Грэм Грин - Человеческий фактор
– Не совсем.
– Скажи, в чем дело.
– Я хочу невозможного. Хочу, чтобы вообще не нужно было лгать. И хочу, чтобы мы были на одной стороне.
– Мы?
– Ты и я.
– А разве мы не на одной стороне?
– Да, в данном случае… на какое-то время. Ты знаешь, что Иван пытался однажды меня шантажировать?
– Вот идиот. Наверное, потому меня сюда и вернули.
– Между тобой и мной всегда все было ясно. Я тебе даю всю информацию, какая проходит по моему сектору и интересует тебя. Я никогда не делал вид, что разделяю твою веру, я ведь никогда не буду коммунистом.
– Конечно. Мы всегда понимали твою точку зрения. Ты нам нужен только в связи с Африкой.
– Но материал, который я тебе передаю, – я должен сам решать, что это должно быть. Я сражаюсь вместе с тобой в Африке, Борис, но не в Европе.
– Нам нужны от тебя лишь подробности о «Дядюшке Римусе», какие ты сможешь добыть.
– А Иван хотел много больше. Он мне угрожал.
– Иван уехал. Забудь о нем.
– Вам будет куда лучше без меня.
– Нет. Лучше будет Мюллеру и его дружкам, – сказал Борис.
Словно маньяк, страдающий депрессией, Кэсл выбросил из себя то, что в нем набухало, нарыв прорвался, и он почувствовал безграничное, никогда прежде не испытанное облегчение.
Теперь настала очередь идти к «Путешественникам», и сэр Джон Харгривз чувствовал себя здесь, где он был членом правления, совсем как дома – не то что в клубе «Реформа». Погода стояла более холодная, чем в тот день, когда они в последний раз обедали с Персивалом, и он не видел оснований идти разговаривать в парк.
– О, я знаю, о чем вы думаете, Эммануэл, но все тут слишком хорошо вас знают, – заметил он доктору Персивалу. – Никто не станет подсаживаться к нам за кофе. Всем теперь уже известно, что вы говорите только о рыбе. Кстати, как вам понравилась копченая форель?
– Немного суховата по сравнению с той, что подают в «Реформе», – сказал доктор Персивал.
– А ростбиф?
– Не пережарен немного?
– Вам невозможно угодить, Эммануэл. Возьмите сигару.
– Если только это настоящая гаванская.
– Конечно.
– Интересно, можно их достать в Вашингтоне?
– Сомневаюсь, чтобы detente распространилась на сигары. В любом случае приоритет за лазером. Какая это все игра. Эммануэл. Иной раз я жалею, что я не в Африке.
– Не в старой Африке.
– Да. Вы правы. Не в старой Африке.
– Она навсегда исчезла.
– Я не так уж в этом уверен. Наверно, если мы уничтожим весь остальной мир, дороги снова зарастут травой и все новые роскошные отели рухнут, вернутся джунгли, племенные вожди, врачеватели-колдуны, – кстати, в Северо-Восточном Трансваале все еще есть королева дождей.
– Вы и о Вашингтоне собираетесь им это говорить?
– Нет. Но я без восторга буду говорить о «Дядюшке Римусе».
– Вы против?
– Штаты, мы и Южная Африка – такой союз просто не укладывается в голове. И тем не менее операция будет осуществляться, потому что Пентагон за неимением настоящей войны хочет играть в военные игры. Словом, я оставляю здесь Кэсла играть в эту игру с их мистером Мюллером. Кстати, он отбыл в Бонн. Надеюсь, уж Западная-то Германия не участвует в этой игре.
– А как долго вы будете отсутствовать?
– Надеюсь, не более десяти дней. Не люблю я вашингтонский климат – во всех смыслах этого слова. – И Харгривз с довольной улыбкой стряхнул с сигары наросший пепел.
– Сигары доктора Кастро, – сказал он, – нисколько не хуже сигар сержанта Батисты [имеется в виду диктатор Батиста, свергнутый в результате кубинской революции 1 января 1959 г., во главе которой стоял Фидель Кастро].
– Жаль, что вы уезжаете как раз в тот момент, Джон, когда рыбка, похоже, у нас на крючке.
– Я вполне доверяю вам вытащить ее без моей помощи… кстати, это может оказаться всего лишь старый сапог.
– Не думаю. Старый сапог сразу узнается по весу.
– Словом, я спокойно оставляю это в ваших руках, Эммануэл. И конечно, в руках Дэйнтри тоже.
– А что, если мы не придем к единому мнению?
– В таком случае решение – за вами. Вы будете выступать моим заместителем в этом деле. Но ради всего святого, Эммануэл, не предпринимайте никаких опрометчивых шагов.
– Я веду себя опрометчиво только в моем «ягуаре», Джон. Когда я ловлю рыбу, то проявляю величайшее терпение.
