Алессандро Барикко - CITY
На пятый день шериф Уистер почувствовал жар. От него туманился взгляд, учащалось сердцебиение. Что, этот ублюдок не спал? Бир был впереди и казался далеким, как и в первый день, но глаза шерифа горели. И ни единой тени под утренним солнцем. Шериф тронулся с места. Он пытался вспомнить, куда ведет эта дорога, на сколько километров они отошли от пуэбло. Бир шел впереди, не останавливаясь. Иногда оборачивался. И продолжал путь. А, вот, это дорога в Салину. Не стоит приближаться к Салине. Не стоит входить в Салину. Шериф остановился. Нагнулся. Захватил горсть пыли. Кровь и пыль. Шериф поднял глаза, чтобы видеть Бира. Считай, что я поймал тебя, парень. Что скажешь, а? Шериф выпрямился. Сделал несколько шагов. Опять кровь. Muy bien, ублюдок. Жар больше не ощущался. Шериф продолжил путь. Через три часа Бир свернул с дороги и направился к востоку. Шериф Уистер остановился. Вот дурак, подумал он. Он же окажется прямо в пустыне. Вот дурак. Шериф снял ружье, выстрелил в воздух. Бир остановился и обернулся. Уистер скинул сумки на землю. Бросил ружье. Широко развел руки. Бир оставался неподвижен. Уистер медленно пошел к нему. Бир не двигался. Уистер зашагал дальше, опустив руки и держа их на кобуре. Пятьдесят метров до индейца. Шериф Уистер остановился. Для тебя все кончено, парень, проорал он. Бир не двигался. Там пустыня, ты что, хочешь подохнуть, кретин? — орал он. Бир сделал несколько шагов ему навстречу. Остановился. Так они стояли друг напротив друга, два черных силуэта посреди нигде. Солнце посылало сверху отвесные лучи. Мир, где нет тени. Тишина была так ужасна, что шерифу Уистеру послышались в ней крики Питта. Он попытался нарисовать по памяти лицо мальчика, но не смог. Только громкие крики, ничего больше. Шериф попытался направить свои мысли к Биру. Но крики не давали ему покоя. Ты должен делать свое дело, сказал он себе. На остальное плюнь. Делай свое дело. Он вдруг заметил, что голова его опущена. Вскинул голову. Уставился на Бира. На лице того — пара отсутствующих глаз. Его не одолеть, подумал шериф. И тогда внезапно он ощутил, как страх падает на него и подгибаются ноги. Он держал страх на расстоянии все эти дни. Теперь страх навалился на него, подобно немому взрыву. Шериф упал на колени. Наклонился вперед, опершись руками о землю. Руки дрожали. Он не мог перевести дыхание. Кровь гулко ударяла в виски. Страшным усилием он поднял глаза на Бира. Тот, как и прежде, стоял прямо. Ублюдок. Ублюдок. Ублюдок. Нет уже ничего: ни птиц в небе, ни змей в пыли, ни ветра, вырывающего с корнем кустарники, ничего. Мир исчез. Шериф Уистер тихо прошептал: Твое место в аду, парень. Поднялся, бросил последний взгляд на Бира, обернулся — обернулся — и с усилием добрел до ружья. Взял его. Сделал еще несколько шагов. Поднял сумки, перекинул их через здоровое плечо. Не оборачиваясь больше, побрел, смотря себе на ноги. И не останавливался, пока не стемнело. Потом рухнул на землю. Заснул. Проснулся посреди ночи. Снова пустился в путь, стараясь не сбиться с едва заметной дороги. Опять рухнул на землю. Закрыл глаза. Отключился.
На шестой день шериф Уистер проснулся с рассветом. Поднялся. Увидел на горизонте крохотные белые домики поселка. Обернулся. Бир был метрах в ста от него. Он стоял неподвижно. Уистер поднял сумки и ружье. Снова зашагал. И так — несколько часов. Порой он падал на землю, сдвигал шляпу на глаза и ждал. Когда силы возвращались, поднимался и шел. Больше он не оборачивался. Шериф успел прийти в пуэбло до захода солнца. Ему дали напиться, поесть. Я шериф Уистер, — сказал он. Ему отвели комнату — провести ночь. По-испански ему сообщили, что близ пуэбло видели chico [парня — исп.]. Он расположился на ночлег в сотне метров от первых домов. Может быть, он друг шерифа? Нет, ответил шериф Уистер. Он уснул, положив рядом с собой заряженный пистолет.
На седьмой день шерифу Уистеру дали коня, и он направился к горам. В этих местах дул ветер, из-за клубов пыли дорога не просматривалась. Шериф остановился только один раз — дать отдых коню. Затем продолжил путь. Подъехал к горам. Поднялся к Питер-Пассу, спустился, не оборачиваясь. Прежде чем выехать на равнину, шериф сделал крюк и добрался до заброшенной шахты. Спешился, разжег костер. Он провел ночь без сна. В размышлениях.
