтобы выключить ларечника из сознания на полчаса.
Друзья еще долго пинали распростертую в снегу тушу, пока не услышали песню милицейской сирены, а потому ретировались с места ристалища живо, как подростки.
Прибывший милицейский патруль во главе с майором Погосяном застал следующую картину. В снегу, раскинув здоровенные ручищи в стороны полюсов, с сочащейся из ушей кровью, лежал обладатель мирового рекорда по толканию штанги от груди тяжеловес Зюзин, славная фамилия которого была записана самолично Жечкой Жечковым в Книгу рекордов Гиннесса.
– Не сила нужна! – сделал вывод майор для Зубова. – А умение и наглость!..
Когда друзья удалились от места происшествия на приличное расстояние и отдышались от продолжительного бега, у них вновь состоялся короткий разговор.
– Валим? – спросил Мыкин.
– Куда? – не понял Митрохин.
– Не куда, а кого! Ильясова.
После удачной драки в жилах Митрохина протекал сплошной адреналин, и он без колебаний ответил «да».
– Вот и хорошо. Засаду в квартире устроим.
– А если менты нагрянут?
– А чего им там делать? Они все что надо нарыли.
– А все-таки?
– Отвертишься как-нибудь! – подбодрил тепловик. – Скажешь, что тебе шум у соседа почудился, вот ты и проверить решил.
– Это что ж, я один в квартире сидеть буду? – возмутился Митрохин.
– По очереди, – успокоил Мыкин. – Ты днем преимущественно, я по ночам.
– Тогда ладно. Когда начинаем?
– Сегодня и начнем.
Друзья пожали на прощание друг другу руки, и каждый пошел своей дорогой.
6. РЕКОРД
Участковый Пустырок Володя Синичкин примчался в госпиталь, держа в протянутой руке носовой платок с завернутым в нем кусочком карапетяновского языка.
Первым, кто ему встретился в коридоре, оказался и.о. главврача, который окинул несостоявшегося рекордсмена презрительным взглядом, а вслух спросил:
– Какими судьбами?
– Да вот, – радостно доложил Синичкин. – Язык карапетяновский отыскал.
– Кто такой – Карапетян? – поинтересовался быв-ший ассистент.
– А это лейтенант нашего отделения. Он вчера на дне озера язык себе откусил. Так я его нашел…
– Поздно, – покачал головой и.о.
– То есть как это поздно! – возмутился Володя. – Я по науке язык сохранил! Во льду держал!
– Все равно поздно. Рану ему обработали и зашили.
– Так расшейте! – обозлился Синичкин на такую бюрократию. – Ваше дело произвести все возможное, что зависит от врача! Вы с меня звездочку хотите снять, а я с вас за такое равнодушие к обычным офицерам погоны сниму!
Синичкин сам похолодел от слов, неожиданно из него выпрыгнувших. Но продолжал сохранять мужественное выражение лица и орлом смотрел на бывшего ассистента.
В свою очередь ассистент решил не рисковать, так как через три дня должно было прийти решение об утверждении его в качестве главного врача госпиталя, а потому он сказал, что сделает все возможное, взял из рук Синичкина платок с куском языка и скрылся в ординаторской.
Капитан постучался в закрытую перед ним дверь и попросился навестить Карапетяна в палате.
– Навещайте, – позволил и.о.
Через пять минут Володя сидел над постелью лейтенанта и восторженно сообщал, что не все в жизни сослуживца еще потеряно, что отыскался его армянский язык и сегодня же его пришьют на место.
В глазах Карапетяна просветлело, он приподнялся в кровати и приобнял Синичкина, отчего участковый едва не прослезился, но лишь хлюпнул от высоких чувств носом.
– Не стоит, не стоит! – приговаривал он. – Все мы в одной команде, помогать друг другу должны…
Неожиданно Карапетян схватил с тумбочки лист бумаги, карандаш и стал что-то шибко писать, пока на листочке хватило места. После этого он особенным взглядом посмотрел на Синичкина и сунул ему исписанную бумагу в руки.
– Здесь прочитать? – спросил Володя.
Карапетян кивнул головой.
В бумаге сообщалось то, что Синичкин уже читал в письме Погосяну. А в частности, лейтенант писал, что на него напали экзотические рыбы, что они сожрали его бакенбарды и откусили язык. Далее Карапетян сообщал, что обнаружил на дне озерном икряную кладку, икринки которой достигали теннисного мяча в диаметре, и на просвет в них обнаружились человеческие зародыши. Еще лейтенанту показалось, что икра готова вот-вот лопнуть, и именно в этот момент на него напали хищные рыбы.
Карапетян смотрел на Синичкина, и заключался в его глазах немой вопрос – веришь?
– Верю, – с твердостью в голосе ответил капитан.