6
Поезд Кэсла прибыл в Беркхэмстед с опозданием на сорок минут. На линии где-то за Трингом шли ремонтные работы, и когда Кэсл наконец вошел в свой кабинет, ему показалось там необычно пусто. Дэвиса не было, но это не могло объяснить ощущения пустоты: Кэсл часто сидел один в комнате – Дэвис то обедал, то выходил в уборную, то отправлялся с Синтией в зоопарк. Лишь полчаса спустя Кэслу попалась на глаза записка от Синтии в его корзинке «Для входящих»: «Артуру нездоровится. Полковник Дэйнтри хочет вас видеть». С секунду Кэсл не мог понять, кто такой, черт подери, Артур: он не привык называть Дэвиса иначе как Дэвис. «Это что же, – подумал он, – Синтия, значит, начинает уступать долгой осаде? Поэтому она назвала Дэвиса по имени?» Он позвонил ей и спросил:
– А что с Дэвисом?
– Не знаю. От него позвонил один из этих ребят, занимающихся окружающей средой. Он сказал, у Дэвиса что-то с желудком.
– Перепой?
– Он бы сам позвонил, если бы дело было в этом. Я не знала без вас, как быть. И позвонила доктору Персивалу.
– Что он сказал?
– То же, что и вы: перепой. Они, кажется, провели вместе вчерашний вечер – перебрали портвейна и виски. Доктор Персивал заглянет к нему в обеденное время. А пока он занят.
– Но вы не думаете, что это что-то серьезное, нет?
– Я не думаю, что это серьезно, но и не думаю, что это перепой. Ведь если б было что-то серьезное, доктор Персивал немедленно поехал бы к нему, верно?
– При том, что шеф в Вашингтоне, сомневаюсь, чтобы у него оставалось много времени на медицину, – сказал Кэсл. – Я сейчас пойду к Дэйнтри. Какая у него комната?
Кэсл открыл дверь, на которой стояло «72». У Дэйнтри был доктор Персивал – Кэслу показалось, что они препирались, когда он вошел.
– А, Кэсл, – сказал Дэйнтри. – Я действительно хотел вас видеть.
– Я исчезаю, – сказал доктор Персивал. – Мы еще поговорим, Персивал. Я с вами не согласен. Извините, но это так. Я не могу согласиться.
– Вспомните, что я говорил насчет ящичков… и Бена Николсона.
– Я не художник, – сказал Дэйнтри, – и я ничего не понимаю в абстрактном искусстве. Так или иначе, я встречусь с вами позже.
После того как дверь за Персивалом закрылась, Дэйнтри еще какое-то время молчал, затем сказал:
– Не люблю людей, слишком скорых на выводы. Я привык верить доказательствам – достоверным доказательствам.
– Вас что-то тревожит?
– Ведь если б речь шла о болезни, он сделал бы анализ крови, рентген… А не ставил бы диагноз на фу-фу.
– Доктор Персивал?
Дэйнтри сказал:
– Просто не знаю, как тут быть. Я ведь не должен говорить с вами об этом.
– О чем?
На столе Дэйнтри стояла фотография прелестной девушки. И взгляд его то и дело обращался к ней. Он сказал:
– Вы не чувствуете себя иногда чертовски одиноко в этом заведении?
Кэсл помедлил.
– Ну, видите ли, – сказал он, – я в прекрасных отношениях с Дэвисом. А это многое меняет.
– С Дэвисом? Да. Я как раз и хотел поговорить с вами о Дэвисе.
Дэйнтри встал и подошел к окну. Будто заключенный в камере. Он угрюмо уставился вверх – неприветливое небо едва ли могло рассеять его сомнения. Он сказал:
– Серый денек. Вот теперь осень действительно пришла к нам.
– «И все вокруг стареет и гибнет» [строки из псалма «Пребудь со мною» Генри Фрэнсиса Лита (1793-1847)], – процитировал Кэсл.
– Откуда это?
– Из псалма, который я пел в школе.
Дэйнтри снова подошел к столу и посмотрел на фотографию.
– Это моя дочь, – сказал он, словно счел необходимым представить девушку.
– Поздравляю. Красивая девушка.
– Выходит замуж в этот уик-энд, но я едва ли поеду на свадьбу.
– Вам не нравится жених?
– О нет, он, должен признать, в порядке. Правда, я не встречался с ним. Ну о чем мне с ним говорить? О детском тальке фирмы «Джеймисон»?
– Детском тальке?
– Фирма «Джеймисон» пытается выжить с рынка фирму «Джонсон» – во всяком случае, так говорит мне дочь. – Он сел в кресло и погрузился в невеселое молчание.
Кэсл сказал:
– Похоже, Дэвис заболел. А я сегодня утром задержался. Неудачный выбрал Дэвис для болезни день. Мне придется одному заниматься почтой из Заира.
– Извините. В таком случае не стану вас задерживать. Я не знал, что Дэвис болен. Ничего серьезного?
– Думаю, что нет. Доктор Персивал обещал посмотреть его в обеденное время.
– Персивал? – переспросил Дэйнтри. – А разве у Дэвиса нет своего врача?
– Ну, если доктор Персивал посмотрит его, старушке Фирме это ведь ничего не будет стоить, верно?
– Да. Только вот… работая на нас… он, должно быть, несколько поотстал… я хочу сказать: в медицине.
