Грэм Грин - Человеческий фактор
– Что ж, Синтия, пожалуй, начинает сдаваться. В конце концов, ведь это она перестилает тебе постель.
– Да, заботиться она, я думаю, будет обо мне как мать, но она из тех девчонок, которые все время хотят кем-то восхищаться. Ей бы кого посерьезнее – вроде вас. А моя беда в том, что в делах серьезных я не умею вести себя по-серьезному. Как-то стесняюсь. Вот вы можете себе представить, чтобы кто-то стал восхищаться мной?
– Сэм же восхищается.
– Сомневаюсь, чтобы Синтии нравилось играть в прятки.
В эту минуту в комнату вошла Синтия. И сказала:
– Все твои простыни были сбиты в кучу. Когда тебе в последний раз перестилали постель?
– Уборщица приходит к нам по понедельникам и пятницам, а сегодня – четверг.
– Почему ты сам ее не перестелишь?
– Ну, я натягиваю на себя одеяло, когда ложусь, – больше мне ничего и не надо.
– А эти типы из окружающей среды? Куда они смотрят?
– О, они натасканы не замечать загрязнения, пока их официально об этом не известят.
Дэвис проводил обоих до дверей. Синтия сказала:
– До завтра. – И пошла вниз по лестнице. А через плечо добавила, что ей нужно сделать еще уйму покупок.
– «Зачем ее взгляд так долог был, Коль она не хотела, чтоб я полюбил…» – процитировал Дэвис.
Кэсл был поражен. Вот уж никак он не ожидал, что Дэвис читал Браунинга [Браунинг Роберт (1812-1889) – английский поэт] – разве что в школе.
– Ну, – сказал он, – я пошел назад, к почте из Заира.
– Извините, Кэсл. Я знаю, как вас раздражает необходимость возиться с этой почтой. Но я не сачкую, правда нет. И дело не в перепое. У меня ноги и руки стали точно из желе.
– Залезай-ка обратно в постель.
– Думаю, так я и поступлю. Сегодня Сэм едва ли получил бы удовольствие от игры со мной в прятки, – добавил Дэвис вслед уходящему Кэслу, перегнувшись через перила. Кэсл уже дошел до самого низа, когда Дэвис окликнул его: – Кэсл!
– Да? – Кэсл посмотрел вверх.
– Вы не думаете, что это может явиться препятствием?
– Препятствием?
– Я бы стал другим человеком, если бы меня послали в Лоренсу-Маркиш.
– Я сделал все, что мог. Разговаривал с шефом.
– Вы славный малый, Кэсл. Чем бы это ни обернулось, – спасибо.
– Ложись в постель и отдыхай.
– Думаю, так я и поступлю.
Но он продолжал стоять и смотреть вниз, пока Кэсл не вышел из дома.
7
Кэсл и Дэйнтри прибыли в Бюро регистрации последними и заняли места в мрачной комнате с коричневыми стенами, в последнем ряду. Четыре ряда пустых стульев отделяли их от остальных приглашенных, которых было около десяти; они, словно в церкви, разделились на два противостоящих клана, и каждый клан с критическим интересом и известной долей презрения разглядывал другой. Только шампанское способно будет, пожалуй, привести их к перемирию.
– Это, я полагаю, Колин, – сказал полковник Дэйнтри, указывая на молодого человека, который подошел к его дочери, стоявшей у стола регистратора. И добавил: – Я даже не знаю его фамилии.
– А кто та женщина с платком? Она, видимо, чем-то расстроена.
– Это моя жена, – сказал полковник Дэйнтри. – Надеюсь, нам удастся сбежать до того, как она нас заметит.
– Этого нельзя делать. Ведь ваша дочь тогда и знать не будет, что вы тут были.
Регистратор начал говорить. Кто-то произнес: «Ш-ш-ш», точно в театре, когда подняли занавес.
– Фамилия вашего зятя Клаттерз [Клаттерз – (от англ. clatter) – «суматоха», «беспорядок», «шум»], – шепнул Кэсл.
– Вы уверены?
– Нет, но похоже, что так.
Регистратор произнес краткое, без Божьего благословения, напутствие, которое иной раз именуют «светской проповедью», и несколько человек, взглянув в качестве извинения на часы, направились к выходу.
– Вы не думаете, что мы тоже можем удрать? – спросил Дэйнтри.
– Нет.
Тем не менее, когда они вышли на Виктория-стрит, никто, казалось, не замечал их. Такси подлетали словно стервятники, и Дэйнтри снова попытался сбежать.
– Нехорошо это будет по отношению к вашей дочери, – возразил Кэсл.
– Я ведь даже не знаю, куда они все едут, – сказал Дэйнтри. – Очевидно, в какой-то отель.
– Мы можем последовать за ними.
Они и последовали – до самого «Хэрродза» и дальше, сквозь легкий осенний туман.
– Что-то не могу представить себе, в какой же отель… – сказал Дэйнтри. – По-моему, мы потеряли их. – И пригнулся, чтобы лучше рассмотреть ехавшую впереди машину. – Не повезло. Впереди маячит затылок моей жены.