На восьмой день шериф Уистер выждал, пока солнце не поднимется высоко. Сел на коня. Взял кое-что из сумок, привязал к седлу. Оставил ружье в шахте, прислонив его к стене. Медленно начал спускаться в долину. Вдали просматривался Клозинтаун, деревья, согнувшиеся под порывами ветра. Шериф ехал шагом, не торопясь. И говорил громким голосом. Все время одна и та же фраза. У реки он остановился. Повернул коня обратно. Прикрыл глаза и стал наблюдать. Бир был метрах в ста от него. В седле. Шериф поехал вперед неспешно, шагом. Парень, произнес шериф Уистер. Парень. Потом развернул коня и, больше не оборачиваясь, добрался до Клозинтауна.
Поравнявшись с первым домом, он услышал чей-то крик: «Шериф вернулся!» Народ высыпал на улицу. Шериф двигался шагом, ни на кого не глядя. Одной рукой он держал поводья, в другой сжимал пистолет. Люди не осмеливались приблизиться. Он казался мертвым или безумным. Будто призрак, шериф Уистер пересек город, объехал вокруг тюрьмы и взял курс на ранчо Кларков. Люди следовали за ним, почти что боясь переговариваться между собой. Наконец Уистер прибыл на ранчо. Спешился. Привязал лошадь к палисаднику. Пошел к дому, шатаясь как пьяный. Кто-то подбежал, захотел его поддержать. Шериф нацелил на него пистолет. Не говоря ни слова, он продолжал идти. Вошел в дом. Перед домом стоял отец Питта. Юджин Кларк. Обветренное лицо старика, седые волосы. Шериф Уистер остановился в трех шагах от него. В правой руке он по-прежнему сжимал пистолет. Шериф поднял глаза на Юджина Кларка. И сказал: Мне очень жаль, он плакал и не хотел замолчать. Он всегда дружил со мной. Он ничего мне не сделал. Он был славным мальчуганом. Юджин Кларк шагнул навстречу шерифу. Тот направил на него пистолет. Юджин Кларк остановился. Шериф Уистер взвел собачку своего кольта 45-го калибра. Клянусь, я не закапывал его живым, — проговорил он. Он уже не дышал, и глаза закрылись, он уже не дышал. Потом приставил дуло к подбородку и выстрелил. Пятна крови на лице и на одежде Юджина Кларка. Люди сбегались с криком, мальчишки хотели все видеть, старики качали головой, ветер не переставая взметал вокруг пыль. Небольшая группа окружила Бира. Он неподвижно сидел на коне, возле палисадника. Глаза совсем исчезли в индейских скулах. Бир дышал ртом, губы совсем иссохли от пыли и земли. Народ смолк. Он легонько сжал каблуками бока лошади. Повернул налево и уехал. Бир, кричали вокруг, Бир! Шерифа больше нет, Бир! Он не оборачивался, ехал шагом, в сторону реки. Бир, эй, Бир, куда ты?
Бир не оборачивался.
Спать, тихо сказал он.
Музыка.
19
— Алло, Гульд?
— Привет, папа.
— Это я, твой папа.
— Привет.
— Все в порядке?
— Да.
— А что это за история с Коверни?
— Меня позвали в Коверни.
— Что значит — позвали?
— Вести исследования. Они хотят, чтобы я там работал.
— Похоже, что-то серьезное.
— Думаю, да.
— Ну и как?
— Ну, меня приглашают на три года, жить я буду в кампусе, и мне два раза будут оплачивать поездку домой. Если я захочу съездить.
— На Рождество и Пасху.
— Вроде того.
— Похоже, что-то серьезное.
— Да.
— Коверни, ведь это на другом конце света.
— Да, это далеко.
— Знаешь, там отвратная еда. Однажды я был в тех краях, не в университете, но рядом. Невозможно есть ничего, все пахнет рыбой.
— Говорят, там смертельно холодно.
— Может быть.
— Холоднее, чем тут.
— Тебе дадут денег, правда?
— Как это?
— Скажи, тебе хорошо будут платить?
— Думаю, да.
— Это важно. А что говорит ректор Болдер?
— Он говорит, что для пятнадцатилетнего мальчика это куча денег.
— Нет, ты мне скажи, что вообще говорит ректор Болдер об этом, что он вообще говорит?
— Говорит, для меня это отличный шанс. Но он хочет, чтобы я остался здесь.
— Славный старик, этот Болдер. Можешь ему доверять.
— Он говорит, для меня это отличный шанс.
— Что-то вроде приглашения в Уимблдон. То есть, конечно, если ты теннисист.
— Вроде того.
— Как если бы ты играл в теннис, и вот однажды тебе пишут: «Мы заплатим Вам, если Вы окажете нам честь поиграть здесь». Крыша едет, правда?
— Ага.
— Я горжусь тобой, сынок
— Спасибо, папа.
— И правда, крыша едет.
— Ну да.
— Мама будет довольна.
— Что?
— Мама будет довольна, Гульд.
— Ты скажешь ей?
— Скажу.
— Серьезно?
— Да.
— Серьезно?
— Она будет довольна.
— Не говори ей пока, что я еду. Я ведь еще не знаю, меня только спросили об этом.
— Я скажу, что тебя спросили об этом, Больше ничего.
— Да.
— И что это большое дело.
— Да, объясни, что это большое дело.