– Едва ли на таком расстоянии можно о чем-то судить.
– Тем не менее я убежден, что это она. Как-никак мы прожили вместе пятнадцать лет. – И мрачно добавил: – И семь из них не разговаривали.
– Шампанское поможет, – сказал Кэсл.
– Но я терпеть не могу шампанское. Какое вам огромное спасибо, Кэсл, что вы поехали со мной. Один бы я не сдюжил.
– Мы только выпьем по бокалу и сбежим.
– Представить себе не могу, куда мы едем. Много лет уже не бывал в этих краях. Столько тут появилось новых отелей.
Они ехали по Бромптон-роуд, то и дело останавливаясь из-за «пробок».
– Обычно едут если не в отель, то в дом невесты, – сказал Кэсл.
– У нее нет своего дома. Официально она делит квартиру с какой-то девушкой, но, судя по всему, уже некоторое время живет с этим малым – Клаттерзом. Клаттерз! Ну и фамилия!
– Возможно, его фамилия вовсе не Клаттерз. Регистратор пробормотал ее себе под нос.
Такси стали подъезжать к прехорошенькому домику, стоявшему в полукружье других таких же, и из них – словно пакеты в яркой оберточной бумаге – вываливались гости. По счастью, гостей было немного: дома здесь не были рассчитаны на большие приемы. Даже присутствие двух десятков людей создавало впечатление, что стены вот-вот прогнутся или полы провалятся.
– По-моему, я знаю, куда мы приехали – в логово моей жены, – сказал Дэйнтри. – Я слышал, она купила себе что-то в Кенсингтоне.
Они пробрались бочком по лестнице, заваленной одеждой, в гостиную. С каждого столика, с книжных полок, с рояля, с каминной доски на гостей глядели фарфоровые совы, настороженно, хищно нацелясь своими изогнутыми клювами.
– Да, это ее обиталище, – сказал Дэйнтри. – У нее всегда была страсть к совам… но после меня эта страсть стала совсем уж неуемной.
В толпе, теснившейся у стола с закусками, его дочери не было видно. То и дело хлопали пробки шампанского. На свадебном торте, на розовой сахарной глазури, тоже покачивалась пластмассовая сова. Высокий мужчина с усами, точно такими же, как у Дэйнтри, подошел к ним и сказал:
– Хоть мы с вами и не знакомы, но прошу – извольте не брезговать шипучкой. – Судя по оборотам речи, он, видимо, принадлежал чуть ли не к поколению первой мировой войны. Выражение лица у него, как у многих пожилых людей, было безразлично-отсутствующее. – Мы решили сэкономить на обслуге, – сказал он.
– Меня зовут Дэйнтри.
– Дэйнтри?
– Это свадьба моей дочери, – сказал Дэйнтри голосом сухим, как крекер.
– О, так, значит, вы муж Сильвии?
– Да. А вот вашего имени я не уловил.
Мужчина отошел от них.
– Сильвия! Сильвия! – позвал он.
– Пошли отсюда! – в отчаянии взмолился Дэйнтри.
– Должны же вы поздороваться с дочерью.
Какая-то дама стала пробиваться сквозь скопище гостей у стола. Кэсл узнал в ней ту, что плакала у регистратора, но сейчас вид у нее был отнюдь не плачущий.
– Дорогой мой, Эдвард сказал мне, что ты здесь! – воскликнула она. – Как мило, что ты приехал. Я же знаю, как ты всегда безумно занят.
– Да, нам в самом деле пора уже назад, на службу. Это мистер Кэсл. Из нашей конторы.
– Чертова эта контора. Как поживаете, мистер Кэсл? Надо отыскать Элизабет… и Колина.
– Не беспокой их. Нам, право, уже пора.
– Я сама приехала всего на один день. Из Брайтона. Эдвард привез меня сюда.
– Эдвард – это кто же будет?
– Он бесконечно мне помог. Заказал и шампанское и все остальное. В таких случаях женщине необходим мужчина. А ты ничуть не изменился, мой дорогой. Сколько же мы не виделись?
– Шесть… семь лет?
– Как летит время.
– У тебя с тех пор здорово поприбавилось сов.
– Сов? – И она удалилась, зовя: – Элизабет, Колин, идите сюда!
Они появились, держась за руки.
Элизабет сказала:
– Как славно, отец, что ты все же приехал. Я ведь знаю, до чего ты ненавидишь подобные сборища.
– Это мой первый опыт такого рода.
Дэйнтри внимательно оглядел ее спутника: новешенький костюм в узкую полоску, гвоздика в петлице. Черные, как смоль, волосы гладко зачесаны на висках.
– Здравствуйте, сэр. Элизабет много говорила мне о вас.
– Не могу сказать того же, – ответил Дэйнтри. – Значит, вы – Колин Клаттерз?
– Не Клаттерз, отец. С чего ты взял? Его фамилия Клаф. То есть наша фамилия Клаф.
Вереница опоздавших, которые не были в Бюро регистрации, отделила Кэсла от полковника Дэйнтри. Какой-то мужчина в двубортном жилете сказал ему:
